Игра шла уже долго, у Дины монеток лежало сильно больше, Сейфуллин нервничал и ругался вполголоса по-татарски. Света сидела в сторонке, смотрела на склон холма, на развалины рыбзавода, на дорогу. Собака примостилась рядом.
– Свет, а ты чего делать будешь потом?
– В смысле? – не поняла Света.
– Ну, когда домой вернемся.
– Не знаю. Тренироваться… А ты?
– Не знаю. Может, поеду куда-нибудь. В Австрию. Или еще куда-нибудь…
Света промолчала.
– Давай уедем, – как-то серьезно предложила Дина.
Света подумала немного.
– А куда?
– Да хоть в ту же Индию.
Сейфуллин поплевал на кулачок и выпустил кубики. Результат был неважный.
– Денег заработаем. И поедем, вдвоем. Там, кстати, трудных подростков в тибетские монастыри принимают.
– Во-первых, это в Китае…
Сейфуллин бросил кости в третий раз, застонал и схватился за голову. Дина скрупулезно посчитала очки и стала записывать.
Света думала о своем, гладила пса. Вдруг он вскочил с места и бросился вниз. Света подождала, потом поднялась, чтобы посмотреть. С другой стороны дома она увидела подъехавший джип. Света попятилась, услышала только лай и прервавший его выстрел. Старик вздрогнул, будто его подбросило, и метнулся туда.
НА ДОРОГЕ У ДОМА ТАТАРИНА. ДЕНЬ
Снизу двора не было видно, они начали подниматься по тропинке. Фигурка Сейфуллина показалась на секунду, бестолково помахала руками, снова исчезла. Ребята продолжали подъем.
С заднего сиденья, безумно кося заплывшим глазом, сползла Зоя. Рот у нее был заклеен скотчем, руки связаны, она выпала наружу и сначала тихо поползла, а потом изо всех сил кинулась бежать. Тут же споткнулась и упала плашмя, но снова проворно поднялась и припустила дальше.
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
Сейфуллин как безумный носился по двору с невнятными проклятиями. Сначала бросился в дом, потом вылетел оттуда, сшибая корзинки и горшки, ворвался в сарай. Причитая, он выбрался с каким-то свертком, стал срывать с него тряпки, пока не обнаружилось ружье. Высыпались патроны, сколько-то он подобрал и на ходу загнал в затвор.
Света с Диной держались за руки и стояли, окаменев. Бежать было некуда.
Сейфуллин залег у изгороди, прицелился и отчаянно крикнул:
– Аллах акбар!
Грохнул выстрел дуплетом, мощной отдачей щуплого старика отшвырнуло метра на полтора. Он снова зачем-то понесся обратно, подхватил с земли пару патронов, сменил направление и вдруг сел на землю.
– Убегай, убегай, – пробормотал он.
САРАЙ. ДЕНЬ
Света втащила сестру в сарай, судорожно закрылась на какой-то крючок. Они забились в угол, между дровами. Света старалась Дине закрыть глаза, может быть, чтобы та не видела, как она плачет. И еще старалась ровно держать ружье, направив его на дверь. Дина не отрываясь смотрела туда же. Снаружи, совсем близко, раздались выстрелы, четыре или пять подряд. Кто-то пробежал, потом опять два выстрела, крик. Несколько секунд прошли в полной тишине, потом кто-то толкнул дверь. Она не поддалась, но после двух ударов крючок слетел.
В проеме появилась фигура, потом вторая. Лиц было не разобрать, они тоже вглядывались в темноту.
– Где они – спросил кто-то.
Света держала Дину, но выстрелить почему-то не могла. Дина вдруг вырвалась и закричала:
– Папочка!
Алик подхватил ее на руки. У Светы и сил не было подняться, так бы и сидела в своем уголке.
ДВОР ТАТАРИНА. ДЕНЬ
Снаружи суетились Толян и Миша, показывали, куда спускаться. Посреди двора лежал ничком старик Сейфуллин, у сарая еще кто-то.
Сквозь слезы Дина толком ничего не могла разглядеть, только уткнулась носом в папины волосы, они пахли сигаретами и одеколоном, который ей всегда очень нравился.
У ПОДЪЕЗДА ДОМА АЛИКА. УТРО
Бабушка суетилась, пересчитывала чемоданы, которые грузил в багажник Миша. Поправляла шапочку на Дине.
– Осторожно там, на этих лыжах…
– Ну, прекрати, мама… Мне не до лыж будет… Надо все покупать, мебель, все… Новый дом, представляешь!
– А уже закончили ремонт-то? – шепотом спросила бабушка.
– Говорят, да. Ну, все же надо проверять. Хоть и Европа, а все то же самое…
– А школа как же?.. – вдруг заплакала бабушка. Дина уселась в машину, будто разговор ее совершенно не касался.
Наташа поняла, что тоже сейчас разревется, и резко ее оборвала:
– Мам, там тоже школы есть, не тайга…
Толик вышел с глупым бультерьером на поводке и большим собачьим ящиком в другой руке.
– Корм положили, Толь?
– Да килограмм десять, хватит уж… На дорожку…
– Где Светка-то? – занервничала Наташа.
– Да щас… Собирается на тренировку вроде… Посмотрели наверх, Светина голова мелькнула у окошка.
Дина мрачно глянула туда же и отвернулась, чтобы включить магнитофон.
Собачий ящик с трудом запихнули, Алик наконец захлопнул багажник.
– Ну, все вроде…
Он пожал руку Витьку, хлопнул по спине Толика. Все стали целоваться, бабушка маму, потом Алика…
– Ну, чего… – опять глянули наверх. – Свет! – позвал Алик.
Она тут же выглянула, будто ждала у окна.
– Ну, поехали мы уже… Выйди…
Все уже попрощались, пауза была лишней. Толя с Аликом обнялись еще раз. А Дина слушала радио в машине.
Света вышла сразу, уже одетая по-спортивному. Наташа расцеловала ее, потом глянула растерянно на машину.
Дина повернула голову и вдруг яростно задергала ручку. Дверь никак не открывалась, кто-то помог снаружи, и она чуть не вывалилась.
Она оказалась напротив Светы, но друг на дружку они старались не смотреть.
– А что ты, не могла, что ли, с нами?.. – сердито спросила Дина, хотя прекрасно все понимала.
– Ты же знаешь… – ответила Света. – У меня стрельба, сборы…
Дина еще постояла, потом губы у нее расплылись, и они обнялись.
В МАШИНЕ. УТРО
Когда машина тронулась, Дина уже не оборачивалась. Слезы высохли, на плече у нее лежала папина рука. Музыка играла какая-то знакомая.
Дина в такт стала тихонько двигать плечами, потом достала старый карандаш губной помады и, найдя себя в зеркальце, поставила над переносицей точку.
Две фигурки, Света и бабушка, стояли у подъезда.
– Ну что, – сказала бабушка. – Беги на тренировку, опоздаешь…
– Да-а, а у меня не будет сегодня… – Света развернулась и пошла обратно в подъезд.
КОНЕЦ
Две девочки, две сестры – маленькая и большая, танцуют индийский танец. Танец живота. На этом фоне идут титры картины.
ЗОНА
Женщины говорят в камеру.
ТИТРЫ
– Меня в крытку перевели. И на следующий день кипеж поднялся. Девчонка одна в побег ушла. Из крытки, на рывок! Такого не было у них отродясь.
Нас кум тряс двое суток… Но и захотел бы кто – сказать нечего.
Не делилась она ни с кем…
– Девка дерзкая была. Весь концлагерь наш вверх дном перевернула. Суки прыгали, как каштанки в цирке. Ищи ветра в поле!
Проверки потом чуть не из Москвы приезжали…
– Я сама ее не знала… Говорили разное, что генерал какой-то летчик у нее был, вертолет из Чечни угнал и за ней прилетел. Была басня, что охрану газом каким-то она усыпила, а старуха одна божилась, что на метле ее видела.
Причем старуха-то – воровка с понятиями, зря врать не будет…
– Вот фотография… – протягивал кому-то карточку Армен. – Не знаете ее?
– Красивая девчонка…
ДАГЕСТАН. УТРО
В ущелье между двумя синими горами раскинулся аул. Солнце выстреливает тремя мощными лучами, и из радиоточки сразу включается мулла. Из-за косогора появляется стадо баранов, за ним два человека, отец и сын. Ильяс вчера вернулся из армии. На нем дембельский мундир с аксельбантами и золотыми погонами. Отец шутит, дергает его за полу, тот уворачивается.
За перевалом открывается другая долина. Ее пересекает автомобильная дорога. Это трасса Ростов-Баку. Пастухи некоторое время смотрят вдаль, в ту сторону, где по шоссе мчатся грузовые фуры, пролетают два черных «мерседеса».
Ильяс отворачивается и видит собаку, огромного кавказца, который несется к ним от пастушеской будки с загоном. Они кидаются друг другу навстречу, Ильяс хватает собаку за уши, хохочет, отбивается. Из будки появляются братья и дядя. Все обнимаются.
ПАСТБИЩЕ. ВЕЧЕР
Смеркается. Пастухи сидят у костра, говорят по-даргински. Они жарят мясо, кто-то аккуратно ломает сыр. Вдруг начинает лаять собака, двое вскакивают – совсем рядом проскользнула змея. Ильяс с братьями, осторожно вглядываясь в траву, идет следом.
– Зачем она тебе? – окрикивает его дядя.
– Поймаю ее сейчас.
– Кто сердце живой гадюки съест, тот храбрым будет, – добавляет брат.
– Если его самого змеиное племя не сожрет! Это старая сказка, только на дураков не действует.
– Э, правда, брось, сынок.
Ильяс, улыбаясь, продолжает вглядываться в траву…
