Ознакомительная версия.
В 1617 году в центре Саламанки началось строительство также существующего поныне Иезуитского колледжа; его фасад, как и внешняя отделка Дворца Аная, оформлен в неоклассическом стиле. Руководители ордена Калатрава решили украсить похожим декором собственный колледж, освященный в конце XVIII века. Студенты, которых не осчастливили своей заботой монахи, могли надеяться только на помощь родителей. Университетские власти старались разрешить проблему жилья, организуя пансионы во главе с так называемыми бакалаврами питомцев, то есть лиценциатами, в чьих домах студенты жили во время учебы.
Отделка плафона в одном из коридоров Ирландского колледжаРаботу подобных учреждений регулировал устав; правила предписывали хозяину следить за питанием, поведением, прилежанием питомцев, не исключая контроля за их моральным обликом. Дверь запиралась им лично в половине восьмого вечера, после чего происходил обход комнат, повторявшийся также и по утрам. Пансионер должен был не только находиться на месте в положенное время, но и заниматься полезным делом, то есть учебой, о чем тоже заботился бакалавр. Ему полагалось проверять, посещают ли школяры лекции, усердно ли готовят доклады и в случае непорядка сообщать начальству. Кроме того, владелец дома имел право прекратить бесполезный с точки зрения руководства спор, следил, чтобы в беседах не возникали опасные темы, осуждал фривольные шутки, пресекал обсуждения преподавательского состава, если дело не касалось выборов. Он должен был организовывать повторение материала, перед тем изложенного профессором.
Как и в армии, в студенческой среде запрещались азартные игры, и выявление тех, кто был падок на карты и кости, тоже входило в обязанность пансионного начальства. Такие нарушения нельзя было сравнить даже с дракой, ведь за игру эколятр мог лишить студента привилегий или вовсе похлопотать об отчислении из университета. Азарт имел губительные последствия для представителей всех классов испанского общества и приносил немалые деньги тому, кто достиг вершин в этом ремесле. В Саламанке, как и во всех крупных городах, самые жаркие карточные баталии проходили в игорных домах, которыми чаще управляли отставные солдаты. Бедные студенты захаживали в притоны, где собирались профессиональные игроки-шулеры, обиравшие до нитки доверчивых школяров.
Бакалавр следил за тем, чтобы его питомцы не посещали подобные места, но главной его обязанностью была раздача ежедневной порции продуктов. В паек, положенный в Саламанке каждому студенту, входили: фунт мяса, достаточный для приготовления завтрака и обеда, закуска, сласти, свежий хлеб, кварта вина и десерты, выдаваемые по большим праздникам. Как видно из литературы, «бакалавры питомцев» проявляли заботу о материальной стороне своего хозяйства в ущерб духовным делам. Гордо называя себя учителями, они слишком увлекались экономией, потому и обрели среди студентов нелестное прозвище «торговцы жидким супом». Франсиско Кеведо, описывая один из таких пансионов, попытался вывести тип псевдобакалавра, взяв за основу весьма колоритную особу лиценциата Кабра: «После молитвы в деревянных мисках подавали бульон, настолько прозрачный, что в чистой глади можно было увидеть свое отражение. Тощие пальцы едоков с азартом гонялись за каждой горошиной, оказавшейся в этом вареве лишь по недосмотру повара. С каждым глотком Кабра или, как его называли иначе, Страж поста, напоминал о том, что самая лучшая еда – мясо в горшочках, а все остальное, несмотря на похвалы, – порок, приводящий к чревоугодию. По окончании трапезы он советовал питомцам отдохнуть пару часов, чтобы съеденная пища не причинила вреда организму. Правила требовали начала занятий тотчас после ужина, и выполнять урок приходилось с пустым желудком».
Спаренные колонны на фасаде Ирландского колледжаНаряду с богатыми дворянами, обитателями колледжей и пансионерами, в Саламанке существовала еще одна группа учащихся, материальное состояние которых лучше всего выражает крылатая фраза «бедный студент». Воспитанники монахов жили в довольстве, питомцы бакалавра могли учиться, не думая о еде и крыше над головой, а для тех, кого в Испании называли capigorristas, главной проблемой было выживание. Они выделялись среди товарищей тонкими накидками, сшитыми из грубой тонкой ткани и потому не спасавшими от холода. Им не полагалась квадратная шапочка; надетая вместо нее фуражка (исп. gorra) являлась своеобразным отличительным знаком, свидетельствующим о бедности обладателя так же наглядно, как синеватое от голода лицо.
Таких студентов часто видели рядом с почтовым курьером, но тот старался обходить почту стороной, зная, что, скорее всего, обещанных денег не будет, ведь родители отдали все, что могли, отправляя сына в университет. Вечно печальные сapigorristas развлекались, сжигая письма с наставлениями, неуместными на холодном чердаке, где нечем было поживиться даже крысам. Не сомневаясь в искренности чувств отца и матери, сыновья относились к их советам с изрядной долей иронии. При наличии стихотворного дара назидательные письма родителей (лат. Pater noster – «Отче наш») преображались в романсы, подобные тем, что напевали вместе с товарищами бедные студенты Саламанки: «Жестокие и бессердечные отцы, вы отказываете в пище своим сыновьям, да будете вы каждую неделю испытывать тот голод, который мы испытываем каждый день, и как эта бумага превращается в золу, пусть деньги, которых вы нам не даете, превращаются в уголь в ваших сундуках».
В университете Саламанки обучение было платным, и назначенную сумму (лат. collecta) полагалось вносить всем студентам, кроме тех случаев, когда преподаватель имел духовное звание, а следовательно, получал жалованье от церкви. «Воистину так – без монет нигде учения нет» – остроумно заметил английский поэт Джефри Чосер. Самые бедные студенты по специальному прошению освобождались от платы за учебный процесс, но борьба за выживание заставляла их наниматься в услужение к горожанам, подрабатывать у более обеспеченных товарищей либо просить милостыню на улицах. Даже обеспеченным студентам приходилось мириться с такой неприятностью, как чужой город. В стремлении к лучшему образованию, что гарантировали только самые крупные университеты, молодые люди покидали дом, зачастую без возможности наведаться в родные места до завершения учебы. Те, в ком была сильна тяга к наукам, или не сумевшие преодолеть дух бродяжничества, переходили из одного университета в другой, порой меняя не только города, но и страны.
Для средневекового студента не существовало языкового барьера, ведь до конца XVII века образование во всех высших школах велось на латыни.
Странствующих школяров называли академическими пилигримами, или проще – вагантами.
Аркады Ирландского колледжаСреди бродячих студентов иногда попадались и преподаватели, изгнанные из своих alma mater за вольнодумие или чрезмерную лояльность к ученикам. Средневековая Европа представляла простор для подобных путешествий; по ее дорогам постоянно двигались толпы народа: паломники шли к святым местам, монахи перебирались с места на место в поисках новой обители, не торопясь шествовали купеческие караваны, стройными рядами шагали солдаты, поэтому ваганты везде находили себе компанию, близкую если не по уровню знаний, то по стремлению к неизвестному.
Сервантес в своей интермедии «Саламанкская пещера» создал образ бродячего студента, волей случая оказавшегося вдали от дома и не утратившего надежды вернуться в родную Саламанку, чтобы вновь занять место в университете: «Я бедный студент саламанкский и величайший оборванец в мире. Меня признают по платью и дерзости, мои знания латыни пугают людей, хоть я никакого подаяния не прошу и не ищу ничего, кроме конюшни или сарая с соломой, чтобы в ночь укрыться от немилостей неба, которое может показать земле всю свирепость. Я шел в Рим с дядей, а он умер по дороге, и тогда мне пришлось идти одному, но уже обратно, в Саламанку. В Каталонии меня ограбили, ночь застала меня у ваших святых дверей; я такими вас считаю и прошу помощи…».
Испания времен Сервантеса славилась организованным разбоем не меньше, чем литературой. Шайки пополнялись и беглыми преступниками, и юношами знатных фамилий. Вражда двух каких-нибудь знатных семей часто разделяла области и города на враждебные лагеря. Борьба порождала убийства, а убийства – кровавую месть, то есть новые убийства; убийцы, скрываясь от правосудия, находили убежище в разбойничьих шайках и нередко становились предводителями. Подобно многим образованным людям своего времени, Сервантес выражал сочувствие бандитам, изображая их щедрыми, благородными, великодушными, но, судя по данному произведению, отношение к студентам у него было иным.
К началу XVI века академические пилигримы остались в прошлом, хотя, как и раньше, около четверти студентов-испанцев грызли гранит науки за пределами своей страны. Примерно столько же иностранцев обучалось в университетах Испании. В пору господства испанского оружия учебные заведения были едва ли не единственным местом, где представители разных народов и культур общались мирно, правда, если не считать дискуссионных баталий. Суверенность университетов не могла не повлиять на нравы в студенческой среде, и немалую роль в их формировании сыграло общение с иностранцами.
Ознакомительная версия.
