Через некоторое время Сохатый увидел, как головной ракетоносец начал проваливаться вниз.
"Снижается, решил малой высотой полета укрыться от радиоглаз "врага". Мне надо тоже идти за ним. Демаскировать его своим полетом на большой высоте не положено…"
― Экипаж, снижаюсь. Основа решения командира для меня прояснилась: пойдет в атаку низом.
Облака остались выше. Под крылом вода. Группа ракетоносцев продолжает опускаться еще ниже. Море уже совсем близко, четко просматривается рябь на воде и спокойный изгиб волны.
Наблюдая за водой, Иван Анисимович вдруг увидел впереди поднимающуюся из морской пучины огромную клумбу. Окраска ее была ярко-голубая вперемешку с палевым. Видение было столь неожиданным и ярким, что он спросил себя: "Откуда тут цветы? Какие могут быть цветы в море? Скорее всего водоросли". Но точно определить, что это, и ответить себе на вопрос не успел. Самолет проскакивает над цветным видением. И только позже Сохатый догадывается, что видел он не клумбу и не водоросли, а большое стадо белух, которые преспокойно спали в гамаке размеренно-неторопливой штилевой волны.
"Испортили, наверное, животным сон шумом своего полета. Жаль! Все меньше остается тишины не только на земле, но и в море…"
Ему снова вспомнились события более чем сорокалетней давности перелеты Чкалова и Громова через полюс. Нет, он не пытался поставить себя и летящие рядом экипажи в один ряд с летчиками прошлого, просто захотелось понять те сокровенные движения души, которые не фигурировали в официальных отчетах, но составляли, по выражению Ромена Роллана, истинно человеческую "внутреннюю жизнь".
"Каждому событию ― свое время, ― думал он. ― Одиночные полеты "избранных" в тридцатые годы сменились в пору Отечественной полетами сотен защитников Советского Заполярья. Великая война ушла в историю, как и самолеты той поры, полярные широты стали доступней, но не добрее и по-прежнему сурово наказывают людей за любую промашку".
Сохатый представил песчинку АНТ-25 над океаном, которому безразличны как триумф смельчаков, так и их гибель. Шестьдесят три часа полета без герметизации кабины и обогрева рабочих мест, многие часы без кислородных масок, без воды, чая, кофе, вылитых в систему охлаждения мотора…
Воля! Духовное обрело материальность. Превратилось в реальную силу.
"Можно было не лететь? Не рисковать своими жизнями? Подождать теперешних "Ту" и "Ил"? ― спросил себя Сохатый. ― Наверное, можно было! Их не посылали в этот рискованный рейс. Наоборот, они просились и доказывали возможность благополучного завершения полета. Что же ими руководило? Жажда личной славы? Нет, личная слава ― слишком мелкий позыв к подвигу. А данный полет ― именно подвиг. Руководило прежде всего огромное желание приблизить час торжества над стихией и этим прославить свое Отечество. Их нетерпение шло от осознания своей силы; они умели жить и служить идее до самоотречения и поэтому не боялись погибнуть…"
Но тут дальнейшие рассуждения Сохатого обрываются действиями ракетоносцев.
"Вот и разворот, про который докладывал штурман. Интересно: видит уже командир цель или только ищет? А может быть, идет "втемную", только по расчетам?"
Воздушные корабли, накренясь к воде крылом, описали правильную дугу и, распластав над самым морем свои широкие альбатросовы крылья, понеслись в новом направлении, курсом на юг.
С последним разворотом солнце переместилось за хвост самолета, доказывая этим еще раз свою полярную странность. И Сохатый подумал: "Трудно, наверное, привыкает новый человек к этой полярной экзотике. По часам ― глубокая ночь, а тут все залито светом, как будто яркий день в разгаре, блестит вода, играя своими красками. Странное солнце в северной стороне неба… Надо убедить себя в нормальности своего состояния, чтобы спокойно наблюдать, как светило идет по небосводу против часовой стрелки. Он улыбнулся. ― Пушкин писал: "…одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса". Так бывает в Ленинграде, а тут уже по Островскому: "…скажите мне, что сейчас: день или ночь?"
― Командир, говорит штурман. Они-то в выгодном положении: могут пользоваться локатором. А мы идем на авось, только копируем их действия. Прицел выключен, чтобы не демаскировать группу. Дальность пуска придется фиксировать только по отцепке их ракет.
― Все верно. Так будем идти и дальше.
Сохатый держит свой корабль чуть ниже ракетоносцев, чтобы видеть висящие под ними ракеты. До воды метров семьдесят. Вода, зыбко раскачиваясь, рябит солнцем. Над таким морем лететь приятно. Зыбь позволяет визуально определять и высоту полета, и положение самолета. А в штиль у полета расстояние до воды теряется и может полностью пропасть пространственное и высотное ориентирование. И если он этого вовремя не заметит, то легко может зацепиться за воду.
…Наконец ведущий самолет пошел вверх. Командир ракетоносца решил, видимо, обеспечить ракеты высотой для набора собственной скорости.
― Штурман, разрешаю включить локатор, искать цель. Сейчас, вероятно, будет пуск… Пуск!
― Товарищ командир, цель видим, фотоконтроль сделан.
Свершилось то, ради чего экипаж Сохатого, ракетоносцы, их боевое обеспечение шли сюда несколько часов: от кораблей отделились, отойдя немного вниз, и стремительно полетели вперед три иглы с небольшими крыльями.
Сделано неотвратное ― удар нанесен!
Сохатому больше не нужно маскироваться, и он уводит свою машину вверх. А группа самолетов, блестя над. водой металлом крыльев, разворачивается на новый курс и через несколько секунд исчезает в сиреневой дымке воздушного океана, накрывающей своим прозрачным куполом свинцовую воду.
Ракетоносцам, которые сейчас сражались с конвоем "противника", в районе удара делать нечего. Ракеты завершат разгром "врага" самостоятельно.
Провожая самолеты взглядом, генерал Сохатый думал о штурмовиках, бомбардировщиках и торпедоносцах Великой Отечественной войны, которым всегда было смертельно опасно выходить на конвой врага, на дальность бомбометания или торпедного пуска, потому что эта дальность постоянно оказывалась в зоне не только зенитного артиллерийского, но и пулеметного огня атакуемых ими судов и кораблей. Вспомнились североморцы: Андрей Баштырков, Василий Киселев, Павел Панин, Илья Капустин, Борис Сыромятников, экипажи которых на подбитых и горящих самолетах продолжали громить врага. Превозмогая боль, не чувствуя страха, сознавая, что им уже не вернуться на базу, они выполняли свой долг.
― Экипаж, говорит командир, слушать меня внимательно… Наблюдая ракетоносцев, уходящих с боевого курса к берегу, я сейчас вспомнил Отечественную и летчиков-североморцев, не вернувшихся с задания из моря. Почтим их память минутой молчания. Я выполню вираж. Пусть он будет подобен венку из живых цветов, опущенному на воду в их честь, в честь Бориса Сафонова ― первого дважды Героя Великой Отечественной войны, сбившего в своем последнем бою три фашистских самолета…
