1985-й двигался к концу на всех парах, то есть на нервах. К осени наусы не на шутку дергались: над группой висела странная неопределенность. Все вокруг будто бы оживало, в городе наметились кое-какие подвижки с рок-клубом, в воздухе, если не считать исчезнувшего алкоголя, витало ощущение послаблений; “Наутилус” топтался на месте в судорожных попытках обрести собственное лицо. Которое почему-то не обреталось. Сотрудничество с Настей, общей любимицей, ни к чему определенному не привело и понемногу сходило на нет. Успели, правда, записать по случаю Славину песню “Белые волки”, Настя пела, подпевала трогательным голоском очаровательная Славина дочка, шестилетняя Анечка, дальше не пошло.
26 октября состоялся первый “настоящий” концерт “Наутилуса” в Свердловске, в ДК МЖК. Пифа, Настя, Слава, Дима. Затеял его Володя Шахрин, в те времена депутат райсовета и строитель собственной квартиры в рамках “молодежных движений”. Концерт был подпольный, то есть знали о нем все кто ни попадя; при входе случилась давка, каждый второй проходил, называя фамилию Пантыкина, отчего самого Сан Саныча организаторы впускать отказались. Звук был плохой, свистело, музыканты начали бодро, но скоро скисли. Выступление вышло сырым, непродуманным... Зал орал, хлопал, свистел... Ушли с импровизированной сцены разбитыми, потом долго пили и огорчались.
Шахрину, кстати, данная инициатива чуть не стоила честно заработанной квартиры: ответные меры не замедлили разразиться, и решено было Шахрину, как виновнику безобразия и вообще человеку, для руководства МЖК неудобному, в выдаче квартиры отказать. Заминали скандал силами будущего рок-клуба, Дима со Славой беспомощно ругались, Коля Грахов ходил в обком то ли партии, то ли комсомола. Кое-как утряслось.
В последних числах ноября была предпринята последняя, отчаянная во всех отношениях акция: запись нового альбома. Устроились у Славы дома, но дело не пошло: вещи были новые, да получались по-старому, по-невидимковски. То есть хуже. Слава нервничал, Дима то веселился, то ругался. Дошло до того, что в “Нес и не донес” Слава никак не мог придумать гитарную партию, остальные считали, что она совсем не нужна, в конце концов записали без Славы, пока он спал. Проснулся и, разумеется, разозлился. Вылилось все в ссору со звукооператорами.
Чтобы спасти положение, позвали Андрея Макарова, тогда он и стал “своим” звукарем группы; альбом дописали, но после долгих обсуждений решили не выпускать. И только почти годом позже стало ясно, что решение это было мудрым: чтобы прийти к “Разлуке”, нужно было новое дыхание.
А в стране творились странности, в рок-порядках происходила судорожная, пока невнятная активность, все говорили о переменах, комсомольское и околокультурное начальство вдруг сделалось вежливым: хотя и не стало еще явно заигрывать “со всякой шпаной”, однако разрешило некоторые собрания и разговоры о роли рок-музыки в деле воспитания подрастающего поколения. Каждую неделю шли бурные заседания полуразрешенного рок-клуба, на которых наусы выполняли главным образом функцию увеселительную. А то вдруг являлся на собрание чайфовец Вовка Бегунов, чем вызывал панику среди новичков: приходил в рабочей одежде, а работал он милиционером...
Как-то Бутусов шел на собрание, а у входа в ДК Свердлова стоял “синий коробок”. И рявкнуло из динамика: “Гражданин Бутусов, подойдите к машине!” Слава на подгибающихся ногах кое-как до машины доковылял и только там понял, что внутри сидит тот же Бегунов. По причине душевного потрясения Бутусова пришлось портвейном чуть ли не на месте отпаивать... Так кончался год, весело.
…и друг друга любить...
Русская народная песня
Год 1986-й начался концертом, посвященным дню рождения Сан Саныча Пантыкина, о чем из участников почти никто не догадывался. Проходил он 11 января в красном уголке института с мудреным названием Уралтехэнерго и во многом для “Наутилуса” стал решающим. По недоброй свердловской традиции был он полуподпольным с разрешения инструктора райкома комсомола Андрея Глухих, который и получил за это разрешение по полной мере: персональное дело на него завели уже 18-го того же месяца, рокеры долго потом собирали “по кругу” подписи под письмом в ЦК ВЛКСМ; но это другая история.
К вечеру около здания Уралтехэнерго, что на дальней заводской окраине Свердловска, толпились друзья и знакомые; утаить факт подпольности не удалось, многим билетов не досталось. С началом опоздали, как обычно, минут на сорок; сквозь казенные шторы в зал, прямо на сцену, било солнце. Над сценой гордо возносилась надпись касательно “электрификации всей страны”, здоровенный бюст Ленина с трудом задвинули в угол, кое-как закрутили в оконные шторы...
К началу концерта появился Леха Могилевский, саксофонист, тогда проживавший в деревне, где трудился по распределению после окончания музучилища в должности директора клуба. И откуда рвался обратно в город. Приехал он выступать с “Флагом”, но что-то не срослось, тут и подскочили наусы, которые в тот день не пили, страшно волновались и впервые, кажется, были исполнены того особого “бодряка” (Умецкий очень любил это словечко), который потом помогал им “брать города”.
Вспоминает Могилевский:
“Hay” пригласили меня на халяву, даже не репетировали... Меня постригли, одели... А я был настолько зашорен, что говорил: “Да вы что, надо в тельняшке выступать! Такой рок будет!” Благодарение богу, Макаров не допустил меня до тельняшки, а одел в какие-то потрясающие футболки, бананы...
Касательно “футболок и бананов” замечание непраздное, группа напряженно искала свой образ, пусть не всем это было понятно – “махры”, люди опытные, к “футболкам” относились с осуждением. Искали и стиль музыкальный: Могилевскому как бы просто предложили подудеть, а в результате остался он в группе на годы.
Из интервью В.Комарова:
Мы говорим: “Ты же дудишь на саксофоне? Давай, в „Америке“ поддуди. Тут всего три аккорда... И в „Рислинге“ поддуй немножко”. И нам страшно понравилось. Решили попробовать его на следующей записи, хотя брать в состав тогда не собирались.
Концерт для “Наутилуса” прошел отлично, публика доброжелательно веселилась в зале, ребята отчаянно веселились на сцене и сошли с нее с явным желанием “мочить”. Уже вчетвером.
Появление Могилевского, которое внешне воспринималось почти как недоразумение, в реальности было логичным и даже необходимым. Здесь нам следует совершить небольшое лирическое отступление на тему хваленого свердловского профессионализма, ради чего процитируем газету “Московский комсомолец” (30.07.87) :
В Москве утвердилось своеобразное отношение к свердловским рокерам: это замечательные музыканты, обладающие настолько весомым багажом профессионализма, что с такой тяжестью за плечами им весьма непросто преодолеть рубеж десятилетий: 70-х и 80-х. Хотя вдумчивый исследователь уже в 83-м мог бы предположить, что группа, которая сумеет, не теряя присущего свердловчанам профессионализма, соотнести свое творчество с актуальными и болезненными проблемами, неминуемо выйдет в конце концов на первые места в советской рок-музыке. Такой группой стал “Наутилус”...
О профессионализме группы, и даже музыкальной ее изощренности, говорено и писано немало, однако профессионализм “Hay” – явление странное. Хотя бы потому, что Слава Бутусов на гитаре играл плохо. А Диме Умецкому не очень-то удавалась игра на басу... Лидеры группы изначально в профессионалы не годились, в чем сами себе вполне отдавали отчет. Но в Свердловске играть плохо было даже стыдно.
Краеугольным камнем наутилусовского “крепкого” звучания стал Витя “Пифа” Комаров, у него было несколько странное, но по-своему совершенное чутье на крепкую клавишную фактуру. Вторым подспорьем во времена от “Невидимки” до “Разлуки” стал синтезатор типа “Ямаха ПС-55”, простенькая машинка, созданная – по японской задумке – для домашнего и детского музицирования. С каковой целью и был в нем встроен драм-бокс, электрическим путем имитировавший игру глуповатого, но достаточно уверенного барабанщика.
Для “Невидимки” этой пары оказалось достаточно, однако музыка менялась, становилась сложнее, обрастала совершенно новыми по духу текстами и скоро окончательно переросла и аранжировочные, и исполнительские возможности троицы архитекторов. Возникала брешь, с которой и пытались справиться весь 1985 год. Заполнил ее приход Могилевского, композитора, саксофониста, клавишника, вокалиста и аранжировщика. Леха и определил будущую характерность звучания и аранжировок “Hay” времен его “золотого века”. Не говоря уж о том, что был он выпускником не архитектурного института, а музыкального училища имени П.И.Чайковского – заведения во всех смыслах достойного.
