Наклонность молодого человека к музыке и его страсть к изучению языков пришлись по душе Тургеневу.
— Вы обязательно должны изучить русский язык, — сказал ему однажды Иван Сергеевич. — Наш язык мало известен, но он очень богат, поверьте мне, вы получите большую радость, познав его. Не забывайте, — добавил он, — что изучить новый язык — это все равно, что обрести новую душу.
Молодой человек не пренебрег советом Тургенева и вскоре поступил в школу восточных живых языков. Через четыре года он получил аттестат переводчика. Тургенев подарил ему тогда многие из своих сочинений, которые тот мог уже прочитать и оценить в оригиналах.
Впоследствии автору воспоминаний довелось побывать и в Буживале в усадьбе «Ясени». Приглядываясь здесь к Тургеневу, он отметил, что Иван Сергеевич чувствовал себя легко в близкой ему семье и был, насколько то возможно, счастлив, хотя не скрывал ни от кого постоянной тоски по родине.
Вскоре после появления романа «Новь» в журнале Тургенев приехал в Петербург и через несколько дней посетил тяжело больного Некрасова.
Еще прежде, узнав о болезни поэта, он порывался написать ему примирительное письмо, но боялся, что оно произведет на Некрасова тягостное впечатление и покажется ему предсмертным вестником.
Но Некрасов сам сознавал, что дни его сочтены.
«Скоро стану добычею тленья…» — писал он в эти дни в «Последних песнях».
Он просил передать Тургеневу, что не хочет умереть, не повидавшись с ним. «Ведь я его всегда так любил и люблю до сих пор», — говорил Некрасов.
Этой встрече Тургенев посвятил стихотворение в прозе «Последнее свидание»:
«Мы были когда-то короткими, близкими друзьями… Но настал недобрый миг — и мы расстались, как враги.
Прошло много лег… И вот, заехав в город, где он жил, я узнал, что он безнадежно болен и желает видеться со мною.
Я отправился к нему, вошел в его комнату… Взоры наши встретились. Я едва узнал его. Боже! что с ним сделал недуг!..
Желтый, высохший, с лысиной во всю голову, с узкой седой бородой, он сидел в одной, нарочно изрезанной рубахе… Он не мог сносить давление самого легкого платья. Порывисто протянул он мне страшно худую, словно обглоданную руку, усиленно прошептал несколько невнятных слов — привет ли то был, упрек ли — кто знает? Изможденная грудь заколыхалась — и на съёженные зрачки загоревшихся глаз скатились две скупые, страдальческие слезинки.
Сердце во мне упало… Я сел на стул возле него — и, опустив невольно взоры перед тем ужасом и безобразием, также протянул руку. Но мне почудилось, что не его рука взялась за мою. Мне почудилось, что между нами сидит высокая, тихая, белая женщина. Длинный покров облекает ее с ног до головы… Никуда не смотрят ее глубокие, бледные глаза; ничего не говорят ее бледные, строгие губы… Эта женщина соединила наши руки… Она навсегда примирила нас.
Да… смерть нас примирила…»
Через полгода, получив известие о смерти поэта, Тургенев заметил: «С Некрасовым умерла большая часть нашего прошедшего и нашей молодости…»
Прошло еще несколько месяцев, и Тургенев неожиданно получил после многолетнего молчания письмо от Льва Николаевича Толстого, в котором тот писал, что ему хотелось бы возобновить их прежние отношения, забыть о давней ссоре.
Они стали снова переписываться, и в августе 1878 года Тургенев написал Толстому из Москвы в Ясную Поляну: «Мне самому хочется вас видеть… Приедете ли в Тулу, или я заеду к вам в Ясную Поляну?..»
О последовавшей затем встрече писателей рассказывает в «Очерках былого» сын Льва Толстого — Сергей Львович: «Отец сам поехал в Тулу его встречать… И вот Тургенев в Ясной Поляне… Все мы, конечно, с величайшим интересом ждали Ивана Сергеевича. Я знал, что Тургенев большого роста. Но он превзошел мои ожидания. Он показался мне великаном… Сравнительно с ним отец мне казался маленьким (хотя он был роста выше среднего) и моложе, чем он был. Правда, Тургеневу было шестьдесят лет, а отцу пятьдесят. Но Тургенев был совсем седой, а у отца были темные волосы без проседи. В их отношениях чувствовалось, что Иван Сергеевич старший. Мне тогда казалось, что отец к нему относился сдержанно, любезно и слегка почтительно, а Тургенев к отцу, несмотря на свою экспансивность, немножко осторожно…
Иван Сергеевич много разговаривал с отцом наедине, в кабинете и на прогулках. Вероятно, главной темой их разговоров была литература…
Несмотря на свои шестьдесят лет, Тургенев был бодр и подвижен. Он ходил гулять с моим отцом и с нашей компанией молодежи, обращая внимание на хозяйство, на лесные и яблочные посадки и на красивые места в саду и в лесу…»
По возвращении в Спасское Иван Сергеевич 14 августа написал Льву Николаевичу: «Не могу не повторить Вам еще раз, какое приятное, хорошее впечатление оставило во мне мое посещение Ясной Поляны и как я рад тому, что возникшие между нами недоразумения исчезли так бесследно, как будто их никогда и не было. Я почувствовал очень ясно, что жизнь, состарившая нас, прошла и для нас недаром — и что и Вы и я — мы оба стали лучше, чем 16 лет тому назад, и мне было приятно это почувствовать».
Конец семидесятых годов в жизни Тургенева был отмечен особенно широким признанием его литературных заслуг со стороны передовых общественных кругов как в России, так и на Западе.
В июне 1878 года представители всех европейских литератур, съехавшиеся во время всемирной выставки в Париж на международный литературный конгресс, единогласно избрали Тургенева своим вице-президентом.
Один из членов русской делегации на этом конгрессе, М. Ковалевский, рассказывал, что торжественное заседание, на котором выступил Тургенев, было для него триумфальным.
В своей речи Тургенев дал краткий и выразительный обзор развития русской словесности от Фонвизина до Льва Толстого включительно и указал, что было внесено ею нового в литературный капитал человечества.
Простая, безыскусственная речь русского писателя, пользовавшегося мировой славой, была покрыта дружными аплодисментами.
Восторженно был встречен Тургенев в следующем году в Москве на заседании Общества любителей российской словесности, происходившем в аудитории Московского университета.
Когда гром аплодисментов затих, прямо с хоров раздался голос студента, приветствовавшего от имени учащейся молодежи автора «Записок охотника» как защитника прав народа.
В мемуарах современников сохранились описания бурных оваций, которыми встречала молодежь в Москве и Петербурге появление писателя на вечерах, в театрах и в других общественных местах.
