Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга первая. Фантастика — особый род искусства

Пользуюсь случаем выразить сердечную признательность и благодарность всем, кто во время долгой работы над этими книгами поддерживал меня морально и материально. Особая благодарность за постоянное внимание и неоценимую помощь редактору этого издания Леониду Эллиевичу Смирнову, сотрудникам библиотеки Института русской литературы (Пушкинского Дома), Нине Александровне Колобовой, Татьяне Игоревне Черниковой и моему первому спонсору Андрею Викторовичу Яковлеву.

К.Бритикова

13 декабря 2005 года

Ну какие тут могут быть предисловия? И вообще-то критика критики — пожалуй, слишком уж изысканная область, наподобие тех «отражений в отражениях отражений», кои поминал в своем восхитительном рассказе «Сны — личное дело каждого» Айзек Азимов. Но Бог с ним, с жанром, — в иных случаях он, возможно, вполне уместен. Каюсь, и сам принес ему дань: моим (и жалостным, как теперь посмотреть) дебютом в критике стала опубликованная в октябрьском номере «Звезды» за 1970 год рецензия на бритиковский «Русский советский научно-фантастический роман»[1]. Теперь, тридцать два года спустя, круг, похоже, замыкается… Но это так, a propos… А вот вопрос остается: зачем этой книге предисловие, если ее и без того предваряет памятный темно-синий том, ставший событием для всех, кто хоть в малой мере интересовался фантастикой? который, сколь ни банально это звучит, по выходе в свет мгновенно стал библиографической редкостью? Откидываешь обложку — и словно из пресловутого сосуда с джинном, сгущаясь, воскуряется дымок, а в нем, вербальном облаке этом, будто в туманном шаре Аэлиты, рисуются картины истории отечественной НФ, от зарождения и до послеоттепельного упадка.

И все-таки кое-что сказать, наверное, стоит. Ибо бритиковский труд — итог жизни, исследований, размышлений человека, которого среди нас уже нет, но о ком хочется и вспомнить, и поговорить; чья монография заставляет шевелиться извилины и наводит на мысли, которыми хочется поделиться.

Понятия не имею, с чего молодой еще литературовед, только-только с блеском защитивший кандидатскую диссертацию по творчеству Шолхова, взял да и обратил интересы к научной фантастике — реприманд, прямо скажем, неожиданный. Почему-то мы с Анатолием Федоровичем ни разу речи об этом не заводили — и не оттого, что не проявил я должного интереса к старшему коллеге, другу, соавтору и учителю: просто говорить о литературе (или — об истории; или — обо многом и многом другом) ему всегда было интереснее, нежели о себе. Лишь однажды он мимоходом заметил, что в ефремовской «Туманности Андромеды» почувствовал шолоховский эпический размах… Но вряд ли дело только в этом. Думаю, еще и поманило то отроческо-юношеское увлечение, которого в поколении, разгуливавшем по улицам не с наушниками плеера, а с книжкой, не миновал ни один уважающий себя мальчишка. Недаром же к обиходным в тридцатые-сороковые авторам: Жюлю Верну и Эдгару Берроузу, Андре Лори или Гастону Леру, Александру Богданову, Алексею Толстому или Александру Беляеву — на всю жизнь сохранил Бритиков отношение поистине трепетное (хотя и не безудержно-восторженное, разумеется, а приправленное — в меру заслуг — должной долей иронии)

Впрочем, существенны не только (а порою — и не столько) причины; немаловажны также обстоятельства и следствия. Обстоятельства же были весьма и весьма грустными. Академическое литературоведение (как, впрочем, и почитающая себя высоколобой критика) до фантастики со своих заоблачных высот не снисходила: маргинальная де область, массовая, мол, культура… Да, существует она в своем бдительно охраняемом гетто, но выйти из него практически невозможно, ибо на всякого вошедшего туда мигом ставится несмываемое клеймо. Всерьез относились к НФ лишь читатели, каковых, разумеется, всегда хватало, да, пожалуй, недреманное государево око… Так что для серьезного ученого сделать фантастику областью своих исследований означало на практике неизбежную необходимость распрощаться с надеждой на скорое восхождение по ступеням академической карьеры. Бритиков рискнул. Он — единственный в стране! — умудрился сделать исследование отечественной НФ своей официальной научной темой в Институте русской литературы АН СССР, хотя добиться этого было весьма непросто. И, сложись жизнь чуть иначе, того и гляди прорвал бы блокаду и защитил на этом материале докторскую[2]. Увы, судьбы людские, подобно всякой истории, сослагательного наклонения, как известно, не ведают.

Мало того, что обращение к фантастике было шагом смелым, — оно еще и требовало освоения непомерного объема материала. Да, конечно, в отечестве нашем фантастику при всем желании не назовешь обильно издаваемым жанром — эта ситуация резко изменилась лишь в последнее десятилетие. Но все-таки каждый год приносил от нескольких книг до нескольких десятков. А теперь — помножьте это на сто с лишним лет. А вдобавок учтите, что иные из оных книг раритетны, их не сыщешь ни в БАН'е, ни в Публичной библиотеке, ни в иных первостатейных книгохранилищах — лишь у пламенных коллекционеров, кои над своими сокровищами трепещут и зачастую никому их не только не дают — даже не показывают. (Знавал я в начале семидесятых одного такого: набив книгами очередной шкаф, он намертво заклеивал створки — для вящей сохранности и во избежание соблазна взять какую-нибудь из книг даже в собственные руки; что уж тут говорить о передаче в чужие!) Как Бритиков управился с этой задачей, причем в срок если и не короткий, то вполне обозримый — по сей день остается для меня загадкой и свидетельством поистине фантастической работоспособности. Но так или иначе, а в семидесятом году итог был явлен миру — и книга эта по сей день остается непревзойденным курсом истории отечественной научной фантастики[3].

Любопытная деталь. Обширную библиографию, которой должен был быть оснащен том, взялся предоставить один из популярных тогда критиков НФ Борис Ляпунов. Увы, при ближайшем ознакомлении оказалось, что там ляп на ляпе, и едва ли не каждую позицию надо выверять и исправлять, а заодно — исключать и дополнять. Адов труд! Причем первоначальным замыслом и сроками никоим образом не предусмотренный. Но и он был исполнен. И притом библиография так и вышла за подписью Ляпунова — Анатолий Федорович наотрез отказался обозначить себя хотя бы соавтором… Комментарии излишни.

Но первый том — на то и первый, чтобы по выходе его работа продолжалась. Не остановилась она и после того, как Анатолий Федорович вынужден был покинуть стены Пушкинского дома. Здесь не время и не место объяснять, как и почему, скажу лишь, что Бритиков тем самым в очередной (и в который уже за свою жизнь!) раз доказал, что активная человеческая и гражданская позиция, готовность положить живот свой за други своя, дабы сохранить чистую совесть и чувство самоуважения, ему дороже всего — любых карьерных соображений и академических лавров, собственного здоровья, наконец.

Как заведено в ученом мире, рождался второй том по частям — этого требовала устоявшаяся традиция: каждая глава должна быть сперва опубликована в журнале или сборнике в качестве самостоятельного очерка, и лишь потом, пройдя таким образом апробацию, войти в состав монографии (некоторые другие этапы этого тернистого пути я опускаю, ибо не в них суть). В значительной степени метод диктовал и структуру: невзирая на всяческие связи и перекрестные отсылки, самодостаточность отдельных очерков-глав придает работе избыточную фрагментарность. Впрочем, побочный эффект оказался на сей раз во благо. Ведь если первый том — «Русский советский научно-фантастический роман» — представлял собой пусть аналитическую, но все-таки историографию жанра, то второй, не случайно озаглавленный «Отечественная научно-фантастическая литература. Некоторые проблемы истории и теории жанра», без малейшей натяжки можно отнести к его историософии. Эволюция для автора и его подхода естественная и закономерная.

Завершить работу Анатолий Федорович не успел. И вовек не увидеть бы этой книге света, если бы не подвижничество его жены, Клары Федоровны Бритиковой, не бескорыстная помощь его и ее друзей (вряд ли стоит перечислять их здесь поименно, но всем им — земной поклон!). Разобрать черновики, сличить тексты, сопоставить варианты (а их, учитывая бритиковскую творческую манеру, было, как говорится, mille e tre), свести их в один окончательный текст… Составленная же Кларой Федоровной библиография фантастики последних трех десятилетий и вовсе вне конкуренции. Но результат, который вы держите сейчас в руках, с лихвой окупает все труды.