Это не письма к европейским просветителям, это заметки для себя, что называется, в стол. Екатерина II была первой из русских государей, кто вообще поставил перед собой и своими последователями на престоле вопрос о необходимости отмены крепостного права. Каждый следующий император делал несколько шагов в этом направлении. Винить их можно в медлительности и страхе перед дворянством, но не в непонимании проблемы в целом. И вот парадокс: предшественники Екатерины II даже не задавались подобной проблемой — и к ним ни историки, ни потомки не предъявляют претензий по поводу крепостного права. Ни к Анне Ивановне, ни к Елизавете Петровне… Стоило же Екатерине II поднять вопрос, как в нее полетели «каменья» — не отменила!
Причин, по которым отмена крепостного права тогда не состоялась и не могла состояться, было множество: неготовность общества, сопротивление дворянства… Не последнее место в их ряду занимает чисто экономический фактор — на уровне развития России того времени крепостное хозяйство давало значительный экономический эффект и обеспечивало стабильный экономический рост страны. Однако было бы неверно сказать, как долгие годы делала советская историография, что Екатерина II не предпринимала никаких шагов для постепенного ограничения крепостного права в России. По секуляризации церковных земель в 1764 г. от крепостной зависимости освободилось порядка 2 миллионов бывших монастырских крестьян, они перешли в категорию государственных — т. е., по понятиям того времени, вольных крестьян, обладавших гражданскими правами, например, посылавших своих депутатов в Уложенную комиссию. Императрица подписала указ, запрещающий свободным людям и отпущенным на волю крестьянам вписываться в крепостные, поступая на службу к господам. Для вновь учрежденных городов правительство специально выкупало крепостных крестьян и превращало их в горожан — т. е. «вольных обывателей».
Этих сведений нет ни в школьных, ни в вузовских учебниках, с ними знаком сравнительно узкий круг специалистов. Зато ни один автор учебной литературы не прошел мимо знаменитых «бесчеловечных» указов Екатерины II: в 1765 г. помещикам разрешалось ссылать своих крепостных в Сибирь с зачетом их как рекрутов, а в 1767 г. крестьянам запрещалось жаловаться на своих господ императрице. При этом даже не пояснялось, что ссылаемые в Сибирь крестьяне до места часто не доезжали, их помещали на поселения в малолюдных осваиваемых районах страны, переводя в категорию государственных, т. е. вольных крестьян. Жалобы же крестьян не отменялись вовсе, а просто переключались с императрицы на нижние судебные инстанции. Примером тому служит дело помещицы-изуверки Салтычихи, расследованное, на основании жалобы крепостных, уже после подписания указа.
И опять мы упираемся в вопрос о подробностях. Меняют ли они наши знания об эпохе? Или ими можно пренебречь, и лицо века останется прежним? Мы надеемся по крайней мере, что читатели, если не заметят в Екатерине II «другого человека», чем принято считать в расхожей исторической литературе, то по крайней мере расширят свои знания о ней и задумаются: так ли уж соответствует ее образ образу жестокой крепостницы, которая под маской просвещенного монарха зверски расправлялась с ростками дворянского либерализма и крестьянской вольности?
Я… встречала множество людей, которые казались мне гораздо умней меня…
Екатерина II
Один из исторических анекдотов рассказывает, как во время «Великого посольства» Петра I в Европу в 1697–1698 гг. в его присутствии между иностранными придворными зашел спор, что полезнее: умный государь, или умные министры при глупом монархе? Ради забавы спросили мнения молодого московского царя. Петр ответил, что умный государь и помощников подберет себе толковых, а дурак — разгонит самых талантливых министров и не даст им работать.
Блеском своего царствования Екатерина II, осознававшая себя продолжательницей реформаторских начинаний Петра, была не в последнюю очередь обязана тем людям, которые ее окружали. Их уму, таланту, предприимчивости и работоспособности. На протяжении 34 лет окружение императрицы менялось, уходили те, кто не выдерживал напряжения кропотливого повседневного государственного труда или не мог устоять в политических интригах, им на смену приходили новые яркие личности, чтоб заняться новыми, чрезвычайно тяжелыми делами. Меняя «выработавшихся» сподвижников, императрица тем самым укрепляла свое собственное положение на престоле — общество чувствовало перемену и гасило нараставшее было недовольство, до нового всплеска и новой перемены людей у кормила власти. Так монархия стабилизировала самое себя. В этом не было злой воли царицы, а была осознанная государственная необходимость дать стране сравнительно долгий период стабильности, который обычно обеспечивает длинное правление.
Приглядимся внимательнее к тем государственным деятелям, которых Радзинский поместил рядом с Екатериной II. И начнем с лица, на первый взгляд малозначительного, не выступавшего на первый план и не претендовавшего на роль политика. Мария Саввишна Перекусихина — главная камер-юнгфера императрицы, ее близкая подруга. С ней в комнате Екатерины читатель сталкивается раньше других.
«Пожилая некрасивая женщина входит в спальню. Это знаменитая Марья Саввишна Перекусихина — первая камер-фрау ее величества, наперсница и хранительница всех тайн… „Никого у меня нет ближе этой простой, полуграмотной женщины. Я знаю: она любит меня. В наш век, когда мужчины так похожи на женщин и готовы продать себя за карьеру при дворе, — сколько знатных куртизанов сваталось к Марье Саввишне! Она всем отказала. Не захотела меня бросить… Когда я болею, она ухаживает за мной. А когда она болеет, я не отхожу от нее. Недавно мы заболели обе. Но она лежала в беспамятстве. И я в горячке плелась до ее постели… И выходила! Ибо коли она помрет — у меня никого!“»
Мария Саввишна была не «простой женщиной», а небогатой рязанской дворянкой и родилась в 1739 г., т. е. к моменту действия книги ей около 35 лет. Камер-фрау она тоже не стала, т. к. замуж не выходила, и это автору известно, а приставка «фрау» означает замужнюю женщину из прислуги императрицы. До конца лет Мария Саввишна так и проходила в юнгферах, т. е. в девушках. О Перекусихиной говорили много дурного, т. к. она больше других была посвящена в личные дела императрицы. Но держала себя Мария Саввишна с большим достоинством. В день смерти Екатерины II она показала себя не придворной, метущейся от старого государя к новому, а настоящим другом умирающей. «Твердость духа сей почтенной женщины привлекала многократно внимание всех бывших в спальне, — писал о ней граф Ф. В. Растопчин, — занятая единственно императрицей, она служила ей так, как будто ежеминутно ожидала ее пробуждения, сама поминутно подносила платки, коими лекаря обтирали текущую изо рта материю, поправляла ей то руку, то голову, то ноги». После смерти госпожи Перекусихина тихо доживала век в своем петербургском доме, ее рассказы о царствовании Екатерины II, записанные современниками, очень интересны, но ни в одном из них она ни словом не коснулась личных тайн, хозяйки. Полагаем, что такая человеческая преданность заслуживает большого уважения.
Следующим персонажем, с которым знакомит читателей Радзинский, является генерал-прокурор А. А. Вяземский. С его описанием дело обстоит гораздо труднее. Вот как рассказывает о нем писатель: «Екатерина подписывает бесконечные бумаги, когда появляется человек средних лет, приятный, спокойный, предупредительный. Это Александр Алексеевич Вяземский. Он из новых, исполнительных бюрократов. Генерал-прокурор. Душа ретроградной партии, ненавистник реформ и враг всякого иностранного влияния. Он таков, ибо этого хочет императрица, чтобы иметь противовес графу Панину, любителю реформ и стороннику иностранного влияния. Екатерина любит равновесие…
Москва, Коломенское, девять утра. Екатерина беседует с князем Вяземским. Это их обычная утренняя беседа. Беседа „исполнительного“ человека с императрицей: она говорит, а князь Вяземский молча кивает или издает восхищенные восклицания, вроде: „Ну, точно, матушка! Точно так, матушка государыня!“…
Князь Вяземский преданно служил своей государыне тридцать лет. Он настолько сделался безгласной ее тенью, что перестал реально существовать для нее. Когда по болезни он ушел в отставку и вскоре умер, она даже не потрудилась сделать вид, что огорчена, Она попросту не заметила этого события. Она выбросила князя из памяти, как старую перчатку».
Скажем сразу, что никакой «ретроградной» партии при русском дворе того времени не существовало. Вот бы удивились современники, узнав, что нарочито устраняющийся от участия в любой придворной группировке князь Вяземский, которому и по должности-то положено стоять над любыми политическими блоками, является главой «партии» да еще противостоит Н. И. Панину. Панинская или «прусская» партия имела другие противовесы — сначала «русскую» партию Орловых, а затем «русскую» же партию Потемкина, когда прусская партия потерпела поражение и временно отошла на второй план, русской партии стала противостоять «австрийская» во главе с А. Р. Воронцовым и П. В. Завадовским. Но все эти противоборства не затрагивали Вяземского, иначе он не смог бы 30 лет с успехом исполнять должность генерал-прокурора Правительствующего Сената. Назначая его на эту должность, императрица в секретных пунктах писала ему: «Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону. Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обходиться должно учтиво и беспристрастно, выслушать всякого, имея единственно пользу отечества и справедливость ввиду… Я вас не выдам, а вы через выше писанные принципии заслужите почтение у тех и у других».
