Ознакомительная версия.
Весь человеческий путь и занят тем, чтобы так себя построить, чтобы блага достигнуть. Так строится человек. Все время учится маршировать, просто ходить, надевать разные костюмы, разные отличия, разные достоинства; поет разные гимны, потрясает воздух специально устроенными орудиями; наконец, разбивает себе череп, распарывает живот; строит заводы, ломает их, строит мосты, дороги, потом также ломает их.
С удивительной логикой строит одно и сейчас же изобретает разрушительные орудия. Проделывает он этот логический маскарад все время своего существования, но в конце концов остается один маскарад; отыскивает всевозможные причины, хочет отыскать свое настоящее лицо, в котором обретет благо свое. Но оказывается, что снять, содрать маски с лица своего не может и добраться до своего человеческого лица не может, ибо весь он состоит из масок, всё папье-маше, всюду парик, а лица нет. В лице своем ищет блага, а не знает того, что лицо и есть маска; и маска была, есть и будет, и того лица, которое ему кажется скрытым под маской, нет. Но продолжает маскарад, одевает все новые и новые маски, одна одной страшнее, одна другой логичнее, а музыки блага нет и нет.
Итак, великая парикмахерская, великая детская человечества продолжает играть в маски и строит маску своей Культуры. Продолжает пугать друг друга и в конце концов логически выстроенная Культура — как будто всем показалось, что наконец уже не маска, а лицо человеческого блаженства построено, но оказалось, что опять обыкновенная маска, никуда не годная, пустое папье-маше. И в безумии человек поднимается, приводит в движение всю свою культуру орудий, сокрушает всё. Сокрушает обман, в безумии ломает себе череп, отрывает голову, ноги, корчась <в> болях, мучениях — логически научно обоснованно умирает за новую логически исторически научно обоснованную правду, правду, базирующуюся на историческом опыте неумолимой логики и предвидения. Объявляет тогда всю историю ошибочной — опыты не так строились, причем не были вскрыты, и потому человечество не могло увидеть реального подлинного, находилось в Идеалистическом или духовно-религиозном бреду, в метафизике и мистическом состоянии, астральном спиритическом покое.
Наука и ее «обоснования» не имеют дело <ни> с Богом, <ни> мистиком, ни метафизиком, она самое подлинное и реальное доказательство того, что лицо человеческое состоит в исключительно материальных формах, причиной чему явилась материя, — все же остальное не доказано, только доказана материя, дух и причина; а раз не доказано, то не действительно, не реально существующее.
Итак, весь вопрос в доказательстве. Всё, что доказано, существует реальной подлинно. Отсюда следует, что все культуры подлинно существовали и существовали как маски. Также их подлинная мысль доказывала научно призрачность будущих культур как утопических явлений, также будущая наука доказывала, что все то, что есть, утопично.
Таким образом, все утопично, и не утопична ли вся наука, раз ее доказательства сводятся к утопии взаимной? Верили в науку, но в конце концов и в науку перестают верить. «Реформа науки» — как это странно звучит! Вдруг реформировать святая святых, то, что всегда говорит истину, указывает действительную реальность, логично все обосновывает! Надежда всего человечества на то. что только она способна снять маску и показать лицо подлинное человека, только в ее руках химические яды смогут научно разложить маску, очистить лицо. И вдруг этого Бога нужно реформировать! Интересно, кто же это будет реформировать и чем?
Следовательно, существует нечто больше науки, существует какая-то мысль сильней науки, с большими логическими доводами, нежели наука. Новый Бог, реформирующий неуку. Что же такое реформа? Это первый шаг в лабиринте научных дворцов. Но не значит ли, что во время реформы не понадобится и совсем перестроить дворец, так что от дворца науки ничего не останется, будет новый дворец. Какой? Ясно, не научный.
Итак, наступает какой-то новый проблеск с более логическими доказательствами чего? Того, что наука есть тоже маска из папье-маше86.
И действительно, мерцает какая-то мысль в бездне бесконечной человеческого черепа, но какая она? От нее доходят только лучи. О, что это за мысль о «реформе науки», что это за луч, верно ли он понят, не нужно ли его спектрализировать, чтобы легче прочесть его свойства- <?> Не использовать ли самое неуку, чтобы она же прочла в нем свой приговор через науку изобретенный спектр?
Делать это должно, нужно идти тому, кто думает и верит в научные обоснования, ему нужно быть при чтении этого приговора, ибо с приговором научной неопровержимости или доказанной реально действительности сегодня будет прочтен новый <приговор —> реализм, доказавший доказанную реальность не действительной.
Итак, еле успеет человек найти для себя реальность, как в кошмарном его сне встают новые доказательства. Но, чтобы достигнуть новых доказательств, ему приходится преодолеть всю свою Культуру, весь свой сон в ужасных разрушениях, ранениях и гибели.
Почему ему так приходится двигаться через ужасы крови и смерть? Мне кажется, что вина его в том, что познанное доказательство как некую реальность он стремится сохранить, а чтобы сохранить, ему нужно построить другую культуру — армию как стража новой реальности; и когда во сне своей Культуры он увидит новые доказательства того, что та Культура, в которой он почил, вовсе не реальное, <то> стремится к ней и, конечно, в безумном своем движении обрушит теми же орудиями на себя ее своды.
В движении своем человек напоминает мне такую изобразительную картину человек весьма культурный построил себе культуру, обоснованием которой было одеяло, фундаментом кровать; достиг высшей культуры, обеспечив и проверив всеми научными данными, поставив кругом ее границ стражу; лег в постель блага, покрыв себя одеялом культуры. Но вдруг ему приснились новые доказательства, — подымаясь к ним или собираясь <их> защитить, он вынужден сделать движение, а так как вся культура его построена на одеяле, то, конечно, все своды ее обрушатся на него и на двигающиеся новые реальности.
Если просмотреть движение человека в культуре, то мне кажется, найдем таковую картинку, что вылезти ему из-под одеяла культуры иначе нельзя, как не сбросив на себя последнюю; последнее показалось уже неопровержимой реальностью, безысходной, точной, неизбежной, неминуемой и даже обязательной; и а конечном <счете стало> даже геройской и почетной смертью пасть под обломками культуры, увенчанным чугунными жестяными наградами. Все дело сводится к тому, и вся цель науки должна изобресть способ, как вылезти из-под одеяла культуры, не разбив себе голову и не поломав ноги. Но будет ли этим пустяком заниматься наука (легче ей изобрести прибор для ломания ног)? А нужно было бы заняться, и так заняться, чтобы, вылезши, больной не <стал бы опять> влазить в культуру.
Если допустить, что культура человеческого разума есть что-то положительное нормальное, то она находится в доме умалишенных. Если существует какой-то признак нормального человека, то он во власти умалишенных. И мне кажется, что признак этого человека еще не вырос из этой болезни, еще не наступил кризис агонии, еще мозг его находится в высокой температуре — без памяти, не видящим перед собой ни опасности, ни пределов. Все потому признаки культура порывает87 в дело своего безумия, творится ужас кровопролития. Все его производство культуры и живет только до тех пор, пока припадок не начался. Так культура за культурой, как волна за волной, делают усилия выскочить на берег, преодолеть его, но каждый приступ безумия разрушает волну.
Земной шар представляет собой психиатрический дом, на который с ужасом и страданием смотрят люди, так же Вселенная смотрит на земной шар, куда посажен человек для излечения. Но как же ему излечиться, когда безумие стало для него здоровьем, когда, оторвав клещами или ядром себе голову, считает <это> в порядке жизненной дисциплины, когда каждый день изобретает приборы специальные для отрывания головы, ломания ног и это считает за гордость и необходимость жизни, «борьбой за существование». Как это понять, с кем эта знаменитая «борьба за существование» — с самим собой происходит?
Не напомнит ли <эта> «борьба» человека из дома умалишенных — борющегося с самим собой, рвущего на куски свое мясо, придумывающего разные способы для того, чтобы изорвать свое тело. Если животное88 разрывает друг друга — разрывает оттого, что мудрость его живет только мясом и кровью, поэтому оно поедает свой животный мир, равный себе <мир> мяса и кости, и в этом исключительная его жизнь и «борьба за существование». Животные-мясоеды и животные-иноеды — мудрость, очевидно, та же в человеке, лозунг один и тот же, «борьба за существование».
Ознакомительная версия.
