И дальше имена в подписи. Карл Федорович Вальц – прославленный постановщик «чудес» на казенной московской императорской сцене в течение многих десятков лет. Иван Егорович Гринев – художник той же Московской конторы императорских театров. Сослуживец. Сотрудник. Ровесник по годам. Друзьями им было трудно стать из-за разницы в положении, добрыми приятелями они оставались всю жизнь.
В Москве после пожара отстраивался Большой театр. Для участия в его оборудовании был приглашен уже знаменитый «машинист», как эту профессию тогда называли, Федор Вальц. Шел 1854 год, а в 1858-м вся Москва смогла убедиться в непревзойденном его мастерстве. В старую столицу впервые после запрета только что скончавшегося Николая I приехал Александр Дюма-отец, которого было решено почтить самым удивительным праздником. В саду «Эльдорадо» Федору Вальцу предоставили возможность поставить «Ночь графа Монте-Кристо», не скупясь на выдумки и расходы. Световые и пиротехнические эффекты Вальца поразили воображение москвичей, как и впервые зажженное в старой столице электрическое освещение. Оценивая свои возможности и оглушительный успех у публики, «машинист» сразу подумал о смене.
Едва переехав в Москву, он отправил восьмилетнего сына в Дрезден, где тот наряду с общеобразовательным пансионом должен был брать уроки театрально-декорационной живописи у профессора Отто Рама из Королевского оперного театра. Через два года отец отправляет Карла на стажировку в Берлин, к профессору Берлинского королевского театра Карлу Гроппиусу О полностью зачеркнутых детских годах никто не говорил: с незапамятных времен ремесленническое обучение начиналось чуть ли не с пеленок.
Федор Вальц торопился и оказался прав. Пятнадцати лет Карл был принят в штат казенных театров художником-декоратором, а в 1869 году отца не стало и сын занял его место. Двадцати пяти лет от роду.
Ивану Егоровичу Гриневу было тринадцать, когда через ажурную ограду ему удалось увидеть «Ночь графа Монте-Кристо». Решение стать таким, как Федор Вальц, пришло сразу и окончательно. Может быть, его отец Георгий Васильевич, из обедневших ярославских дворян, служивший по судебной части, и воспротивился бы, но отца уже не было, а мать, оставшаяся вдовой с тремя детьми, слишком любила театр. В ее маленьком столике – «бюрце», по семейному выражению, хранились главным образом театральные программки. Да и близкая Гриневым семья такого же чиновника Федотова, куда войдет невесткой будущая великая актриса Малого театра Гликерия Николаевна, сочувствовала решению Вани. Попасть в ученики к самому Федору Вальцу нечего было и думать. Учителем Вани Гринева стал «второй машинист» московской императорской сцены Тимофеев.
Однако Иван Гринев занял не совсем обычное место в театральной иерархии. После кончины отца ему достались небольшие средства, обеспечивавшие известную независимость положения. Иван Егорович мог со спокойной душой заниматься любимым делом, а кроме того, он увлекся собирательством. Его интерес разделял и Карл Федорович.
Правда, Карл Вальц предпочитал все связанное с «театральной ма-шинерией» – чертежи, эскизы, макеты, модели, инструменты, необходимые для создания сценических чудес, в том числе модель противопожарного устройства собственного изобретения, когда нажатием одной кнопки воздвигалась водяная стена по всему периметру сцены Большого театра. Были в его коллекции, хотя и не слишком им ценимые, эскизы театральных декораций.
Может быть, Карл Федорович откликнулся своим подарком на увлечения Гринева, а может, и на обстановку старого гриневского дома – в глухом и зеленом 2-м Красносельском переулке.
Брат и сестра Ивана Егоровича обзавелись собственными домами по соседству. Сам он после неудачного брака вернулся к матери. С сестрой известных кондитерских фабрикантов Абрикосовых они не сошлись характерами. Почти сразу разъехались, но о разводе не помышляли. Причины такого решения в семье не обсуждались.
В доме царил полумрак от буйно разросшейся лиловой до черноты махровой сирени.
Густая тень кружевных штор на окнах. Навощенные до зеркального блеска полы. Мягкая мебель под полотняными чехлами, которые снимались только перед приходом гостей. Тканые дорожки. Кадки с раскидистыми латаниями в гостиной. Этажерки с нотами у маленького прямострунного «Беккера». И на стенах небольшие, потемневшие до черноты голландские пейзажи в позеленевших от старости золоченых рамах. Никто не обращал на них внимания. Никто к ним не присматривался. Но как раз на них и оказались две воспроизведенные в подаренной книге факсимильные подписи.
24.
РОССИЯ Конец XVIII века
Фонарь
Бронза, стекло, хрусталь, золочение.
Высота – 80 см
ширина – 40 см
глубина – 35 см
Инв. № 501
Книга П. П. Семенова-Тян-Шанского, подобно большинству искусствоведческих изданий тех лет, иллюстраций не имела. Их заменяли превосходные литературные описания картин. Но главное – автор привел все возможные факсимиле.
* * *
Впоследствии кто-то из приятелей Ивана Егоровича отмечал, что Красносельские переулки очень напоминали эти тихие голландские местечки. Редко разбросанные жилые дома. Просторные дворы. Быстро разраставшиеся на влажных землях деревья – город наступал на былой Великий пруд. Около него происходившие в городе изменения ощущались особенно наглядно.
В 1862 году рядом с Николаевским вокзалом появилось первое здание Ярославского вокзала, которое в начале ХХ века сменило другое, построенное по проекту Ф. О. Шехтеля. В конце 1870-х годов от площади трех вокзалов до Красносельских улиц была высажена аллея из двухсот специально привезенных в Москву голландских лип. От Гаври-кова переулка – сегодняшнего третьего транспортного кольца – до Стромынки ее продолжили садовые дорожки, обсаженные шестью с половиной сотнями берез вперемежку с редкими липами.
Через десять лет по бывшему тракту прошла конка – от Сухаревой башни до Богородского, а в начале ХХ столетия – трамвай. Появилась булыжная мостовая, керосиновые фонари. Гриневы не расставались с принадлежавшими им земельными участками – откуда пошло знакомое старым москвичам обиходное название «Гриневская крепость». И стали строить на них доходные дома.
Выписка из межевых книг Москвы на 1904 год говорит сама за себя: «Владения наследников Гринева Георгия Васильевича – Василия Георгиевича, Ивана Егоровича, Ираиды Егоровны по Краснопрудной улице – участки 128, 129, 130, 155; по Красносельскому переулку (тупику) – участки 613, 614, 726; по 2-му Краснопрудному переулку – участки 895, 898; по 4-му Краснопрудному переулку – участок 858; по 1-му Красносельскому переулку – дом № 12. По 2-му Красносельскому переулку, 12. Строительным отделом принято новое каменное жилое строение – владелец И. Е. Гринев».
Служивший по судебному ведомству Георгий Васильевич Гринев в свое время поставил первый свой дом в стороне от шумного тракта, на заросшем лещиной берегу пруда, где в дымке осеннего ненастья его не раз будет писать скромный московский пейзажист Лев Каменев. Эти места с легкой руки Саврасова художники признают едва ли не самыми живописными в Москве… Одинокие чернеющие домики. Отсыревшие деревья. Тусклое зеркало воды. Туман…
25.
ПУЛЬ, Эгберт Ливен, ван дер
Ночной базар
24 х 32 см.
Инв. № 243.
Справа внизу остатки подписи
По настроению здесь было особенно много общего со второй картиной из родного дома – видом Дельфта в спокойном лунном свете. Но для начинавшего заболевать собирательством Ивана Егоровича главной, по его собственному признанию, стала совершенно явственная подпись, пусть не бог весть какого известного, художника.
Пуль, Эгберт Лuвен, ван дер
Poel, Egbert Lievensz van der.
09.03.1621, Дельфт – 1664, Роттердам.
Здесь все кажется неожиданным и тревожным. Освещенные жарким внутренним светом навесы лавчонок с толпами полуночных покупателей (см. илл. 25.). Купы огромных чернеющих над ними деревьев. Кровли домов на уходящем вдаль холме. Затянутое словно грозовыми облаками небо в жарких всполохах отсветов и с проблеском лунного света.
Историки искусства всегда называют двух братьев ван дер Пуль – старшего, Эгберта Ливена и во всем наследовавшего ему младшего, Адриана Ливена. Учителя первого называют условно – К. Сафтлевен, второй скорее всего учился ремеслу у брата. Но работать рядом им не пришлось. Тридцатилетний Эгберт в 1650 году упоминается в гильдии живописцев Святого Луки в родном Дельфте, где значится гражданином города. Уже в следующем году он женится, в 1654–1655 годах переезжает с семьей в Роттердам, пользуясь большой популярностью и спросом.
