Творение. История искусства с самого начала - Джон-Пол Стонард

John-Paul Stonard

Creation. Art Since the Beginning

Bloomsbury

2021

Перевод Ольга Акимова

Редакторы Ольга Гаврикова, Александра Шаповалова

Оформление Зоя Жесткова, ABCdesign

John-Paul Stonard © 2019

This translation is published by arrangement with Bloomsbury Publishing Plc

© Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург, 2024

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2024

* * *

Зачем люди создают изображения? Для чего нам нужно искусство? На эти вопросы история знает множество ответов — не меньше, чем самих художественных произведений. Однако любые образы обладают одним свойством, объединяющим разные страны и эпохи: они отражают соприкосновение человека с природой. Они показывают, как мы мыслим, как относимся к миру вокруг, показывают наше любопытство и страх, нашу смелость и наше ощущение своего места среди других форм жизни.

Это также встреча с самими собой, с человеческой природой. Мы пытаемся отразить не только то, что́ мы видим или ощущаем, но и то, что́ храним в памяти или создаем в своем воображении: призраков, богов и прочих порождений нашего сознания. Художественные образы помогают нам противостоять самой таинственной и неотвратимой стороне человеческого бытия — той, о которой нам напоминает темная пещера или комната: нашей бренности и смерти, своей и чужой.

Однажды ночью японскому художнику Кацусике Хокусаю приснилось, как он гуляет по бескрайним пейзажам, соединенным между собой сотней мостов. Ему так понравилось бродить по этому открытому и постижимому миру, что, проснувшись, он тут же взялся за кисть и тушь и нарисовал его.

Рисунок Хокусая является своеобразной картой истории, рассказанной в нашей книге: это мир мостов, перекинутых сквозь время и пространство, связывающих идеи, образы и предметы; и как бы ни были они далеки друг от друга, какие бы океаны их ни разделяли, в каких бы недоступных глубинах времени они ни были спрятаны, мы всегда сможем найти к ним путь. В конечном счете ничто — даже японское искусство эпохи Хокусая, когда острова Японии были отрезаны от всего остального мира, — не существует в полной изоляции. Нам стоит лишь отправиться в путь, открыв глаза и разум, вооружившись бесстрашным любопытством.

Первые изображения человек вырезал и рисовал не только в пещерах, где находил приют, но и на собственной коже, в виде татуировок и украшений тела. Постепенно мы научились жить в окружающем нас мире, пользоваться его ресурсами и изображать его. Мы научились подчинять себе пространство, рационализируя его: самый известный пример — перспективный рисунок, основанный на математических правилах. Историю искусства можно представить как движение, берущее начало в точке, где мы находимся, и постепенно охватывающее весь мир.

В наше время произведения искусства могут принимать форму «инсталляций» — реальных пространств, в которые можно войти. Быть может, весь мир стал произведением искусства? Он превратился в человеческое творение, ведь мы живем в среде, целиком созданной человеком. Именно это превращение хранит история изображений, и это одна из тем, которую мы прослеживаем в данной книге. Поскольку для человека сегодня настала пора держать ответ перед природой, понимание истории нашего взаимодействия с миром, запечатленного в произведениях искусства, приобретает необычайную значимость.

Первобытные люди жили в непосредственной близости к природе: скитались по земле небольшими группами, укрывались в скалах, пили воду из рек… Существуя наравне с другими животными, человек никак не выделялся.

И всё же разница была. Руки человека превращали камни в орудия, а его глазомер придавал им симметричную форму. Из погасших костров люди брали угли и рисовали ими на шершавых стенах пещер и на гладких плоских камнях. Свои тела они украшали ракушками, найденными на берегу, а кожу разрисовывали красноватыми красителями, смешанными в пустых раковинах. Они оставили следы своего присутствия в пещерах, куда возвращались каждый год, поколение за поколением.

Примерно пятьдесят тысяч лет назад небольшая группа людей покинула дом своих предков, африканский континент, и отправилась бродить по миру. Именно с этого момента до нас дошли самые ранние свидетельства нового человеческого умения, существовавшего, быть может, уже десятки тысяч лет, но только теперь оставившего след, — умения создавать образы. Несколько угольных штрихов — и возникал олень, бегущий по стене пещеры. Несколько надрезов вдоль куска дерева или слоновой кости — и в руке оказывался пойманный лев.

Как будто в человеческом сознании зажегся свет.

Примечательно, что самые ранние из известных изображений появляются в разных концах света примерно в одно и то же время.

На известковой стене пещеры одного из островов Малайского архипелага (современном Сулавеси) человек с помощью красной охры изобразил свинью — вероятно, целебесскую, обитающую на острове. Можно представить, как, разжевав конец палочки и набрав размягченными волокнами охру, древние художники нарисовали четырех волосатых свиней, а рядом оставили два трафаретных отпечатка ладоней, раздувая краску между растопыренными пальцами: словно это руки охотника, тянущиеся к своей добыче [1]. Похожие рисунки целебесской свиньи наряду с аноа (небольшим пугливым буйволом), а также по крайней мере одно изображение крохотных человеческих фигурок, вероятно, охотников, обнаруживаются на стенах многих пещер юго-западного побережья острова Сулавеси: они были сделаны на протяжении долгого периода — возможно, десятка тысяч лет.

Несколько тысяч лет спустя на другом конце света за работу принялся еще один художник: он взял бивень шерстистого мамонта и с помощью каменного орудия вырезал из него фигурку льва, стоящего на задних лапах [2]. Пустоту внутри кости он умело превратил в промежуток между львиными лапами, а благодаря изгибу бивня фигура приняла наклонно стоячую позу, словно лев слушает или даже говорит что-то, будто человек.

Отпечатки рук и рисунок целебесской свиньи. Леанг Тедонгнге, Сулавеси. Возраст более 45 500

Изделие, должно быть, наделялось магическими свойствами или даже становилось объектом божественного поклонения — но не исключено, что фигурки вырезались просто ради того, чтобы ими любовались. Мы никогда не узнаем этого наверняка. Однако нет никаких сомнений в умелости резчика, в его способности увидеть в бивне мамонта форму льва еще до того, как он приступил к своей работе. Должно быть, он вырезал таких стоящих львов и раньше, оттачивая мастерство, обдумывая, какую форму можно создать из бивня, а возможно, и из других материалов — куска дерева или камня мягкой породы. Как и целебесская свинья с Сулавеси, стоящий