Ознакомительная версия.
Город у подножия вулкана был самым крупным в Кампании центром переработки шерсти. Помпеи снабжали всю Италию превосходным сукном. Во времена Античности его производство почти не отличалось от теперешнего; разница заключалась лишь в применении механизмов. В I веке местное шерстяное производство сосредотачивалось в небольших цехах, где трудились мастера различных специальностей: ланифрикарии мыли и чистили шерсть, инфекторы красили, оффекторы подновляли краски на полинявших одеждах, коактилиарии изготавливали войлок, а фуллоны – сукно.
В современных производствах процесс валяния начинается с пропитки теплой жидкостью шерстяной ткани, которая с трудом продвигается по узкому желобу, трется о его стенки, сжимается, постепенно превращаясь в сукно. В Средние века ткань сваливали ударами песта. В Античности его роль исполняли ноги фуллонов, а ступкой служил глубокий круглый чан, до краев наполненный особой жидкостью.
Хозяин мастерской близ храма Меркурия позаботился о специальном оборудовании, и, возможно, именно он заказал серию росписей, представлявших полный цикл работ по изготовлению сукна. На первой фреске изображены мастера, склонившиеся над глубокими круглыми чанами, где отмачивается и прополаскивается ткань. Трое из них держат материю на весу, дожидаясь, пока с нее стечет вода. Четвертый работник гораздо моложе по возрасту, и оттого ему досталась самая тяжелая задача: высокие, ритмичные прыжки в «танце фуллонов» собственно и являлись операцией валяния.
Операции ворсования и окуриванияСукновальни одновременно служили прачечной, где производились стирка и починка шерстяной одежды. Принимая грязный, рваный плащ, помпейские фуллоны возвращали клиентам практически новое одеяние. В отсутствие мыла мастера пользовались щелоком и особой «сукновальной глиной», наделенной способностью впитывать жир. Воду часто заменяли мочой животных, предпочитая выделения верблюда. Однако более всего ценилась человеческая моча. Для ее сбора рядом со входом в мастерскую устанавливали посудины с шутливыми надписями, приглашая желающих внести лепту в развитие сукновального дела. Один из таких сосудов стоял недалеко от входа в сукновальню Фабия. Хозяин предлагал прохожим совершить благородное дело, выделив для того старую винную амфору с отбитым горлышком, за что получил от Марциала прозвище Скупой Фуллон.
После соответствующей обработки материю вынимали из чанов, тщательно прополаскивали и развешивали для просушки во всех свободных местах, вплоть до улицы. Подсохшая ткань не являлась готовым материалом, потому что требовала ворсования – образования на поверхности слоя торчащих волосков. Сейчас подобная операция производится в барабанах, а мастера Помпей надирали ткань шкуркой ежа или щетками из шишек чертополоха. «Без игл мягкая овечья шерсть была бы ни к чему», – писал Плиний Старший, отметив необходимость процедуры, после которой ткань становилась пушистой и обретала приятную мягкость.
«Танец фуллонов»Процесс чистки шерстяной ткани продолжался окуриванием и завершался натиранием особыми сортами глины. Пары тлевшей в небольшом сосуде серы уничтожали пятна органического происхождения, например от вина или соуса. Вощение белыми и разноцветными глинами придавало ткани блеск, прочность и предохраняло ее от быстрого загрязнения.
В древности считалось, что «ремесленники занимаются презренным трудом, в мастерской не может быть ничего благородного». Совсем иначе судили о служанках, работавших вместе с госпожой на женской половине дома, вдали от посторонних глаз. Работа в мужском коллективе вызвала изменение отношения к самим пряхам. Ткачество вне дома виделось не разновидностью почтенного труда, а его противоположностью. Остро реагируя на отрицательные явления, древнеримские сатирики подчеркивали крайне неуважительное отношение к женщинам, занятым обработкой шерсти.
Остался в прошлом романтический образ матроны за прялкой, а ее место заняла грубая, распущенная пряха – излюбленный персонаж сатирических произведений. В романе Петрония разгневанная матрона наказывает провинившегося слугу, приказав его высечь и затем оплевать самой презренной части фамилии, в том числе и пряхам.
Эротическая сцена в росписи стен одного из особняков ПомпейФривольные сцены с изображением праздника фуллонов запечатлены на многих помпейских фресках. В древнеримском обществе сложилось мнение о ткацкой мастерской как о месте, оскорбляющем традиционные представления о нравственности, хотя открытое сожительство, цинизм и распутство в ту пору составляли атмосферу и других групп населения, в том числе и высших кругов.
Такое частое явление, как сожительство невольницы со своим господином, было узаконено во времена Юлия Цезаря и называлось конкубинатом. Сначала конкубиной именовали рабыню или вольноотпущенницу, вступившую в связь без благословения жреца. Впоследствии так стали именовать всех женщин, пользующихся дурной славой.
Широкое распространение конкубината среди ткачих имело решающее значение в низвержении образа женщины с прялкой, которую еще недавно воспевали в стихах и увековечивали в скульптуре. В Помпеях работники всегда считались членами семьи и, как правило, жили в одном доме с хозяевами. Общение прях и ткачей начиналось во время работы, а вечером продолжалось в спальнях, расположенных рядом на верхнем этаже или вокруг перистиля. Здесь возникали далекие от супружества отношения, которые нередко отражались на стенах в виде надписей столь же непристойного содержания.
О значении сукновального и ткацкого производства в экономике Кампании можно судить по наличию в Помпеях шерстяной биржи. Высокое, роскошно отделанное здание построила женщина, городская жрица Евмахия, называвшая себя именем великого предка – автора истории полководца Ганнибала.
Евмахия была заинтересована в успехах шерстяников и всячески им помогала. Деловые встречи проходили в «халкидской зале», представлявшей собой огражденный решетками крытый балкон с задней стеной из мрамора и четырьмя нишами. В них находилась скульптурная композиция «Августейшее согласие» со статуями императоров и основателей Рима: Юлия Цезаря, Августа, Энея и Ромула. Суконщики раскладывали товар в соседнем помещении – портике со множеством окон, высокими потолками и расписными стенами. Вход сюда не воспрещался никому, и людской поток иссякал лишь к ночи. Зато в отведенную под склад крипту (крытую галерею), входить разрешалось только купцам и приказчикам. Содержимое зала охранял сторож, наблюдавший за порядком из каморки с окнами, выходящими как на улицу, так и внутрь биржи.
В крипте стояла статуя основательницы учреждения – женщины с деловой хваткой и добрым печальным лицом. Ее высокая, закутанная в паллу фигура олицетворяла дружественный союз производства и торговли, о чем гласила надпись на пьедестале: «Евмахии, дочери Луция, городской жрице, сукновалы».
В отличие от других помпейских ремесленников ткачи не стремились к объединению в профессиональные союзы. Среди огромного числа предвыборных надписей не находилось места их афишам. Они редко принимали либо совсем не принимали участия в борьбе за места в городской магистратуре, хотя тому не препятствовало ни рабское положение, ни принадлежность к прекрасной половине человечества. Большинство ткачей в Помпеях знали грамоту, но делали надписи в основном насмешливого и скабрезного содержания. Такое явление не случайно. Оно отражает обособленное положение работников ткацких мастерских в римском обществе, не схожее ни с одной группой ремесленников.
Ткачи постоянно жили в частных домах, где станки по мере необходимости перемещались из комнат в перистили, а работа производилась в помещениях, занятых семьей владельца. Такое положение специфично для ткачества и резко отличает его от организации труда в других отраслях помпейского производства. Пекарни, сукновальные или красильные мастерские отделялись от жилых помещений домов глухой стеной. В редких случаях устраивался проход, хотя и он лишь соединял лавку с комнатами хозяйственного назначения. Дом подобной планировки уже не являлся жилищем одной фамилии, а включал в себя ряд помещений, ей не принадлежавших. Работавшие в этом помещении люди реже сталкивались с хозяином и членами его семьи, отчего имели гораздо большую свободу.
По уверению Плиния Старшего, «в Риме пекарей не было почти 600 лет со дня основания города. Квириты пекли хлеб сами, что являлось преимущественно женским делом». Вероятно, так же вначале было и в Помпеях. В годы жизни великого историка домашний хлеб имелся только в самых богатых домах; остальные горожане покупали его в пекарнях. Крупное производство такого рода занимало заднюю часть жилого дома, расположенного в одном из центральных кварталов. Помещения пекарни примыкали к зданию, но прямо с ним не сообщались, потому что имели выход в переулок. Красиво оформленный портал предназначался для хозяев, тогда как непритязательный декор хлебных лавок создавали в расчете на занятость покупателей. Такое расположение было удобно для членов фамилии. Рабы не сновали по комнатам, зато появление их с полными корзинами на улице служило знаком к началу торговли свежим хлебом.
Ознакомительная версия.
