В самом начале своего понтификата на церковных соборах, проведенных в Риме в 1074 и 1075 годах, Григорий VII предал анафеме николаизм, запретив верующим даже присутствовать на мессах, проводимых женатыми или сожительствующими с женщинами священниками. Настойчиво требуя неукоснительного соблюдения дисциплинарных аспектов церковной реформы, новый папа опирался на клюнийское движение, находившееся тогда в апогее своего развития. Он склонен был делать упор на этические ценности, которые содержал в себе идеал монастырской жизни. Вместе с тем его программа включала в себя политические идеи, на протяжении вот уже полувека отстаивавшиеся папством. Он сам, еще будучи кардиналом, немало размышлял над ними, придавая им концептуальное оформление и тот динамизм, который рано или поздно привел бы к практическому их применению. Став папой, он, по примеру своего предшественника, уже успел привязать к себе узами вассальной присяги несколько государей, правивших на периферии христианских земель: в 1074 году — короля Венгрии, а в 1076-м — Хорватии. Кроме того, он ввел в литургию два вида елея: один использовался при помазании епископов, а другой — во время королевской коронации. Тем самым он уменьшил значение, которое обычно придавалось помазанию светского владыки при совершении обряда коронации, чего никак не хотели допустить Вильгельм и его преемники на английском престоле.
В 1075 году Григорий VII бросил императору неслыханный с точки зрения феодального мира вызов, опубликовав декрет, вошедший в историю под названием Dictatus рарае («Папское повеление»), которым он, обобщив ранее изданные папские буллы, прямо и недвусмысленно запрещал прелатам и прочим клирикам принимать светскую инвеституру. Тем самым он со своим негибким и лишенным малейшей дипломатичности характером подверг Церковь испытанию на прочность, последствий которого, возможно, и сам не предвидел. Император Генрих IV, человек в расцвете своих молодых сил (тогда ему как раз исполнилось 25 лет), по характеру чем-то напоминавший Вильгельма Нормандского, считал своей главной задачей возвратить себе всю полноту власти, на которую покусились его подданные-феодалы, римский же понтифик посягнул не только на его традиционные права, но и на саму разделявшуюся многими идею христианской Римской империи. На Рождество 1075 года, когда Григорий VII проводил торжественную мессу в римском соборе Санта-Мария-Маджоре, в храм ворвались вооруженные люди, схватили его, стащили с амвона и несколько часов удерживали в заключении, пока возмущенный народ не освободил его. В 1076 году синод германского духовенства по требованию императора объявил папу низложенным. В ответ на это римский понтифик низложил императора, подтолкнув тем самым его вассалов к мятежу. Что за этим последовало, известно всем: изъявление Генрихом IV мнимой покорности и вымаливание им прощения январской ночью 1077 года у ворот замка Каносса...
Долго ли могло Англ о-Нормандское королевство избегать втягивания в подобного рода конфликт? Уже Григорий VII тщетно пытался протестовать против привилегии, которую в 1068 году получил в Риме герцог-король Вильгельм для учрежденного им аббатства Святого Стефана в Кане: оно, вопреки клюнийскому уставу, подчинявшему монастыри непосредственно юрисдикции Святого престола, зависело от Руанского архиепископства. Вильгельм отказывался от какого бы то ни было изменения этого порядка, поэтому с тех пор и до конца его правления ни одно из аббатств Нормандии не получало папских привилегий. По воле случая Гильдебранд взошел на престол святого Петра как раз в то время, когда Вильгельм, завершив свое трудное завоевание, более не испытывал, как прежде, потребности в поддержке со стороны папского Рима. У него уже было больше свободы для маневра, когда идеи, высокомерно провозглашенные новым папой, породили в нем желание дистанцироваться от папской курии и даже, возможно, ослабить связи с ней англо-нормандского духовенства. Он запретил Ланфранку отправляться в Рим на церковные соборы, которые проводились в те годы, и Ланфранк подчинялся ему — значительно охотнее, чем папе. В 1078 году состояние здоровья архиепископа Руанского Иоанна ухудшилось настолько, что он не мог исполнять свои обязанности, и герцог-король выбрал в замену ему Вильгельма, прозванного Добродушным, — монаха Бекского монастыря, известного своей ученостью и благочестием. Григорий VII отказался утвердить это назначение и направил в Нормандию одного из своих клириков с наказом расследовать дело. Примерно тогда же он наделил архиепископство Лионское верховными правами по отношению к архиепископствам Турскому, Санскому и Руанскому, что означало упразднение церковной автономии Нормандии. Герцог-король ответил протестом, выдержанным в достаточно почтительных тонах и не затрагивавшим глубинной сущности проблемы, одновременно побудив к действию своих друзей в Риме. Завязалась переписка, в которой обсуждалось множество второстепенных вопросов и не затрагивалось главное. В 1080 году конфликт был по-тихому урегулирован: верховенство Лиона осталось мертвой буквой, Вильгельм Добродушный был утвержден в своей должности, а Григорий VII согласился даже вступить в контакт с Робертом Коротконогим, дабы побудить его к более достойному поведению.
Но вернемся к конфликту папы с императором, который, временно утихнув, разгорелся с новой силой. 7 марта 1080 года, несмотря на «хождение в Каноссу» Генриха IV, Григорий VII во второй раз отлучил его от церкви, открыто заявив о своей поддержке Рудольфа, которого мятежные германские феодалы избрали антикоролем в пику Генриху. Пикантность ситуации состояла в том, что против этого нового «короля» было почти все германское духовенство. Ввязавшись в бескомпромиссную борьбу с императором, Григорий VII вынужден был, хотел он того или нет, поддерживать отношения с королем Англии. 24 апреля он отправил к Вильгельму пространное послание, в котором, не скупясь на похвалу в адрес Завоевателя, как бы между прочим напомнил об услугах, в свое время оказанных ему папой. Это была лишь подготовка почвы для более решительного демарша. 8 мая он отправил со своим легатом в Руан другое послание, в котором сравнивал, прибегая к риторическим оборотам, полным двойного смысла, власти церковную и королевскую, соответственно, с солнцем и луной, которые оба светят, но вторая заимствует свой свет у первого. Эта принципиальная декларация должна была подготовить устное сообщение легата, передавшего два требования своего хозяина: более пунктуально выплачивать подать, высокопарно именовавшуюся денарием святого Петра, — и принести вассальную присягу Святому престолу за вновь приобретенные земли. Вильгельм холодно отверг второе требование, которого, как он заметил, не одобряют английские обычаи. Что же до первого, то его он в принципе согласился удовлетворить, поскольку и другие независимые государства платили Риму. Трудно сказать, какой оборот приняло бы это дело, если бы не бурные события, вскоре развернувшиеся в Италии.
