— Брось сказку сочинять. Откуда здесь белогвардейскому чудику взяться. Партизаны тут прятались. Аленка говорила, что ее отец здесь тоже был.
— Хорошо, пусть будут партизаны. Но это еще интереснее. Представь, поймали беляка…
— Ладно-ладно, тебя не переслушаешь, — сказал Степан, пряча портсигар в карман. — Айда по домам. Солнышко на уклон, а нам шагать да шагать.
2. АленкаС Аленой Головинцевой Степан учился в семилетке. В первом классе была конопатенькой невеличкой, косички с бантиками в разные стороны, носик пуговкой. К шестому вытянулась. Худющая, угловатая, ноги длинные, как тычинки. А косички все так же вразлет. Носик чуть заострился. Степан на нее и внимания не обращал, разве что дергал за косички. Да ведь все дергали.
Кончив седьмой, Степан поступил в ФЗУ. Новые интересы, новые знакомые обрелись. Уж как-то так случилось, что два года, а то и больше Аленку не видел, забыл о ее существовании.
А прошлым летом Гошка повел Степана в городской сад на танцы. Повел, потому что Степан руками и ногами отбрыкивался — какой он, к чомору, танцор? Отмахать десяток километров без роздыха — это, пожалуйста, а танцевать? Самое пустое занятие! Но уступил другу — пойдем и посмотрим, как там подошвами шаркают, обувь не берегут.
В легкой ажурной раковине играл духовой оркестр. На деревянном кругу топтались пары. По периметру — скамейки, садись и отдыхай. Или ожидай кого надо. Тополя, березы, кусты акации, сирени. Даже дуб матерел в сторонке — единственный во всей округе. Известно же, не растут здесь дубы. А этот наособинку. Сквозь зелень исходит рябью заводской пруд.
Сел Степан на скамейку, глядит на танцующих и скучает. Топчутся и топчутся на деревянном кругу, как на сковородке. Трутся друг о друга. Парни подметают широченными брюками клеш дощатый пол. Выгибаются, выпендриваются. И Гошка не лучше всех. Брюнеточку подхватил с кудряшками. Что-то шепчет ей на ухо, она кокетливо улыбается. Ох и Гошка — гужеед! Брюки широченные, по полу волочатся. Пиджак в обтяжку. Узел галстука величиной с кулак. Пижон!
Оркестр выводил вальс, да утробно так, что у Степана зазвенело в правом ухе.
Вальс кончился. Гошка подвел остроглазую брюнеточку к Степану и сказал:
— Прошу любить и жаловать — Алена Головинцева!
Головинцева?! Та самая? Она что, заново родилась? Или еще какая-то Головинцева отыскалась на белом свете? Косичек и в помине нет, кудряшки колечками волнуются. В карих глазах искристый свет.
— Чего мычишь? — улыбнулся Гошка. — Испугался, что ли?
— Ха, — усмехнулся Степан, чтобы скрыть растерянность. — Наше вам! — кивнул головой Алене.
Оркестр заиграл фокстрот. Гошка дурашливо раскланялся:
— Всего! Повеление твое, Алена, выполнил. Улетаю!
Алена, светясь улыбкой, спросила Степана:
— Почему не приглашаешь?
Мелентьев замялся. Неловко сознаться, что не танцует, потому что презирает танцы. И так обидеть девушку отказом? А отказать, хочешь не хочешь, придется. Но отпускать Алену от себя не хотелось. Что-то в нем незнакомое зажглось. Алена, весело поглядев на него, сказала:
— Ай, какой ты! Пошли!
Степан робко положил ей на спину ручищу. Она доверчиво вложила в его широкую ладонь свою, теплую и трепетную, и они влились в круг танцующих. Степан запинался, не улавливая ритма фокстрота, налетал на другие пары. Алена ободряла его улыбкой, хотя он успел наступить ей на ногу. Она мужественно перенесла боль — ничего себе, наступил такой медведь. На них обращали внимание, посмеивались. Степан обливался потом: легче кубометр дров расколоть, чем вынести эту танцевальную муку. Наконец, не выдержал и попросил Алену умоляюще:
— Выйдем, а?
Алена не стала капризничать, кажется, поняла его терзания. Покинув танцевальную площадку, медленно побрели по затененной аллее. Разговор не клеился. Степан никогда речистым не был, болтать о том о сем, как другие, не умел. И Алена притихла. Недоуменно поглядывала на Мелентьева. Почему молчит? Попросила:
— Расскажи что-нибудь.
— Что?
— Как живешь, например…
— Ничего живу. Роблю…
— Давно тебя не видела. Вон как ты вымахал. Илья Муромец!
— А, ерунда. Тебя-то сразу и не признал.
— Дурнушка? — кокетливо улыбнулась Алена.
— Да пошто же? — бурно удивился Степан и даже испугался своего порыва. У Алены щеки порозовели от удовольствия. Вот так, сначала на ходулях, потом окрепнув, полилась у них беседа. Исчезла скованность. Степан на удивление самому себе разговорился. В неподходящий момент принесло Сеньку Бекетова.
— Пардон! — ощерил он в улыбке белые зубы. — Не помешал? — и пристроился к Аленке с другого боку. Степан кисло поморщился. Откуда этот обормот взялся, весь вечер может испортить. Алена малость построжала, попритушила в глазах свет и сказала:
— Сень, глянь Люська с Макуровым танцуют.
— Наплевать!
— Ой, Сеня, проплюешься. Старые-то люди что толкуют?
— А чего путного они могут толковать?
— Эх ты! Они говорят: не плюй в колодец. Беги к Люське, беги. Макуров — парень не промах!
Бекетов посмеивался. Дают ему от ворот поворот, а он не собирается отлипать от Головинцевой. Мелентьев ему не конкурент. Медведь и медведь, да еще молчун несусветный. А девки говорунов любят. Степан угрюмо обронил:
— Беги, коль просят…
Бекетов стер ухмылочку с лица, лоб наморщил, пронзил Степана недобрым взглядом. И враз расслабился, простецки улыбнулся:
— А ить ты права, Алена. Старые-то люди, они всякую дурость молоть не будут. А Кешка Макуров — это еще тот…
Снова ожег Степана недобрым взглядом и наладился к танцевальной площадке.
Степан проводил Алену до дома, но встречу не назначил, постеснялся. А вдруг Алене не захочется с ним видеться. Возьмет да откажет. Мол, у меня дела, меня приглашали… Мало ли что выдумать можно. На душе было хорошо, и отказ ее испортил бы настроение. Нахально лезть в друзья, как это у Бекетова получается, он не умеет. И Алена не затевала разговора о встрече.
Утром, едва продрав глаза, Степан вспомнил, как провожал Алену, как она улыбалась ему на прощанье, а в глазах искорки мерцали.
Отстоял смену у станка, вытачивая одну деталь за другой, невидяще смотрел на темно-сизую вьющуюся стружку, машинально складывал готовые светлые детали в горку и терзался из-за того, что вчера свалял дурака. Ему же непременно надо увидеть Алену сегодня. Ломал голову, какой найти выход, как все поправить. Пойти к ней домой? Сам оконфузишься и Алену подведешь. Нельзя переступать обычай. К девушке домой наведываться не возбраняется лишь тогда, когда дело пахнет свадьбой. А у него с Аленой и была-то всего одна нечаянная встреча.
Со взъерошенными чувствами Мелентьев сдал контролеру детали, закрыл наряд и побрел домой. На худой конец, пойдет в горсад на танцы, авось, и Алена догадается туда прийти. У проходной его поджидал Зотов. Степан шагал крупно, и Гошка не поспевал за ним. Взмолился:
— Вот расшагался обормот! У меня штаны трещат!
— На танцы пойдем? — огорошил его Мелентьев, останавливаясь. Гошка глаза округлил:
— Ты?! На танцы?!
— Я. На танцы.
— Ну, Степан, ну, Степан, — удивился Зотов. — Отколол! Такую дивчину с первого раза сразил и сам намертво готов.
— Говори, что знаешь!
— Так и быть! Давеча Головинцеву встретил. Иду, понимаешь, задумался, что-то на стихи потянуло. Слышу, вроде кто кличет меня. Поднял очи — ба! Алена. Ну тары-бары, слово за слово, обо всем и ни о чем. Только вижу — мнется, что-то хочет сказать и стесняется. Я, конечно, сразу допер, в чем дело, и так это издалека о тебе речь завожу.
— Покороче можешь?
— Могу. Приглашала на танцы. Я ей говорю — какие танцы? У него к ним фамильное отвращение.
Вечером на танцевальную площадку густо повалила молодежь. Степан нашел Алену в соседстве все того же Сеньки Бекетова. Тот опять зло сощурил глаза. А Степану хоть бы что — щурь их сколько влезет, можешь хоть на бровях ходить.
Танцевать они сегодня и не пытались. Алена безропотно подчинилась Степану, непривычно чувствуя, что это ей даже нравится. Степан просунул свою ручищу под теплый и нежный ее локоток и повел девушку по аллее. Свернул на тропку, которая продиралась сквозь заросли акации. Вышли на берег спящего пруда. Степан обнял Алену за плечи, тихонечко, боясь обидеть ненароком, притянул к себе. Она не оттолкнула его, а только спросила:
— У вас с Бекетом было что-то?
Степан подивился — откуда знает? Неужели Семен трепанулся? Нет, это ему не выгодно. Может, Гошка?
— Что молчишь?
— Всякое было, — наконец отозвался он. — Но откуда ты-то знаешь?
— Догадалась.
— Ревнует, — улыбнулся Степан.
— Да какой он кавалер? — отмахнулась Алена. — Малахольный приставала, его девчонки всерьез не принимают. Балабол.
