Глава I
ОТ НИКОЛЫ В ГОЛУТВИНЕ ДО НИКОЛЫ В ТОЛМАЧАХ
С высоты Кремлевского холма хорошо видно Замоскворечье. Внизу, за Москвой-рекой, Садовническая улица проглядывает. Там в древние времена Садовническая слобода была. Садовники царские жили. А вон и Балчуг — первая улица Замоскворечья. За чугунным мостом — шумная Пятницкая с ее магазинами, блинными, булочными, закусочными, ресторанами. Мало, верно, кто и помнит теперь, что еще в прошлом столетии на Пятницкой, как и на Якиманке, и на Татарской, ни одного питейного дома не было, ни одной харчевни или ресторации. Зато знали и гордились замоскворецкие жители: церковь Иоанна Предтечи, что под Бором, в начале Пятницкой расположенная, та, что в Черниговский переулок уходит, впервые поставлена, еще когда Кремлевская гора была бором покрыта.
Напротив Кремлевской стены, за Москвой-рекой, Софийская набережная с Кокоревским подворьем и храмом Святой Софии. Подворье в народе звали Кокоревкой. Построил его известный миллионер-откупщик В. А. Кокорев. Из крестьян, предприимчивый, сметливый, он был убежден: русский человек все может. Сколько студентов из славянских стран училось в Москве на его стипендии. Многим художникам помог выжить. Русский до мозга костей, он не отказывался перенять лучшее и с Запада, но убежден был — немцы в России на нее должны работать.
За подворьем — Болотная площадь и Болотная (бывшая Лабазная) улица. Когда-то здесь, «на Болоте», шумел торг. Приезжие крестьяне с телег продавали мясо, рыбу, пшеницу, полотно… Здесь, на глазах сбежавшихся со всех концов Москвы любопытных, в 1775 году казнен был Емельян Пугачев.
За старицей[1] (в народе ее Канавой прозвали) — уютные переулки знаменитых Кадашей. Когда-то в этой слободе царские ткачи жили. По иным известиям, здесь бочары свое дело правили. Церковь Вознесения в Кадашах — одна из красивейших в Замоскворечье.
Кадаши были, можно сказать, родным домом для великого русского писателя И. С. Шмелева. С 1910 года он, уроженец Замоскворечья (дед его строил деревянный Крымский мост), жил в Старомонетном переулке. В какой храм он ходил, сказать трудно. Возможно, посещал церковь Григория Неокесарийского («что в Дербеницах», как ее называли в старину) — жемчужину улицы Большая Полянка. Храм так красив, что со времени постройки его называли в народе «Красный», то есть прекрасный. В нем венчался в 1671 году государь Всея Руси Алексей Михайлович с Натальей Кирилловной Нарышкиной.
Чуть далее виднеется колокольня церкви Иоанна Воина, что на Якиманке. В церковном доме храма жил художник А. К. Саврасов.
Вид на Замоскворечье необыкновенно живописен. Огромное пространство от Якиманки до Татарских улиц, застроенное крайне разнообразной архитектуры домами, между которыми высятся десятки колоколен, пронзающих горизонт причудливыми резными очертаниями, — все это тонет в яркой зелени, так ласкающей взгляд.
Замоскворечье. Кому не дорог этот самобытный, своеобразный, чудом уцелевший до нашего времени сколок старой православной Москвы, с его тихими переулками, уютными двориками, зелеными улицами и раздающимся по праздникам малиновым звоном колоколов.
Здесь жили верою предков. Свято соблюдали обычаи старины, не нарушали вековых традиций, держались степенно, на все имели свой взгляд и отличались неприятием любого стороннего опыта и суждения.
Чужаков здесь не жаловали. А домашняя жизнь была скрыта от постороннего взгляда высокими заборами, за которыми цвела сирень, желтели кусты акации, пыхтели самовары в беседках да брехали сторожевые псы.
В Замоскворечье преимущественно жило купечество, взявшее после казни Петром Первым замоскворецких стрельцов, кинувшихся на защиту Древней Руси в 1689 году, под опеку храмы, построенные непокорными стрельцами. Здесь не жаловали Петра.
Все главные события купеческой жизни связаны с приходским храмом. В церковной купели крестили младенцев, пред алтарем венчали молодых, в храме отпевали покойников.
Купец, человек благочестивый, не единожды вручал настоятелю храма значительные пособия для разных видов благотворения и при этом просил оставить имя свое известным одному Богу. А уж о том, чтобы храм подновить, строение увеличить, батюшке много не надо было говорить. Купец, будь он простым или почетным гражданином, принимал в свое попечение приходскую церковь, при которой жил. Благоустроение ее было предметом его постоянных, неусыпных забот и значительных пожертвований. И не о купце ли замоскворецком с благодарностью вспоминали по всей России, когда в голодный год, будучи одним из главных торговцев хлебом, он отпускал хлеб бедному люду в разные места империи по удешевленной цене, а совершенно неимущим и даром, склоняя к тому же и других, более зажиточных товарищей по торговле.
В 1795 году в храме Николая Чудотворца, что в Голутвине, близ урочища Бабий городок, появился новый прихожанин — сорокадвухлетний купец третьей гильдии Захар Елисеевич Третьяков. Небольшой домик с мезонином, который он купил в марте того же года у лейб-гвардии сержантов братьев Михаилы и Александра Ильиных, примыкал к колокольне этого храма.
Вскоре прихожане узнали: Третьяковы — из малоярославцев. Род купеческий, старый (в Малоярославце известен еще с 1646 года), но небогатый. Отец Захара Елисеевича — Елисей Мартынович — первым из Третьяковых перебрался в Москву в 1774 году, будучи семидесятилетним стариком. До конца своих дней жил он с женой Василисой Трифоновной и двумя сыновьями в купленном им доме на Бронной, в приходе церкви Иоанна Богослова.
С годами семья разрослась, дом стал тесен, и Захару Елисеевичу пришлось обзавестись новым. К тому времени как перебрались они с женой Лукерьей Лукиничной на житье в Замоскворечье, было у них четверо детей.
В 1779 году даровал им Господь пятого ребенка.
В 1800 году Захар Елисеевич овдовел, но скоро женился и от второй жены, Авдотьи Васильевны, имел двух сыновей: Михаила, явившегося на свет в 1801 году, и Сергея, родившегося в 1808-м. Обоих крестили в церкви Николая Чудотворца, что в Голутвине.
Не сохранилось до наших времен никаких воспоминаний о Захаре Елисеевиче. Но вероятнее всего, он, как и все купцы замоскворецкие, во всем любил порядок, и потому в доме, можно предположить, все было расписано по часам.
Вставали в семье около восьми, после девяти хозяин уезжал в город на весь день, там обедал и возвращался к пяти часам, к вечернему чаю. Только по праздникам ему приходилось обедать со всеми. Наверное, как и в других купеческих семьях, попросит иной раз жена съездить с ней куда-нибудь, а он ей ответит: «Прости, матушка, времени не имею».
Купеческая жизнь к строгости да расчетливости приучает.
Умер Захар Елисеевич в 1816 году, шестидесяти трех лет от роду. Отпевали его в церкви рядом с домом. А похоронили на Даниловском кладбище. Шли за гробом дочери с мужьями, сыновья, которым оставил он свое дело. Было у Третьяковых к тому времени пять смежных лавок на углу холщевого и златокружевного рядов близ Ильинки. Заботясь о несовершеннолетних младших сыновьях, Захар Елисеевич загодя внес необходимую сумму денег в Опекунский совет.
После кончины родителя братья Третьяковы торговали каждый для себя.
В 1830 году произошел раздел между ними. Родительский дом отошел к Михаилу Захаровичу. На следующий год, осенью, заболел и скончался младший из Третьяковых — Сергей. Имущество брата получил в пользование Михаил Захарович.
Трудолюбивый, как и все в роду, он арендовал лавку, купил с аукционного торга каменное строение на Бабьем городке. Деньги вкладывал в дело с расчетом.
В 1831 году Михаил Захарович женился на Александре Даниловне Борисовой — купеческой дочке. Была она на одиннадцать лет моложе супруга. Отец ее занимался экспортом сала в Англию. Был оборотист. Имел собственный дом за Тверской заставой. На зиму, как правило, уезжал в Петербург и забирал с собою семью. Кроме Александры имел еще четырех дочерей и сына.
За Александрой родитель дал богатое приданое — 15 тысяч рублей, но на брак ее с Михаилом Третьяковым смотрел как на неравный. Еще бы, старшие его дочери на четверках из дома выезжали, а у молодого и собственной лошади нет. Да и торговлю его полотняным набивным товаром считал неприбыльной. Впрочем, молодые любили друг друга. Это не один он видел. Знал Данила Иванович и о хорошей репутации семьи Третьяковых. Поразмыслив, приглядевшись к жениху, отец дал согласие на брак дочери.
До наших дней сохранилась старая, пожелтевшая фотография, запечатлевшая облик Александры Даниловны. Строгая, нарядно одетая женщина внимательно смотрит на нас.
«Бабушка получила образование, даже брала в молодости уроки на фортепиано, — писала в своих воспоминаниях В. П. Зилоти, — и, помню, как-то по нашей просьбе, когда мы, одни подросточки, были в комнате, сыграла нам полонез Огинского. „Тот самый полонез, — сказала бабушка, — который Огинский сыграл в оркестре и тут же застрелился…“
