Переориентация американской политики от конфронтации к сотрудничеству облегчает углубление стратегического партнерства с Россией. Сотрудничество является ключевым понятием функционирования Европейского союза с момента его возникновения. Его целью является обеспечение способности действовать в условиях многополярного мира. Оно провозглашено более 40 лет тому назад и неоднократно подтверждалось. Как старый политик (что не означает «старик»), я хочу рассказать об одном эпизоде. В начале февраля 1970 года советский министр иностранных дел Громыко впервые посетил резиденцию посла ФРГ для участия в обеде. За послеобеденным кофе он задал мне вопрос: «Когда следует ожидать, что Европа заговорит одним голосом?» Я ответил: «Спросите об этом через 20 лет». Он засомневался: «Вы действительно так думаете?» Я подтвердил. Когда я сообщил об этом в Бонне, реакцией Брандта было: «Да ты пораженец!» Этот эпизод любопытен по двум причинам. Во-первых, Брандт не мог себе представить, чтобы европейское единство потребовало больше времени, чем германское единство. Во-вторых, вместо названных мною 20 лет прошло уже 40 лет, но никто не может всерьез назвать дату или сроки, когда расширившийся тем временем Евросоюз заговорит одним голосом и станет дееспособным полюсом в глобализированном мире. При обсуждении повестки дня 2020-го этот момент на ближайшие 10 лет не предусматривается.
Во всяком случае, структура, после стольких усилий вступившая, наконец, в строй и назначившая себе президента и министра иностранных дел, не сможет этого сделать. Вопреки привычке воздерживаться от громких слов я хочу сказать, что европейский прогресс – это улитка, на скорость движения которой остальной мир не обращает внимания. Послевоенное развитие Европы является беспримерной историей успеха. Сначала под крылышком Америки, а потом самостоятельно она выросла в политически значимый организм, ориентированный на мировой рынок. Большего при помощи мягкой силы не добиться. Суверенная жесткая сила, за исключением валюты, осталась в Вашингтоне.
Англия с упорством придерживается своего отказа необратимо и полностью связать себя с Европейским континентом, как это и предсказывал Джордж Кеннан в 1949 году. «Особые отношения» с США остались определяющими на протяжении более шести десятилетий, независимо от того, кто возглавлял правительство в Лондоне. Английский историк Гартон Эш умолял европейцев в одной из своих книг: «Не требуйте от нас отказаться от особых отношений с Америкой; это прикончит нас». Эту точку зрения можно понять. С другой стороны, пока она доминирует, Англия делает беспредметной цель достижения Европой способности к глобальным действиям. Тони Блэр и Гордон Браун в качестве премьер-министров официально подтвердили, что по жизненным вопросам своих национальных интересов Великобритания не чувствует себя связанной тем документом, который только что вступил в силу. Что является национальным интересом, решается в Лондоне, а не в Брюсселе. О введении евро нет и речи. В слегка упрощенной форме это означает следующее: Англия остается в комфортной ситуации, когда она пользуется всеми преимуществами общего рынка и правом решающего голоса в нем, но отказывается стать частью Европы, самоопределившейся в сфере внешней политики и политики безопасности. Мягкой силе – да, жесткой силе – нет.
Пока не будет изменений, останутся в силе выводы Збигнева Бжезинского, сделанные в книге «Америка как единственная мировая держава»: в сфере политики безопасности Европа остается протекторатом Америки. Требуется создание европейской армии. Она стала бы естественным продолжением «европеизации Европы», о необходимости чего заговорили еще тогда, когда существовали две сверхдержавы. Сегодня одной из них нет. Теперь самоопределение должно быть достигнуто лишь в отношениях с Америкой. Это возможно только без Англии. До сих пор для этого не хватало ни воли, ни силы. Возможно, задача упростится, если вероятное следующее консервативное правительство Камерона посредством референдума добьется подтверждения национального самоопределения.
Европейская армия соответствовала бы концепции, предложенной президентом Бушем-старшим после освобождения Кувейта: «Мир, в котором господство права сменит господство джунглей; мир, в котором сильные уважают права слабых». По существу такая концепция объявляет политику насилия отрицанием права.
Европейская армия должна быть оснащена современным оружием, обучена по единым стандартам и обладать собственным командованием. Ее нельзя будет использовать без мандата Объединенных Наций. Как оснащенный обычным вооружением инструмент, не затрагивающий ядерных реалий, она должна быть в состоянии гарантировать выполнение обязательств по поддержанию стабильности в критических регионах, то есть предотвратить переход кризиса в военную стадию или выиграть время для установления мира. Европейская армия не будет никому угрожать. Она будет служить стремлению Европы стать глобальным полюсом, без которого мир не может обойтись.
Такая армия укрепит Объединенные Нации, не затрагивая НАТО и усилия Брюсселя по совершенствованию существующих механизмов в преддверии расширения с 27 до 30 членов. Она была бы логическим следствием притязания на глобальную роль, которое было заявлено уже появлением евро, и необходимым шагом для того, чтобы организация с претенциозным наименованием «союз» смогла превратиться в настоящий Европейский союз.
В европейскую армию должны входить как минимум Франция, Польша и Германия. Первые шаги с привлечением государств Бенилюкса уже делались. В Восточной Европе пробивает себе дорогу понимание, что благосостояние и политический вес зависят не столько от НАТО, сколько от Евросоюза. Будет приветствоваться участие любого государства, готового и способного принять правила постепенно возникающей самоопределяющейся Европы, которая не является антиамериканской и не препятствует реализации представлений об общеевропейской стабильности.
Я подвожу итог. Ясно, что стратегическое партнерство с Россией должно рассматриваться в международном контексте. Чем лучше отношения между Америкой и Россией, тем лучше для него. Чем более мужественно Европа добивается цели своего самоопределения, тем более полезным станет это партнерство.
Определение Германии как срединной державы Европы правильно и весомо, но у нее нет достаточно сильных рычагов, чтобы в одиночку добиваться принятия определяющих решений. Если закончатся неудачей усилия, которые мы можем поддержать как на одном, так и на другом уровне, мы будем отброшены на национальный уровень.
