В результате этого торжественного обычая многие городские обыватели в «праздников праздник» ходили с перевязанными щеками.
Уж очень усердно у вас погребают Христа! Ко дню его воскресения почти полгорода ходят с фонарями, — говорили мы тем грекам-торговцам, которые кое-как понимали по-русски или по-французски.
Нынче еще обошлось благополучно, — отвечали они. — В другие года бывает хуже. Местное население смотрит на эту традиционную свалку в церкви как на забаву, как на спорт, как на узаконенное состязание в физической борьбе с полицейскими.
Если этакое благолепие царило в греческих храмах и в X веке, то надо удивляться послам нашего князя Владимира, которых так умилило греческое богослужение, — сказал я корпусному священнику, имевшему теперь случай наблюдать церковные нравы на родине русского православия.
У о. Андроника никак не налаживалась смычка с греческим духовенством, от которого он рассчитывал получить хоть какую-нибудь материальную поддержку. Корыстолюбивые «папазы» (попы), как и их паства, в своих единоверцах русских видели только выгодных контрагентов для купли-продажи и вступали с ними только в коммерческие сношения. Один мудросский иерей, не мудрствуя лукаво, открыл ларек в районе нашего штаба, подле того шатра, где жил о. Андроник. К великому смущению последнего рясофорный торгаш, потрясая своей камилавкой, отвешивал сыр, маслины, хлеб или, усевшись возле ларька на плиты, меланхолично тянул папиросу в ожидании покупателя.
Зато сам о. Андроник пока еще сохранял достоинство своего сана. Греческие власти отвели ему старую городскую церковь, в которой он служил так чинно и благолепно, что греки, хоть и не понимали ничего, но толпами стремились к нему и даже остерегались чересчур бесчинствовать в храме. Он до того растягивал церковные службы, что ген. Абрамов просил его хоть для Пасхи несколько сократить церковный ритуал.
На второй день праздника на остров прибыл с Афона «архипастырь христолюбивого воинства» Вениамин. Он отслужил торжественное молебствие в соборной церкви и сказал нам проповедь.
— Когда Христос умер и его погребли, казалось, цель его врагов была достигнута. Не стало того, кто ратовал против первосвященников и фарисеев. Однако были ли они спокойны? Нет! Они предчувствовали его воскресение и волновались. Вспомните, как они ходили к Пилату, просили запечатать гроб, просили даже стражу для охраны гроба. Они чего-то ждали, чего-то страшного для себя. Так и наши враги. Мы покинули Россию, мы вдали от нее, нас как бы в живых нет. Но спокойны ли большевики? Тоже нет, как и враги христовы. Они мечутся, они заявляют протесты против пребывания нашей армии в проливах. Они, как старейшины еврейские, хотели бы вбить в наше тело осиновый кол. Ибо мы и теперь страшны им. Ибо они предчувствуют, что мы воскреснем для России, как воскрес Христос для всего человечества.
— Только-то и всего! — разочарованно говорили офицеры, ожидавшие услышать от столь близкого к Врангелю человека какие-нибудь новости, касающиеся дальнейших судеб остатков армии.
На Пасхе мы развлекались не только религиозными церемониями. К этому времени и на Лемносе стали устраиваться театральные зрелища. В штабе корпуса праздничный концерт, в присутствии французских властей, прошел очень торжественно, но не без скандалов. Умирающий военный быт старой царской России пел свою лебединую песнь, не отступая ни на одну йоту от своих вековых традиций. Места в театре (длинном портовом бараке) были распределены поименно, строго по чинам. Первые четыре ряда предназначались исключительно для генералов, далее сидели полковники с более почтенным служебным положением и т. д.
Жены занимали места соответственно рангу мужей, из-за чего возникло много мелких дрязг и ссор. Простые офицеры, а тем более казаки, не допускались даже и близко к этой ярмарке дешевого тщеславия. Когда в «театр» вошла, разумеется, позже всех, — кого требовал тон, — жена начальника штаба, М-me Говорова, напускавшая на себя павлинье величие, ее встретили шиканьем. Даже цвет корпуса уже не стеснялся вслух высказывать свои чувства!
— Картинка! — пронеслось по рядам.
Так звали эту надутую барыню за то, что она была не только разодета, как кукла, но и разрисована.
Едва начался концерт, как на крышу «театра» посыпался каменный дождь. Это протестовали низы против верхов, которые и при теперешних обстоятельствах корчили из себя существ высшего порядка. Концерт прошел под неприятный аккомпанемент этого протеста.
Исполнители предполагали включить в программу парадного вечера несколько интересных номеров, вроде песенок на злободневные темы, шаржей на французов, но ген. Говоров вычеркнул всю эту, так он выразился, «погромную поэзию». Зато в дивизиях, особенно на кубанской стороне, очень зло высмеивали и ген. Шарпи, и ген. Бруссо, и «благородную» Францию.
Вскоре после Пасхи состоялось открытие выставки. Ее организовал уполномоченный Всероссийского Земского Союза на о. Лемносе М. П. Шаповаленко, человек дельный и распорядительный. Среди беженской массы нашлись искусные кустари, художники- любители, декораторы, собиратели коллекций и т. д. Живые силы, в виду неблагоприятных условий, замерли временно, как озимое зерно, но не умерли окончательно. Надо чуточку солнышка, чтобы они стали давать ростки. Прозвучал призыв к производительному ТРУДУ со стороны культурного человека, были даны материальные средства, необходимые для работы, — и жизнеспособные элементы остатков армии выползли на свет божий с продуктами своего труда из-под пластов гнили и навоза.
Для выставки Шаповаленко предназначил вместительный шатер в расположении учреждений Земского Союза на донской стороне залива. Когда собралась публика на открытие выставки, вдруг к шатру прилетел один из «фокс-терьеров», — так звали личных адъютантов, — молоденький, но необычайно чванный есаул И. Д. Барыкин, при шашке, в служебной форме. Вызвав Шаповаленко, он заявил ему официально:
О вашей выставке штабу корпуса ничего неизвестно. Вы не уведомили генерала Говорова, и он не разрешает вам ее открыть.
Шаповаленко развел руками.
Так они всегда делают… Все хотят взять под свою фирму и под свою опеку, всякое культурное начинание.
Представителю общественности, однако, пришлось подчиниться представителям грубой силы. Выставка была перенесена в штабной театр, заведывание ею поручено бывшему таганрогскому коменданту, «африканскому» генералу Н. Зубову, состав экспонатов пополнен многочисленными работами информационных отделений, вроде листовок, плакатов, гимнов Врангелю и т. д.
