Супруг - он звался Дмитрий Ларин,
Невежда, толстый хлебосол,
Был настоящий русский барин...
- Не такая уж большая разница, - сказал Тугодум. - Одно только словечко, которого там не было: "Невежда" Вот и все.
- А ты дальше, дальше прочти! - сказал я. - Вот отсюда... Ну?.. Видишь? Тут прямо сказано, что он был...
- "... Довольно скуп, отменно добр и очень глуп", - прочел Тугодум.
- А спустя еще несколько строк, - сказал я, - коротко охарактеризовав супругу этого простого и доброго русского барина, Пушкин так дорисовывает его портрет.
Взяв из рук Тугодума книгу, я прочел:
Но он любил ее сердечно,
В ее затеи не входил,
Во всем ей веровал беспечно,
А сам в халате ел и пил.
И тихо жизнь его катилась
Под вечер у него сходилась
Соседей милая семья:
Исправник, поп и попадья
И потужить, и позлословить,
И посмеяться кой о чем.
Проходит время между тем
Прикажут Ольге чай готовить.
Потом - прощайте - спать пора.
И гости едут со двора.
- Да-а, - протянул Тугодум.
- Ну как? Убедился? - спросил я. - Все точь-в-точь, как в Обломовке. День прошел - и слава Богу. И завтра то же, что вчера. Как видишь, друг мой, портрет Дмитрия Ларина, отца Татьяны, даже в деталях совпадает с портретом Ильи Ивановича Обломова, отца Илюши... А теперь перейдем к его супруге. Сперва прочти, что про нее говорится в основном тексте романа.
Тугодум взял из моих рук книгу и прочел:
Она меж делом и досугом
Открыла тайну, как супругом
Самодержавно управлять,
И все тогда пошло на стать.
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Вела расходы, брила лбы,
Ходила в баню по субботам,
Служанок била осердясь
Все это мужа не спросясь.
- Ну? Что скажешь? - спросил я, когда Тугодум дочитал этот отрывок до конца.
- Скажу, что вы сильно преувеличили, - сказал Тугодум. - Весь сыр-бор из-за одной строчки: "Служанок била осердясь". Это, конечно, ее не украшает. Но нельзя же все таки из-за одной-единственной строчки сделать вывод, что мать Татьяны ничем не отличается от госпожи Простаковой.
- Почему же нельзя? - возразил я. - Даже сам Пушкин не удержался от такого уподобления. В первом издании "Онегина" было сказано:
Она меж делом и досугом
Узнала тайну, как супругом,
Как Простакова, управлять.
- Так ведь то супругом! - находчиво возразил Тугодум. - А Простакова не только супругом управляет, а всеми. И довольно круто.
- Ну, знаешь, - сказал я. - Матушка Татьяны тоже мягкостью нрава не отличалась. Даже в основном тексте романа она ведет себя, как Простакова. "Брила лбы..." Это ведь значит - сдавала в солдаты. А ты знаешь, какой каторгой в ту пору была солдатчина?.. Это в беловом варианте. А уж в черновиках... Взгляни! Вот первоначальный набросок этих строк.
Тугодум послушно прочел:
Она езжала по работам,
Солила на зиму грибы,
Секала...
Тут он запнулся:
- Не разберу, какое слово тут дальше. Кого секала?
- Да не все ли тебе равно, кого она секала? - сказал я. - Важно, что секала! Но и это еще не все. В конце концов дело не столько даже в сходстве родителей Татьяны с родителями Обломова, сколько в поразительном сходстве их быта, всего уклада их повседневной жизни с тем стоячим болотом, которое мы с тобой только что наблюдали в Обломовке. Давай сперва опять прочтем основной текст.
Я вновь протянул Тугодуму томик "Онегина", раскрыв его на заранее заложенной странице.
Тугодум прочел отмеченную мною строфу:
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ,
Зевая, слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
- Ну? Чем тебе не Обломовка? - спросил я.
- Сходство есть, - нехотя согласился Тугодум. - Но и разница тоже большая. И даже огромная.
- В самом деле?
- Будто сами не видите. Пушкин все это без всякой злости описывает. Не то что Гончаров. И без насмешки. Если хотите, даже с любовью.
- Ты прав, - согласился я. - У Пушкина в изображении этой картины гораздо больше добродушия, чем у Гончарова. Но это в основном тексте. А в черновике... Взгляни!
Я снова протянул Тугодуму раскрытый том полного собрания сочинений Пушкина. И Тугодум опять послушно прочел отмеченные мною строки:
Они привыкли вместе кушать,
Соседей вместе навещать,
По праздникам обедню слушать,
Всю ночь храпеть, а днем зевать...
- Ну как? Что ты теперь скажешь? - спросил я.
- Да, - вынужден был признать Тугодум. - Это уж настоящая Обломовка.
- Вот именно! - подтвердил я. - В самом, что называется, неприкрашенном виде.
- И все-таки я не понимаю, - упрямо наморщил лоб Тугодум. - Что вы хотели всем этим вашим розыгрышем доказать?
- Тем, что нарочно перепутал сны?
- Ну да... Я, конечно, понимаю; вы хотели показать, как похожа была жизнь родителей Татьяны на жизнь родителей Обломова. И это, спорить не буду, вам удалось. Но какой смысл в этом сходстве? И уж совсем непонятно, какой смысл в сходстве матери Тани с госпожой Простаковой? За чем оно понадобилось Пушкину, это сходство?
- Пушкин был верен натуре, - ответил я. - Он рисовал то, что видели его глаза.
Однако этот мой ответ Тугодума не удовлетворил.
- Это-то я понимаю, - протянул он. - Но ведь я совсем про другое вас спрашиваю. Сон Обломова, я думаю, понадобился Гончарову, чтобы показать нам детство Ильи Ильича. Чтобы ясно было, откуда он взялся, этот тип, почему он вырос именно таким. То же и с Митрофанушкой... А Татьяна!.. Она же совсем другая! Тут только удивляться можно, что в такой вот Обломовке и вдруг этакое чудо выросло...
- Это ты очень тонко подметил, - признался я. - Вот именно: только удивляться можно. И не исключено, что Пушкин как раз для того-то и описал так натурально всю обстановку Татьяниного детства, ее родителей, ее среду, чтобы как можно резче оттенить необыкновенность Татьяны! Вспомни!
Я прочел:
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
- Так я же и говорю! - обрадовался Тугодум. - Даже непонятно, откуда она там такая взялась. Знаете, какая мысль мне сейчас в голову пришла? вдруг спросил он.
- Ну, ну? - подбодрил его я.
- Может быть, Пушкин потому и подправил свое описание семьи Лариных в сравнении с черновыми вариантами, чтобы появление Татьяны в этом медвежьем углу, в этом стоячем болоте, не казалось таким уж чудом.
- Чтобы ее своеобразие, ее особенность не казались такими уж неправдоподобными? - уточнил я.
- Вот-вот!
- Ну что ж, - согласился я. - В этом есть известный резон. И тем не менее Пушкин все-таки считает нужным несколько раз подчеркнуть, что Татьяна с самого раннего детства резко отличалась и от сестры, и от подруг...
Тут мне даже и не пришлось напоминать Тугодуму эти пушкинские строки. Он сам их вспомнил и процитировал:
Она ласкаться не умела
К отцу и матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.
- Ну, а кроме того, - сказал Тугодум, - какой бы там ни был, как вы говорите, медвежий угол, но книги-то там у них были! Я точно помню, что Татьяна с детства любила читать... Там, кажется, у Пушкина даже прямо сказано, какие книги ей особенно нравились.
- Верно, - подтвердил я. И прочел:
Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все.
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона, и Руссо.
- Вот видите! - обрадовался Тугодум. - Шутка сказать! Руссо!.. Начитанная, культурная, образованная девушка. Вот поэтому-то я и говорил, что нет ничего удивительного в том, что она так легко вошла в свою новую роль.
- Иными словами, тебя ничуть не поражает, что Татьяна, выросшая в глуши сельского уединения, эта, как говорит Пушкин, "лесная лань", вдруг, словно по мановению волшебного жезла, превратилась в великолепную светскую даму?
- Ничуть! - подтвердил Тугодум. - Я даже не понимаю, почему это вас так поражает.
- На этот вопрос я не могу ответить тебе коротко. Если это тебя и впрямь интересует, придется нам провести еще одно небольшое расследование. А пока вот тебе задание: перечитай внимательно соответствующие главы "Евгения Онегина". Чем лучше мы с тобой подготовимся к предстоящему расследованию, тем вернее достигнем цели.
НОВОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ,
в ходе которого
ЗАГОРЕЦКИЙ И МОЛЧАЛИН
СУДАЧАТ О ТАТЬЯНЕ ЛАРИНОЙ
- Ну как? - обратился я к Тугодуму. - Выполнил мое задание?
- Выполнил, - хмуро ответил Тугодум.
- И все еще держишься своего прежнего мнения?
Тугодум потупился. Мой вопрос его явно смутил.
- Ну, что же ты? - подбодрил его я. - Если ты переменил свое мнение, так и скажи. Ничего стыдного в этом нет. Лев Николаевич Толстой заметил однажды, что вовсе не стыдно менять свои убеждения. Напротив, - сказал он, стыдно их не менять.
