Михаил Левидов - Путешествие в некоторые отдаленные страны мысли и чувства Джонатана Свифта, сначала исследователя, а потом воина в нескольких сражениях

И возобновленная дуэль окончилась еще более постыдным поражением Уайтшеда: 28 ноября новый состав присяжных не только признал Хардинга невиновным, но и постановил обратиться к властям со специальным заявлением, протестующим против обращения в Ирландии вудовской монеты.

Дублин ликовал. Смехом и радостью наполнились узкие, мрачные улицы, взрывались праздничные фейерверки в честь декана св. Патрика, не было ни одного дома, где не пили бы здоровье «нашего Джонатана», во всех общественных местах и магазинах города висели его портреты, набросанные неопытной рукой безвестных художников, каждое появление его на улицах сопровождалось приветственными кликами и бурными аплодисментами мгновенно собиравшейся толпы, и по всей Ирландии шла весть об «английском декане», восставшем и воинствующем за права обездоленного народа. Тогда и родилась народная легенда о том, что Джонатан Свифт далекий потомок старинных ирландских королей и национальных героев…

Лондону и Дублину нужно было между тем как-то выйти из трудного положения. Хью Боултон – умнейший ирландский политик – послал отчаянное письмо в Лондон Роберту Уолполу, премьер-министру. «Вся система английского владычества в Ирландии в опасности, – говорил он, – если будет существовать то ирландское единство, что создалось в борьбе с вудовской монетой; выход лишь один – выделить вопрос о монете из всех прочих вопросов, признать себя побежденными в этом частном вопросе и тем самым взорвать базу ирландского объединения». Роберту Уолполу, умнице и цинику, не нужно было дважды объяснять суть дела: к черту престиж, если под угрозой реальность!

И через некоторое время вудовский патент был аннулирован.

Итак, с Вудом, его патентом, его деньгами было покончено. Итак, в своей самой славной и опасной борьбе, которую он вел вначале один, без партии, без опоры, без имени, без защитника, но и без уступок, лишь мощным красноречием, блистательной логикой и непреходящим чувством гнева против насилия и несправедливости, – в самой острой борьбе своей жизни Свифт победил!

Свифт победил?

С горькой улыбкой, с сомнением думает он о своей победе.

«Письма Суконщика» – какое блестящее… литературное произведение! Если не считать стыдливых упоминаний о своих памфлетах в «Дневнике для Стеллы» и восклицания Свифта в одной беседе о «Сказке бочки», – нигде и никогда не оценивал он свой литературный труд. Но понять-то силу свою он мог, цену труда своего он знал!

И видел, конечно, что эти «Письма» – по композиции, по стилю, по гениальному искусству перевоплощения, по блеску диалектики, мощи иронии и силе гуманитарного пафоса – самое выдающееся из всего, что он до тех пор опубликовал… С речами Демосфена сравнивали современники «Письма Суконщика».

Да, никогда он не склонен был видеть в своих литературных произведениях цель в себе, чуждо ему было наслаждение творчеством как таковым. Но ведь здесь как раз, в этих «Письмах Суконщика», была выполнена задача защиты человека от лжи, насилия, несправедливости и достигнута реальная, практическая цель! Когда раньше мог Свифт гордиться таким ощутимым успехом? Правда, «Поведение союзников» способствовало отставке Мальборо и заключению мира, но ведь тогда Свифт говорил от имени партии и поддерживаемый властью, а тут он уничтожил Вуда и победил как безымянный одиночка-суконщик!

Да, победил. Но грош цена победе, и не обычный, а вудовский грош…

Ибо сколько ни отрубал он голов гидре – вырастали они заново.

Предлог и повод он использовал до конца – только тут и была его победа, – Свифту ли этого не видеть… Ведь рычаг-то был выбит из его рук именно тем, что был уничтожен предлог – вудовский грош. Победили Хью Боултон, Роберт Уолпол, отняв у Свифта его рычаг. На другой же день после аннулирования патента Вуда рассыпалась и распылилась храмина ирландского единства, воздвигавшаяся Свифтом, да и какая храмина – просто карточный домик, построенный престарелым фантазером. На другой же день все стало, как оно и было раньше. Все осталось по-прежнему, мрачные будни рабского примирения со своей участью снова нависли над Ирландией после праздника борьбы. Что изменилось? Что улучшилось? Разве не страдает этот злосчастный народ от несчастий, «подобных которым не знают анналы всей истории человечества»? Разве не так же порабощены не только тело, не только жизнь, но душа и разум злосчастного народа? Разве не так же он унижен, оплеван, осмеян…

Практическая победа… Но немного лет прошло, и Свифт увидел, как незаметно, без шума была импортирована в Ирландию и вошла в обращение медная монета английской чеканки; было забыто и конкретное требование «Суконщика» о чеканке монеты для Ирландии в самой Ирландии. Правда, декан собора св. Патрика распорядился тогда поднять черный флаг над собором, и несколько дней подряд звонили колокола собора печально-приглушенным звоном… Декан мог разрешить себе это удовлетворение, но что из того – забавы и причуды престарелого декана, не больше!

И что из того, что декан собора св. Патрика в последующие годы самый уважаемый, популярный, любимый человек в Дублине и Ирландии…

Что из того, что Хью Боултон пишет в Лондон вскоре после этих событий: десять тысяч человек понадобилось бы, чтоб арестовать декана…

Что из того, что однажды заявил Свифт, и с полным на то правом: «Стоило мне во время вудовских дней поднять палец – и любой представитель английской власти был бы разорван в клочья населением Дублина…»

Что из того, что Картерет говорил впоследствии: «Я управлял Ирландией в эти годы с соизволения Свифта», а обращаясь к Свифту, заявлял: «Я знаю, что весь Дублин считает вас своим покровителем и беспрекословно послушается любого вашего приказания…»

И что из того, что в дальнейшем, когда были у Свифта новые столкновения с английскими чиновниками, добровольная охрана из дублинских горожан днем и ночью стояла у его дома…

Все это приятная щекотка капризного самолюбия – не больше. Все осталось, как и было.

Диктатор? Но что ему диктовать?

Вождь? Но куда ему вести несчастный, измученный народ?

Этого он не знал.

Поле для посева лежало перед ним – широкое, голое, жаждущее, – но где его семена?

Освобождение Ирландии… И в последующие годы продолжает он писать памфлеты на ирландские темы, было написано еще два «Письма Суконщика», но он знает лишь, что ирландцы должны перестать быть рабами, а путей больше не видит.

Свифт воинствует? Да стоило ли Свифту воинствовать?

Печальные и порочные это мысли. Мысли побежденного. И обволакивают они одинокого старика в его уединенном кабинете, ложатся на душу, жалят в сердце…