Борис Годунов принял скипетр и державу государства Российского не потому, что был самым «сильным», а в первую очередь потому, что был наиболее «достойным». Это его качество установили Первопатриарх, церковный синклит и Земский собор. С формально-правовой точки зрения данное обстоятельство безусловно легитимизировало права нового Царя и новой Династии, хотя в боярско-аристократическом сознании подобная легитимизация не имела безусловного значения.
Принципиальнейшее отличие случая Рюрика от ситуации Бориса Годунова состояло в том, что первый не являлся христианином, а второй им был и по рождению, и по воспитанию. Никто, даже из числа самых непримиримых врагов Третьего Царя, обвиняя его невесть в чём, никогда не ставил ему в вину личное неблагочестие. Как говорилось в Утверждённой грамоте Царя Михаила Фёдоровича Романова в 1613 году, Борис Годунов правил семь лет «во всём благочестиво и бодроопасно »^^*.
И духовная катастрофа июня 1605 года состояла именно в том, что свергали и убивали тогда законного правопреемника и православного венценосца — Фёдора Борисовича Годунова. Многие были потом уверены, что данный кровавый акт — возмездие Царю Борису за его «злодейства ». Настроенный к Царю Борису Фёдоровичу без излишний предубеждённости князь И. М. Катырев-Ростовский написал через два десятка лет после катастрофы июня 1605 года: «Царь Борис красой цвёл и внешностью своей многих людей превзошёл; роста был среднего; муж удивительный, редкостного ума, сладкоречивый, был благоверен и нищелюбив, распорядителен, о государстве своём много заботился и много хорошего по себе оставил. Один лишь имел недостаток, отлучивший его от Бога: к врачам был сердечно расположен, а также неукротимо властолюбив; дерзал на убийство предшествовавших ему царей, от этого и возмездие воспринял »^^^.
Князь знал Царя Бориса лично, так как служил при нём стольником, и вместе с отцом подписал избирательную грамоту Царя Бориса. Однако он запечатлел нелепости насчёт «дерзостей» Третьего Царя, который ни к каким злоумышлениям на жизнь ни Иоанна Грозного, ни Фёдора Иоанновича не имел касательства. Но таково было время, такова была уже мировоззренческая традиция, когда Катырев-Ростовский, умерший в 1640 году, составлял свою «повесть». На дворе стояло «время Романовых». Князь, являвшийся шурином Михаила Фёдоровича Романова, играл заметные роли при Царе новой Династии. Ведь именно убийство Фёдора Борисовича Годунова открывало Романовым путь к Престолу Государства Российского, и этот трагический и преступный акт требовал объяснения, а по сути дела — оправдания. Князь подобную «потребное моменту» объяснение и предложил...
Хотя истолкование Промысла, то есть Воли Божией, не может стать предметом «истолкования» светского автора, но тем не менее трудно удержаться от предположения, что вся последующая многолетняя кровавая драматургия Русской истории — кара русским людям за отступления и предательства, ниспосланная свыше.
Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что «избрание», «призвание» Царя в 1598 году явилось потрясением традиционных верований и представлений, касавшихся верховной власти. О Рюрике помнили только избранные «книжники», интеллектуалы той поры. Основная же масса людей Московского Царства знала, что в Москве более трёх веков «престолом владели» исконные правители — Даниловичи, потомки первого удельного князя Московского (с 1271 года) Даниила Александровича (1261–1303), ведшего своё родословие от Рюрика и являвшегося сыном благоверного святого Князя Александра Невского!
Род Даниловичей пресёкся в 1598 году, а потому все последующие цари-правители представлялись «незаконными», «неприродными», «неродовыми». Подобная народная «генеалогия» весьма сильно способствовала успеху Лжедмитрия I и чрезвычайно беспокоила как пришедшего ему на смену Василия Шуйского, так и первых Царей из Династии Романовых — Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича.
В период Смуты вошло уже почти в привычку не только «избирать», «выкликать», «назначать» царей, но и их низвергать! Русские люди, особенно самые общественно активные и ближе всего стоявшие к событиям — стрельцы, приказные и посадские люди и «вольные казаки », — переставали относиться к царскому институту именно как к святыне.
В этом отношении боярство, фактически и разнуздавшее подобное мятежное людское своеволие, само оказалось заложником ситуации. Первой их попыткой умирить взвихрённое человеческое море стало «призвание» Василия Шуйского. Опыт оказался и провальным, и позорным. Потом именитые и родовитые ухватились за преступную иллюзию отыскать правителя на стороне, заключили «сделку с дьяволом», стремясь добиться умиротворения под дланью шведско-польского принца.
Только третья попытка, окрашенная неимоверной кровью и страданием, принесла желаемый для всех мир. В феврале 1613 года Собор Земли Русской единомысленно призвал на Царство юного Михаила Фёдоровича Романова. На самом январско-февральском соборе 1613 года вначале бушевали великие страсти. Претендентов было немало: несколько местных князей, польский принц Владислав, шведский принц Карл-Филипп, избранный новгородцами, находившими под шведской оккупацией, сын Марии Мнишек и Лжедмитрия II Иван, сыновья татарских ханов. Но всё довольно быстро прояснилось, и страсти улеглись. Выбор пал на шестнадцатилетнего Михаила Романова — двоюродного племянника Царя Фёдора Иоанновича.
В 1613 году априори никакого бесспорного фаворита не существовало. Речь здесь шла не о «выборе» как некоей механической процедуре получения максимального числа голосов тем или иным претендентом, а об установлении «достойности ». О православном восприятии процедуры цареизбрания очень хорошо написал генерал М. К. Дитерихс (1874–1937), занимавшийся расследованием обстоятельств убийства Царской семьи в Екатеринбурге в июле 1918 года. Он составил об обстоятельствах того злодеяния подробный отчет. Одновременно генерал провел историческую реконструкцию народных представлений о царской власти, в системе понимания которых события 1613 года имели ключевое значение.
«К Михаилу Фёдоровичу Романову, — писал М. К. Дитерихс, — нельзя применить определения, что он был “выборный царь”, так как те действия, которые имели на Земском Соборе 1613 года, совершенно не подходят к понятиям о “выборах”, установленных правилами и тенденциями современных “гражданских идей”... Дебаты на Земском Соборе сосредотачивались не на вопросе “кого избрать”, а на вопросе “кто может быть царем на Руси” соответственно тем идеологическим понятиям о власти, которые существовали в то время в русском народе “всея земли”... Земские люди 1613 года, собравшись на “обирание” Государя, предоставляли “избрать” Царя Господу Богу, ожидая проявления этого избрания в том, что о Своем Помазаннике Он вложит в сердце “всех человецех единую мысль и утверждение”.
