У Есенина были, разумеется, великие стихи и помимо тех, революционных, полубредовых, часто кощунственных. Была гениальная «Песнь о собаке», над которой продолжают плакать даже современные дети, — их-то вроде уж ничем не прошибешь. Были превосходные тексты о предчувствии собственной гибели, о страхе перед старостью и оскудением дара — несчастная «Отговорила роща золотая», на которую столько написали песен, о которой столько сказали пошлостей, остается великим стихотворением. И потрясающая формула «Будь же ты навек благословенно, что пришло процвесть и умереть» — самая точная эпитафия не только самому Есенину, но и краткому трехлетию всенародного вдохновения, которое назовут потом первым периодом русской революции. К двадцатому все уже кончилось — остались тоска, бюрократия и зверство. Но при всем при этом в творчестве Есенина, даже позднего, огромен процент стихов неровных и попросту слабых. Пресловутый имажинизм, во главу угла поставивший неожиданный до дерзости «образ», сослужил Есенину дурную службу: образы эти часто заумны, неорганичны, и выручает поэта только божественная музыкальность, которая дается от рождения. «Изба-старуха челюстью порога жует пахучий мякиш тишины» — это, если вдуматься, далеко не лучшие есенинские строчки, в них видна натужливость. Образность его стихов бывала искусственной и чрезмерной. Он по-настоящему равен себе, когда не думает о том, как пишет, не отслеживает себя со стороны, откровенно и бесстыдно вымещает злость или плачет от детской обиды. И еще он абсолютно честен, когда его посещает трезвое отчаяние, ледяной ужас обреченного: «Черный человек» — одна из лучших русских поэм. Она о том, как душит Есенина его черная тень, но тень эта в двадцатых ходила за каждым. Каждый мучительно раздваивался и растраивался, жил не свою жизнь — некоторые так и прожили до конца. Такова участь всякого, кто живет в отвердевающем, становящемся государстве, но еще помнит высокую свободу и сопричастность великому. Либо надо научиться быть собственной тенью, либо навеки отделиться от нее. Есенин выбрал второе — с тенью своей он покончил, но уже в поэме драка с черным человеком оказалась дракой с зеркалом. Уничтожая себя, он уничтожал тот омерзительный образ, который молва не без его собственного участия создала, и пытался освободить того себя, который написал лучшие его тексты. Но тень так легко не отстала — она и сейчас идет за ним.
Есенин был наименее дисциплинированным русским поэтом — он не особенно отделывал стихи даже в позднем, классическом своем периоде. Сила его была именно в спонтанности, непосредственности лирического высказывания, даже и в неровности, в голосовом сбое: он весь был одной великой российской попыткой вышагнуть из собственных пределов и дорасти до неба. И пусть эта попытка ни в историческом, ни в литературном смысле не привела к вымечтанному перерождению, пусть не осуществилась утопия, пусть даже погиб один из главных поэтов этой утопии: в любом случае есенинские ошибки и сбои, его безвкусица, его штампы расскажут о времени больше, чем любые другие свидетельства. На их фоне лишь отчетливее его подлинно золотые ноты. И сколько бы его ни присваивали те, кто мечтает гальванизировать всю российскую мертвечину, он был и будет поэтом тех, кто мечтает о России живой, равно великой в своих космических порывах и космических срывах.
№ 40(468), 6—12 октября 2005 года
Главное — вовремя сдать коррупционеров
Сейчас уже очевидно — оранжевой революции в Азербайджане не получилось. И не просто потому, что она там никому особенно не была нужна, но еще и потому, что семнадцатый год иногда можно предотвратить с помощью тридцать седьмого.
Поясню аналогию. Замечательный азербайджанский политолог Ровшан Мустафаев остроумно обосновал пристрастие евразийских революционеров к цветным революциям. Октябрьская — красная, украинская — оранжевая, грузинская — розовая… Даже нацизм называли коричневой чумой. Почему? Потому что к внешнему внимательны, когда не придают значения внутреннему. Октябрьская революция по сути своей ничем не отличалась от оранжевой: народные волнения, массовые демонстрации, слабая власть, бескровный переворот с активной внешней поддержкой (тогда — немецкой, теперь — американской). Лозунги роли не играют: бедные стали беднее, а мир отсрочился на четыре года из-за Гражданской войны. В Грузии и Украине тоже никому легче не стало. Разве что самоуважение нации на короткое время повысилось. В цветных революциях нет главного — идейной составляющей. И в этом смысле семнадцатый год остается образцом для всех революционеров нового типа.
Однако Ильхам Алиев оказался дальновиднее Керенского. Видя, что в народе зреет недовольство, а некие основания для него имеются: коррупция, сорок процентов населения за чертой бедности, явно зарвавшиеся министры, он поступил, как Сталин в конце тридцатых — сдал наиболее непопулярных чиновников. Сейчас трудно сказать, в какой степени они виновны в антиправительственном заговоре. Максуд Ибрагимбеков, народный писатель Азербайджана и горячий противник революций, убежден: виновны. Они хотели повалить действующую власть именно потому, что иначе их художества непременно вышли бы на свет. Али Инсанов — министр здравоохранения и один из основателей партии «Новый Азербайджан» — одна из самых ненавидимых фигур в республике, и даже представители московской диаспоры возмущенно качают головами, когда Инсанова пытаются выдать за борца с диктатурой. Прочие министры и олигархи — в частности, министр экономического развития Фархад Алиев и его брат Рафик, контролировавший компанию «Азпетрол», то есть огромный процент азербайджанских заправочных станций, — тоже никакой идейной борьбой себя не прославили. Трудно сказать, в какой мере они желали свержения Ильхама Алиева; непонятно, были ли у них регулярные контакты с лидером Демократической партии Гулиевым или это самооговор под давлением (а публичный показательный процесс в Азербайджане будет обязательно и арестованные министры явно расскажут много интересного о своей подрывной работе). Однако даже если арестованные и не желали переворота, любить их народу не за что. Обвинить их в попытке захвата власти и сдать прямо перед выборами — блестящий ход: нечто подобное сделал Ельцин, сдав Барсукова-Коржакова-Сосковца (последние, правда, были отнюдь не заговорщиками, а всего лишь вторым — альтернативным олигархическому — силовым предвыборным штабом президента России).
Сейчас обязательно будут говорить о том, что ОБСЕ назвала выборы в Азербайджане недостаточно прозрачными (тогда как ПАСЕ и американские наблюдатели никаких претензий не имеют). Американский посол в США Рино Харниш уже встретился с лидерами оппозиции и тепло с ними пообщался. Наверное, американскому послу весьма желательна победа оранжевой — или какой она там планировалась — революции в Азербайджане, но на этот раз, увы, не вышло. По трем причинам. Первая: в Азербайджане сейчас очень много нефти. Ее обнаружили на дне Каспия в количествах, сопоставимых с тюменскими. Уровень жизни в республике вырос за последний год вдвое. Темпы строительства и промышленного роста — соответственно. И на будущий год запланирован 32-процентный рост ВВП. Так что оппозиции не из-за чего особенно возмущаться и не на кого опираться. Что касается некоторого культа личности — точнее, сразу двух: великого отца и выдающегося сына, то без этого на Востоке не обходится. И не только на Востоке. Лучше умеренный тоталитаризм, чем неумеренный бардак, который в Азербайджане очень хорошо помнят. И это вторая причина, по которой бархатная революция проваливается. Ведь бархатная революция тут, собственно, уже была. Сначала — 1991–1993 годы, когда в Баку были погромы и голод. Потом — многократные и безуспешные попытки вернуть Карабах (именно поражение в армяно-азербайджанском конфликте многие считают главным национальным позором девяностых). Все это прочно связывается в сознании масс с триумфом Народного фронта. И Народный фронт не пройдет.
Есть у всего происходящего и третий аспект. Миру нужен стабильный Азербайджан. Он нужен Украине, которая отнюдь не поддержала ни Псу Гамбара, ни Сердара Джелалоглу — лидеров бакинской оппозиции, и России, и даже Штатам, тоже заинтересованным в стратегическом партнерстве с одним из главных нефтедобытчиков в мире. «Европа нам не поможет». Азербайджанская оппозиция оказалась не только во внутренней, но и во внешней изоляции.
Казалось бы, жить да радоваться. Тем более что бархатная революция, что сегодня уже совершенно ясно даже самым идеалистичным ее сторонникам, — не более чем государственный переворот в условиях открытого общества. А тридцать седьмой год в условиях открытого общества далеко не фатально ведет к массовым репрессиям: достаточно сдать двадцать ключевых коррупционеров. Правда, им сейчас не позавидуешь — вряд ли с ними хорошо обращаются. Но те в Азербайджане, кто пытался с ними бороться, говорят, что эти люди ни с кем особенно не церемонились, так что справедливость как бы торжествует. Тухачевский и Якир тоже, в общем, были не ангелы. А азербайджанские министры были вдобавок и коррупционерами — это тоже не добавляет уважения к ним. Тухачевский по крайней мере не воровал.
