И вот на очередной станции Вертинский решительно вышел на перрон.
«Мы с мамой и дочкой наблюдали за ним из окна, — пишет Лидия Владимировна. — Александр Николаевич подошел к продававшей в бутылках молоко женщине, сунул ей 400 рублей, вырвал бутылку и побежал к поезду! Растрепанный, огромный, он бежал, прижимая бутылку к сердцу. Прыгнул на подножку нагона, и поезд тут же тронулся. Весь перрон, все бабы-молочницы кричали в один голос: «Держи-и вора, держи-и!».
Вот так и голодный ребенок был накормлен, и бутылка на обмен нашлась. И все это произошло в первые же дни в стране, где люди «как чистые, наивные дети! Они даже слово «украсть» не знают»…
Слишком резкая психологическая перестройка на коротком отрезке железнодорожного пути!.. Она не просто давалась тем, кто должен был приготовить себя к новой жизни в повой стране. Шок девочек Бородиных при виде мирно спящего на перроне пьяного — это ведь совсем не только анекдот, по и перелом в неокрепшем детском сознании, которому предстояло развиваться и формироваться в других, непривычных условиях.
И не этими ли смешанными, сложными, разнородными чувствами отчасти продиктовано стихотворение Лидии Хаиндровой «Мечта», написанное незадолго до возвращения поэтессы в Россию?
Не в первый рал поверили мы слепо В твою любовь, в объятия твои. Мы падаем! Как больно падать с неба: Не только руки, — и душа в крови! Да, мы в плену. Но жаворонком в поле Душа взвилась и новое ноег: Для тех, кто крылья вырастил в неволе. Падение бывает как полет.
Ощущение полета — в самом широком смысле этого понятия! — оставалось. В нем сходились счастье и ужас парения над землей, ожидание смертельного падения и все более и более призрачная надежда на плавное приземление, чувство расправленных крыльев и страх того, что их непременно обрежут — грубо, жестоко и несправедливо…
Пересекая границу, отсекали от себя прежнюю жизнь.
Старшее поколение — сразу две прежние жизни: ту, что когда-то была в России и памятью о которой жили десятилетиями, и ту, что была в Китае и уже казалась привычной, своей, устоявшейся.
Но события, происходившие в Китае, победа демократии и приход к власти Мао Цзэдуна, заставляли их, подобно листьям, подхваченным ветром, нестись куда-то дальше, дальше. Ветер истории вновь подхватил тех же самых людей и их детей, внуков, чтобы вновь испытать на прочность.
В мемуарной книге Наталии Ильиной «Дороги» есть небольшой эпизод, связанный с шанхайской газетой «Новая жизнь» и ее редактором журналистом Николаем Петерецем. Он умер рано, не дожив до сорока лет и так и не дождавшись встречи с Родиной. Одинокий и слабый человек, Петерец в 1920-е годы относился к Советской власти резко отрицательно, а в 1930-е отношение его изменилось; погрузившись в изучение классиков марксизма-ленинизма, он искренне поверил в то, что «капитализм обречен, должен исчезнуть, а с ним исчезнут эксплуататоры, и крупные акулы, и мелкие гады… И главное знал Петерец: социализм не утопия, не мечта человечества, а реальность. Социализм есть, существует, победил!» И потому столь сильна была его тяга в страну победившего социализма, воспринимавшуюся как земля обетованная.
Но, как пишет Наталия Ильина, таких фанатов было в середине 1930-х годов совсем немного: «Люди просто хотели домой. Давно хотели, но — боялись».
Однако желание вернуться туда, где были исторические и психологические корни, где все неизвестное, новое все равно взросло на старом, знакомом, дорогом, заглушало страх. Люди читали советские книги, смотрели художественные и документальные фильмы, слушали песни и — верили, верили, что все так и есть на самом деле.
А если и не до конца верили, убеждали себя в том, что на родной земле будет значительно проще хотя бы от одного ощущения своей кровной связи. Не будет постыдного ощущения «беспаспортности», не будет чувства колониального бытия (уже невозможного в стране победившей революции!), не будет ностальгии — слишком тяжелой, неизлечимой болезни…
А. Пушкарева, главный специалист Государственного архива общественно-политической документации Курганской области, обнаружила в архивах документы, свидетельствующие о настроении переселенцев, прибывших из Китая на целинные земли.
В 1954–1955 годах в Курганскую область прибыло 565 семей. Значительную часть переселенцев составляли инженерно-технические работники, которым в сельской местности делать было решительно нечего; почти сразу после прибытия сюда они начинали искать возможности перебраться в города. Связывались с родственниками и знакомыми по почте, не думая о том, что письма тщательно просматриваются и из них делаются выписки для архива КГБ…
«Сюда мы поехали потому, что поверили агитации, что хорошая жизнь, а на самом деле здесь ужас, одно горе, собачья жизнь. Если бы нас отпустили обратно, то мы не остались бы ни одного часа здесь».
«…если бы можно было обратно, то я убежала бы в Китай бегом и раздетая, так вот как нас встретила мать-Родина».
«Муки у нас ни за какие деньги не купишь… вообще у нас сейчас еда — хлеб да вода, вот все наше питание».
«…хлеб вообще не едим, а если и едим и то раз в неделю».
«Как Вам известно, мы попали в совхоз и там думали, что сдохнем с голоду».
«Все похудели, отец на себя не похож, не наедается. Он любит мясное, а его нет… Хлеб жуткий, сырой и темный».
«…живем не одни, толпимся, как в курятнике».
«Здесь женщины плохо выглядят, все худые, бледные… Ездила недавно на кладбище, какое убогое, нищих много сидит около ворот, поют молитвы, отпевают покойников. Очереди очень надоедают, за всем стоят, да еще ругаются, даже дерутся…»
«…вообще здесь дома плохие, покосившиеся, так что видна разруха. На бумаге одно, а в действительности — другое».
«Я страшно похудела и поседела, плачу каждый день и скучаю, просто нет моих сил все это пережить…»
«Кабы не Колька (сын. — Н. С.), я бы давно покончила с собой».
Родственников и близких знакомых, остававшихся еще в Китае, предупреждали: ни в коем случае не приезжайте сюда!..
Да, шок от столкновения с новой жизнью был слишком сильным. Конечно, надо отдать справедливость местным властям — они пытались что-то делать, организовывали мастерские для трудоустройства приезжих, старались помочь репатриантам наладить быт, но этого было мало. К тому же «сверху» партийных работников призывали не столько улучшать бытовые условия, сколько вести массово-политическую работу среди граждан, прибывших из Китая.
Репатриантам не доверяли. «В повседневной жизни они продолжали подвергаться явной или завуалированной дискриминации, — пишет А. Пушкарева, — в частности, при выдвижении на руководящие должности, при приеме в партию и комсомол, при поступлении в высшие учебные заведения и др.
