…легкое вино Из погребов принесено… — Оттон свидетельствовал, что П предпочитал шампанское Сен-Пере (Пушкин, статьи и материалы, вып. III. Одесса, 1927, с. 72).
…упоительный Россини… — Россини Иоахим (1792–1868) итальянский композитор. П познакомился с музыкой Россини в Одессе, где выступала итальянская группа. В 1823 г. П писал Дельвигу, что "Россини и итальянская опера" — "это представители рая небесного" (XIII, 75) и Вяземскому: "Твои письма <…> точно оживляют меня, как умный разговор, как музыка Россини" (XIII, 210).
Но, господа, позволено ль… — См. с. 253–254.
VI, 205 — Негоциантка молодая… — Вероятно, А. Ризнич (см. с. 295).
…фора закричит… — Фора — от итальянск. fuora — "наружу!" (вызов артиста выйти из-за кулис на сцену). В EO — "черта одесского couleur local. В итальянизированный город оно зашло из "Италии златой", а уже из Одессы перешло на север, и то довольно поздно" (Лернер, с. 113).
Сыны Авзонии счастливой… — Авзония — древнее наименование Италии.
Десятая глава была уничтожена П и в канонический текст романа не входит. Каковы бы ни были обстоятельства, побудившие автора принять такое решение, единственным полноценным текстом романа для нас остается тот, который сам автор предложил читателю как законченный и который вошел в сознание русской читательской аудитории и критиков под названием "Евгений Онегин". Это тот текст, который читали Белинский и Аполлон Григорьев, Толстой и Достоевский. Мысль о том, что этот текст является искаженным, неполным и что для вынесения суждений о пушкинском романе его следует дополнить каким-то гипотетическим «окончанием», глубоко ошибочна и основана на непонимании новаторской поэтики EO.
Десятая глава романа представляет собой ценнейший источник. Но ценность его не в том, чтобы на ее основании придумывать за автора конец романа, а в том, что она позволяет судить об отношении П к наиболее сложным вопросам его эпохи, раскрывает, какими путями шла пушкинская мысль, прежде чем EO отлился в канонические и классические свои формы.
Следует подчеркнуть, что название "десятая глава" способно ввести в заблуждение: мы располагаем не главой, а незначительной ее частью. Всего в нашем распоряжении имеется 16 строф, из которых лишь две в относительно полном виде. Остальные насчитывают от 3 до 5 стихов. Если учесть, что обычный объем главы EO колеблется от 40 (самая короткая вторая глава; до 60 (самая длинная — первая) строф по 14 стихов в каждой (в некоторых главах имеются еще и нестрофические включения), то станет очевидно, каким незначительным фрагментом главы мы располагаем. К тому же ряд стихов допускает различное прочтение. Понятно, с какой осторожностью надо подходить к любой формулировке выводов, базирующихся на столь шаткой документальной основе.
История дешифровки десятой главы EO наиболее полно изложена Б. В. Томашевским.
Факт существования десятой главы EO подтверждается следующими данными:
1) На листе рукописи "Метели", датированной 20 октября (1830 г.), помета: "19 окт<ября> сожж<ена> X песнь" (VI, 526); предложение читать дату, как «18», а не «19» (Рукою Пушкина, 331).
2) В черновиках "Путешествия Онегина" против стихов:
Уж он Европу ненавидит
С ее политикой сухой —
на полях приписка рукой П: "в X песнь" (VI, 496).
3). В дневнике П. А. Вяземского под 19 декабря 1830 г. имеется запись: "Третьего дня был у нас Пушкин. Он много написал в деревне: привел в порядок и 9 главу Онегина, ею и кончает; из 10-й, предполагаемой, читал мне строфы о 1812 годе и следующих славная хроника; куплеты Я мещанин, я мещанин; эпиграмму на Булгарина за Арапа; написал несколько повестей в прозе, полемических статей, драматических сцен в стихах: Дон-Жуана, Моцарта и Сальери; у вдохновенного Никиты, У осторожного Ильи" (Вяземский П. А. Полн. собр. соч., т. IX. СПб., 1896, с. 152).
4). В письме к брату Николаю от 11 августа 1832 г. Александр Тургенев сообщал: "Есть тебе и еще несколько бессмертных строк о тебе. Александр Пушкин не мог издать одной части своего Онегина, где он описывает путешествие его по России, возмущение 1825 года и упоминает, между прочим, и о тебе:
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал,
И плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
В этой части у него есть прелестные характеристики русских и России, но она останется надолго под спудом. Он читал мне в Москве только отрывки" ("Журнал министерства народного просвещения", 1913, март, с. 16–17).
Из этих сообщений вытекает самый факт существования некоторого текста, именуемого самим П и в его окружении "десятой главой". Правда, никто полного текста не видел, и те отрывки, которые позже были найдены в зашифрованном виде, в основном совпадают с тем, что слыхали Вяземский и Тургенев. Это заставляет предполагать, что только эти строфы и были написаны. Никто из слушавших десятую главу не упоминает в связи с ней об Онегине, Вяземский именует ее "хроникой", т. е. видит в ней исторический обзор. Из этого можно сделать вывод, что каких-либо строф, где политические судьбы декабристов связывались бы с событиями из жизни центрального героя романа, не слышал никто. Столь же очевидно, что десятая глава каким-то образом переплеталась с путешествием Онегина. Об этом свидетельствует Тургенев, на это же указывает помета в рукописи.
5) Одним из наиболее весомых свидетельств современников о десятой главе обычно считаются воспоминания М. В. Юзефовича (см. с. 316). Это свидетельство не столь бесспорно, как принято считать: мемуары Юзефовича не вызывают сомнений с точки зрения их точности, однако из них очевидно, что П рассказывал на Кавказе в 1829 г. о своих уже оставленных замыслах (видимо, речь шла об оставленном варианте седьмой главы). Переносить эти рассказы на десятую главу, о которой П в то время еще не мог думать, у него нет достаточных оснований. Показания Юзефовича исключительно ценны, как свидетельство, что творческая мысль П постоянно возвращалась к декабристской теме. Выстраивается цепь сюжетов, связанных с этой темой: первоначальный замысел седьмой главы[39] с гибелью Онегина на Кавказе или участием в восстании — десятая глава — Повесть об офицере Черниговского полка — Русский Пелам. однако предположение, что П в 1829 г. почти посторонним людям рассказал некоторый сюжет, а через полтора года стал его же «перелагать» в стихи, подразумевает полное непонимание психологии творчества П, который редко импровизировал в устной форме и из незаконченного делился лишь замыслами, уже оставленными бесповоротно. Как источник реконструкции не дошедшей до нас части сюжета десятой главы воспоминания Юзефовича следует решительно отвести.
6). В 1931 г. в "Автобиографии" А. О. Смирновой-Россет были опубликованы данные о том, что через Смирнову-Россет П давал десятую главу на прочтение Николаю I (рукопись воспоминаний с четкими, исключающими возможность описки, сведениями об этом хранится в рукописном отделе Государственной Библиотеки СССР им. В. И. Ленина). Данные эти привлекли внимание лишь в конце 1950-х гг., когда в архиве Аксаковых в Пушкинском доме было обнаружено их подтверждение — конверт с пометой рукой Смирновой-Россет, что в нем Николай I вернул ей десятую главу EO. При всей интригующей сенсационности этих сообщений, они, к сожалению, не поддаются интерпретации: мы не можем выяснить, что Смирнова-Россет называла десятой главой и в какой мере известный ей текст пересекался с тем, что знаем об этой главе мы.
7). Основным источником для суждений о десятой главе являются зашифрованные рукописи П и несколько отрывков черновиков. Среди бумаг П, пожертвованных в 1904 г. в Академию наук вдовой Л. Н. Майкова, содержался перегнутый пополам лист с зашифрованным пушкинским автографом. Это были написанные в два столбца стихотворные строки, уловить связь между которыми казалось невозможным. Однако П. О. Морозов, обнаружив в тексте строки, сходные со стихотворением П "Герой", предположил, что правильный порядок восстановится, если первый стих брать из нижней половины второго столбца, второй — из его же верхней половины, третий — из верхней первого и четвертый из нижней первого столбца. Затем операция продолжается в том же порядке. Тогда же было высказано предположение, что дешифруемый таким способом текст принадлежит EO. Следующим шагом явился оставшийся неопубликованным доклад С. М. Бонди в Венгеровском семинарии Петроградского университета. Данные доклада были введены в научный оборот М. Гофманом (см. с. 136). С. М. Бонди высказал убеждение, что текст должен быть написан онегинскими строфами и на дошедшем до нас листке зафиксированы первые четверостишия строф. На этом в основном работа по дешифровке текста была закончена. Чтение отдельных стихов представляет значительные трудности и далеко не всегда дает однозначные результаты.
