Хокусай. Хризантемы. Из серии «Большие цветы».
Хокуун возился с работой, усердно прикладывая линейку к бумаге. Бокусэн и Хоккэй готовили ужин у костра. Хокусай, заложив руки за спину, глядел на огонь, разгоравшийся над лесом.
— Дедушка, спаси! Пожар! Боюсь! — кричал балбес.
Оэй, успокоенная видом отца, готова была рассмеяться. Отец посмотрел на нее строго:
— Нет ничего смешного. Ты легкомысленна — не знаешь, какой это ужас — пожар. — Обняв внука, Хокусай пояснял ему: — Глупенький мой, ну какой там пожар? Этот огонь здесь зажигают каждый вечер уже более тысячи лет. И знаешь, для чего? Чтобы Ицукусима, которая живет теперь на луне, видела свой любимый остров.
Желая согреть юношу, который не унимался со своей истерикой, Хокусай укутал его как следует. Бокусэн предложил свое любимое средство от всех болезней — фляжку сакэ. Хокусай — враг водки, но тут разрешил внуку сделать глоток: как лекарство, чтобы спал его любимец, чтобы не расхворался.
— Спите спокойно, завтра увидите много интересного, — сказал старый художник.
Сам он заснул раньше всех. Еще некоторое время Оэй, Бокусэн, Хокуун, Хоккэй беседовали у костра. Удостоверившись, что учитель спит, отхлебнули из фляги Бокусэна. Чуть-чуть, хотя тот показал еще одну, нетронутую. Потом все затихло.
Среди ночи Бокусэн проснулся от странных звуков. Внуку учителя было нехорошо. Его рвало. Бокусэн вскакивает в тревоге и неожиданно бьет больного по физиономии. Мерзавец вытащил фляжку и налакался, как свинья. Кое-что соображает, однако.
— Господин Бокусэн, простите. Все, что хотите, для вас сделаю. Приказывайте — ваш слуга навеки… Бейте меня сколько угодно… Только не говорите дедушке…
Хокусай. Отлив в Синагава. Из альбома «Виды Эдо».
Бокусэн плюнул и лег. Не спалось до рассвета. Мешал храп юного мерзавца.
Едва забрезжила заря, Хокусай встал. Осторожно и ловко, без шума. Слышен был плеск моря и плач кукушки. Он звучит постоянно в летнюю ночь. Хокусай скрылся в сумраке леса. Шел и думал…
Кукушка гор!
Послушай, подожди!
Тому, кто там, в горах, тебя прошу
Весть передать:
Здесь, в мире суеты,
Я жить устал…
Я больше не могу…
Добрался до утеса, нависшего над морем, когда вспыхнул над горизонтом солнечный диск. Вернулся просветленный и радостный.
В приподнятом настроении всей компанией направились к храму, строения которого растянулись на узкой полоске под крутизной. Вода омывала их сваи, перехлестывала через мостики. Здесь было шумно и весело. Раздавалось пение и говор многочисленных паломников, стук лодок о причалы. Вечером на острове должны были справить праздник морских богов.
Лодки и корабли, украшенные флагами, подходили в течение дня. Еще до сумерек на них зажгли разноцветные фонари. Раздались звуки флейт и барабанов. Толпа ждала. Взад и вперед мимо храма, рассыпая в воде искры своих отражений, проплывали нарядные суда. Будто суетились в радостном ожидании. Но вот шум, оживление и напряжение достигли предела. Начинался отлив. Выше становились гигантские тории храма, сложенные из стволов высочайших деревьев. Тории были поставлены прямо в море, на порядочном расстоянии от храма. Под их перекладинами легко проскальзывали суда с длинными мачтами. Наконец наступил самый торжественный момент. Медленно, следуя за отливом, выплыли из ворот три ладьи, соединенные вместе. В них сидели жрецы, сопровождавшие священные предметы, раз в году вывозимые из храма на водный простор: зеркало и копье. Хокусай был весел, шутил, бросал реплики даже незнакомым людям. Изредка мимоходом заносил в альбом по нескольку линий. Оэй думала, что он зарисовывает корабли, стремится запечатлеть великолепие праздника. С большим удивлением она смотрела потом наброски, сделанные на Ицукусиме в этот вечер: это были отдельные фигуры людей, но более всего — линии морских волн.
— Почему же ты не пробовал нарисовать что-либо на память о празднике? Не для этого разве мы ездили на Ицукусима?
Хокусай. Клест и чертополох. Из серии «Малые цветы».
Хиросига. Дождь. Из серии «Сто видов Эдо».
— Видишь ли, милая, — отвечал Хокусай, — праздник на дивном острове бывает раз в году, а я люблю рисовать то, что можно увидеть каждый день. Кроме того, вся эта толкотня на воде, устроенная людьми, показалась мне ничего не стоящей по сравнению со спокойствием скал и деревьев Ицукусимы, с вечным движением моря, которое шумит у берегов.
Много еще довелось постранствовать художнику. Побывал он на нескольких сотнях, а может быть, тысяче японских островов. Сколько их всего? До сих пор спорят ученые-географы.
Так же вот сто с лишним лет до Хокусая исходил все острова и тропы Японии великий поэт Басё. Недаром одну из книг «Манга» Хокусай начал портретом Басё. Хорошо бы жить и умереть в пути, как Басё. О ком это сказано:
Он будет ходить по дорогам
И будет читать стихи — о самом Басё или о нем, о Хокусае?
Хокусай читает стихи, но еще беспрерывно рисует. Вот уже вышло семь книг «Манга».
Поистине все это — «разнообразные рисунки»! Листаешь сдвоенные страницы — гравюры оттискиваются на одной стороне тонкого рисового листа, который затем складывается рисунками наружу, и трудно ожидать, что увидишь дальше. Только что было объяснено, как художники страны Ран представляют линейную перспективу. Намечены линии, сходящиеся вдаль в одну точку. Рядом — японские боги. Верхом на лисице пролетает Инари — «господин риса». Среди клубящихся облаков отчаянно барабанит Рэдэн, вызывая слышимый людям грохот грома. Футэн, развязывая мешок, выпускает ураганы и ветры. Что за этим последует? Показано, как выращивают и собирают рис: мужчины косят, женщины очищают, пакуют в мешки из соломы. Смотри книгу за книгой и все узнаешь: как встретил Госацу, основателя Японии, морской бог, как в Японии стреляют из лука, ездят верхом, дерутся на мечах и палках, как устроены европейские ружья, как ныряют за рыбой в плавательных поясах, как один длинноногий взял на спину длиннорукого, чтобы вместе ловить рыбу. Увидишь лесистые скалы Ицукусимы, морские волны, снежный пик Фудзиямы, придворных из Киото, путников, лезущих на дерево, чтобы взглянуть на божницу, устроенную в дупле, мышей, читающих книгу, черноволосых женщин — искательниц жемчуга, полевые травы, зверей, рыб и птиц со всеми их повадками, водопады, мосты. Это уже сделано, а сколько еще задумано! Ну как не рассказать подробно о фокусах, виденных на базаре? Ума не приложишь, как все это делается: растягивают себе ноги, выбрасывают искры из черепа, дуют на простые бумажки — а вместо них разлетаются птицы, зажгут свечу — а из нее фонтаном вода брызжет…
Хокусаю помогают ученики. «Манга» печатается сразу в двух городах: Нагоя и Эдо. Спрос на «Манга» необычен. Шутили, что для ее печатания израсходованы чуть ли не все запасы бумаги, имевшиеся в Эдо. Поэтому, мол, цены на бумагу так поднялись.
Ученики стараются подражать учителю, хотят сравниться с ним в легкости штриха. Приходится сдерживать их, а то никогда не поймут, что такое рисунок. Хокусай в наставление ученикам выпускает учебники рисования. Он объясняет наглядно строение предметов, составляя их очертания из геометрических фигур. «Учиться рисовать, — говорит он, — нужно с циркулем и линейкой в руках. Только изучив соотношение отдельных частей, поняв форму, можно будет создавать ловкие и виртуозные рисунки».
Окруженный учениками, занятый работой, вечно странствующий, художник годами не виделся с людьми, когда-то близкими. Не знал, как поживает О-Сэн. Слышал, что Бакин по-прежнему пишет роман за романом. И вдруг получает письмо от Бакина. Теплые, дружеские слова. Вспомнилось былое, о котором теперь не с кем перемолвиться. Взял папку рисунков и пошел навестить.
Бакина не узнать. Постарел. Сидит, скрестив ноги, в саду на циновке, под старой грушей. Яркие блики играют на лоснящемся остроконечном черепе. Рядом его дочь. Держит кисть и тушечницу наготове. Видимо, он собирался ей диктовать, а пока задремал, разнежившись на солнышке. Услышал голос Хокусая, заерзал беспомощно, вертит головой. Вот ужас: Бакин ослеп совершенно. А Хокусай не заметил сразу. Начал с того, что принес показать рисунки.
— Как хорошо! Как я рад! Наконец свиделись, — грустно заметил слепой. — Дайте-ка хоть подержать ваши рисунки… Я утомился малость, прилягу, но вы говорите, говорите.
Преодолев неловкость, постепенно разговорились, как старые друзья. О ссоре вспоминали со смехом. Нет-нет, а Бакин возвращался в разговоре к рисункам, которые принес Хокусай, спрашивал, что изображено. Хокусаю не хотелось затрагивать эту тему. Тогда дочь Бакина по требованию отца кое-как описала их.
