Эшелоны из лагеря уходили на Восток чуть ли не каждый день, и в нем становилось все просторнее. Последними увозили офицеров, соответственно, и я покидал наше временное пристанище среди них.
Человек 60 нас запихали в переоборудованный вагон для скота и заперли на засов. Слева и справа тянулись ряды двухъярусных деревянных нар, спать на которых мы могли поочередно. В середине находилась дыра, предназначенная для отправления естественных надобностей. Небольшие отверстия давали немного света, но смотреть через них было невозможно. Дверь всегда закрывалась и открывалась только трижды в день на раздачу водянистой похлебки. В остальном мы были полностью предоставлены себе самим. Когда дверь открывалась, охранники – обычно хмурые и недружелюбные – всегда стояли с автоматами наготове. Даже в таких условиях, как видно, они все еще опасались попыток побега. В действительности же только один человек попытался уйти через отверстие туалета. Добрался ли он домой, я не знаю, но сильно сомневаюсь. Слишком уж хорошо работала система контроля в гигантской советской империи, к тому же граждане ее были «бдительными» и готовыми донести.
Проходили дни, тянулись недели. Мы даже не знали, где находится пункт нашего назначения. Просто ехали и ехали все дальше на восток. На одной из остановок мы услышали слово «Брест-Литовск», что означало: мы прибыли на границу между Польшей и Россией. Здесь нас перевели в русские 18-тонные вагоны, каждый из которых вмещал 48 человек. Перед этим вновь провели медкомиссию и многих оставили как негодных для работ. Вдруг мы услышали голоса немцев:
– Камераден, мы едем домой. Попали в плен под Сталинградом и теперь возвращаемся из лагеря в Сибири. Напишите нам адреса и бросьте. Мы сообщим вашим семьям.
Однако прежде чем мы успели последовать их совету, охранники прогнали наших добровольных помощников.
Путешествие продолжалось. Мы же по-прежнему оставались в полном неведении относительно конечной цели путешествия. Мы оказались в совершенно новой для себя ситуации и, как могли, пытались организоваться. Одни старались поддерживать форму, делая физические упражнения, другие, безучастные ко всему, молча лежали на нарах. Из-за моего звания, но прежде всего из-за знания русского, меня выбрали старшим. Чтобы оживить монотонные будни, по крайней мере немного рассеяться, каждый рассказывал что-то из своей жизни. Среди нас находился ставший позднее моим другом Харальд (или Халли) Момм, знаменитый немецкий наездник и призер дерби. Из-за «пораженческих» высказываний в адрес Гитлера его разжаловали из полковников в лейтенанты и отправили в печально известную «бригаду Дирлевангера» [144] . Он рассказал нам о встречах с видным фигурами из окружения Гитлера.
Чем дольше продолжалось путешествие – а мы находились в пути уже больше четырех недель, – тем больше привыкали мы к постоянно повторяющейся ежедневной рутине. Надо ли сомневаться, что речи наши непременно сводились к тому, почему мы были обречены рано или поздно проиграть эту войну. Некоторые, в основном старшие, винили Гитлера, который напал на Польшу и, воодушевленный блицкригами там и во Франции, решил первым делом разделаться с Россией, а потом диктовать условия Британии. Мы осуждали неспособность немецких генералов поставить его на место. Мы осознали, что Гитлер бессовестным образом воспользовался нашей «верностью присяге».
Другие, в основном молодежь, не могли или не хотели уразуметь того, что национал-социализм изжил себя. Они видели причину поражения в материальном превосходстве противника и тоже винили немецких генералов, но за то, что те не оказали должной поддержки идеям Гитлера и даже нанесли «удар в спину» своей попыткой уничтожить его 20 июля 1944 г. Но чем дольше длился плен, тем больше и больше проникались они осознанием того, сколь губительными были для Германии последствия политики так называемого «Третьего рейха».
Никто, однако, не подвергал сомнению того, что немецкие солдаты сражались храбро и старались, даже в безнадежном положении, сделать все, чтобы защитить свой дом и свою семью. Сознание этого определяло поведение простых фронтовиков на протяжении многих лет неволи и вызывало уважение со стороны русских охранников и офицеров.
Уже по дороге отмечались первые смерти от недоедания и от отчаяния. Мы своими глазами видели, как охранники сбрасывали тела в грузовики на следующей же остановке. Никто и никогда не найдет могилы этих несчастных.
День за днем и ночь за ночью мы ехали через бескрайние степи, и только на остановках для раздачи пищи мы могли по положению солнца определить, что двигаемся в юго-восточном направлении, то есть не в Сибирь. Вдруг – после пяти недель пути, на протяжении которых мы ни разу не выходили из теплушки, – мы надолго остановились. Если верить тем, кто знал местность – случилось воевать в тех краях, – мы должны были находиться в районе Крыма, недалеко от Азовского моря. Тут нам приказали построиться для дезинфекции.
Вагон за вагоном мы отправлялись избавляться от вшей. Русские смертельно боялись эпидемий, а потому не только пленных, но и русских солдат брили наголо, а дома подвергали постоянной дезинфекции изнутри и белили известкой снаружи. Борьба со вшами представляла собой малоприятную процедуру, однако, несомненно, вносила разнообразие в долгое утомительное путешествие. Нашу одежду и немногие личные вещи, оставшиеся после всех переделок, мы оставляли в отдельном помещении, а сами голые отправлялись на процедуру. Иметь возможность помыться было чем-то вроде дара с небес. Однако затем нам приходилось искать свою одежду в огромных кучах тряпья.
На протяжении всего процесса дезинфекции наши вагоны и само здание пункта окружали русские солдаты с автоматами, по лицам охранников мы видели, что они, очевидно, опасаются нас. Это было – и остается по сей день – весьма примечательным фактом. Более тысячи тощих, измотанных военнопленных, для которых попытка побега равнялась самоубийству, все еще представлялись русским источником потенциальной угрозы. Страх – особенно перед немцами – глубоко укоренился в русских, им, как не раз приходилось мне убеждаться за годы плена, проникнуты все общественные группы. Никакие попытки разубедить людей не имели смысла.
Обратно в теплушку. Путешествие продолжается.
Короткая передышка пошла нам на пользу. Хотя стоял октябрь, температура медленно поднималась. Совершенно очевидно, мы находились далеко на юге. Мы страдали от жажды, однако водный рацион был постоянно ограниченным.
Состав поднимался в горы – воздух делался все разреженнее. По видимости, мы проезжали через Предэльбрусье. Позади остались горы Кавказа. И вот, наконец, после 35 суток пути в закупоренном железнодорожном вагоне мы прибыли в пункт назначения – в маленький городок на южных склонах Эльбруса. Наше путешествие продолжалось с 15 сентября по последнюю декаду октября – всего 35 бесконечных дней. Только дважды мы пересаживались: в первый раз в Рустави для санобработки, а второй – в Кутаиси, где перешли в угольные вагоны на 100 стоячих мест каждый, чтобы добраться до Ткибули.
