Старик расстелил карту на столе.
— Смотри. Вот точка приземления. А эпицентр, по моим прикидкам, вот здесь. Между ними примерно сорок километров.
— Как? Значит, источник любви не находился в венерианском контейнере?
— Конечно.
— Источник Неземной Любви был создан на Земле?
— Получается так.
— Погоди-погоди… То есть… Бог мой, никакой мистики! Венера… богиня любви… тьфу ты, а я ведь поверил… не то, что поверил, но принял как данность, как научный факт, который надо объяснить… И весь мир поверил!
— Почти весь. Кроме тех, кто эту штуку создал. И вовремя подкинул в нужное место. Но они побоялись подойти ближе — их бы с вертолетов заметили. Отсюда и разница.
— Получается, мы напрасно загубили марсианский аппарат?
— Не напрасно. По крайней мере, мы не дали им повода незаметно подкинуть фактор глобального ужаса. Аппарат приземлился бы в апреле, как раз к родам. Ты представляешь? Рождение миллионов младенцев и начало вселенской бойни!
— Но если такая штука существует, то в любой момент…
— Думаю, они применят фактор, как и намечали, в апреле. Уже без маскировки. И будет глобальный кошмар.
— Господи, они — это кто? И что делать?
Отец пожал плечами:
— У нас есть восемь месяцев.
АЛЕКСЕЙ ЛУКЬЯНОВ
Высокое давление
Повесть
Усаживайтесь поудобнее. Мы рады, что вы выбрали нашу туалетную бумагу. Желаем приятного времяпрепровождения.
— На ход! На ход давай!
— Даю!
— Ещё полметра!
— Взяли!
— Кто не тянет?
— Да тяну я!
— Ещё взяли!
— Всё, встала. Курим!
Как стояли — так и попадали на только что установленную трубу.
Игорь вытащил две сигареты, одну протянул Мите:
— Кури.
— Не буду, Игорёчек, — Митя даже отодвинулся.
— Кури, говорят. Халява.
Игорь регулярно предлагал Мите «кислородную палочку». Митю это оскорбляло, а оскорблённый Волокотин чудо как хорош для поднятия настроения. Плюнешь Мите в рожу — и всё как-то веселее: народ начинает шутить, в остроумии упражняться. Волокотина не оскорбишь — и день, прямо скажем, бездарно проходит, радости жизни нет.
Однако нынче забавы не получилось.
— Игорь Валерьевич, я ценю бесценные знаки твоего внимания, но не могу принять сигарету, поскольку большинство врачей утверждает, что курение вредит здоровью.
Митя закончил говорить и безумно посмотрел на коллег.
Коллеги тоже недоумённо уставились на Митю.
— Милейший, тебе плохо? — спросил бугор. И осёкся.
Все посмотрели на бугра.
Игорь открыл рот… и тут же закрыл, бешено вращая глазами.
— Э… — взял слово кузнец. — Думаю…
Кузнец задумался.
Вслед за ним задумались, то и дело разевая рты, Опарыш и Вовка.
Минут пять все слушали, как завывает в трубах ветер.
— Я думаю, — кузнец закончил молча шевелить губами, — что мы забыли какие-то слова.
Кризис застал администрацию «Промжелдортранса» врасплох. Накануне южный маневровый район выполнил план по перевозкам, работникам по этому поводу выдали премию, а буквально через день там же запороли вал у тепловоза. Оно бы, может, и ничего — поставить в депо, организовать аврал и починить строптивую «семёрку»; да запчасти на движок оказались дороговаты: почти пять миллионов. И не успел генерал как следует рассердиться на нерадивых подчинённых, как разразился мировой финансовый кризис. Правда, узнали о нём с некоторой задержкой. А сначала кузнец пришёл на работу в некотором раздражении.
— Чего тебя так колбасит? — спросил сварщик.
— Да Интернет не работает! — Лёха сурово распахнул свой шкафчик и начал переодеваться. — Падла, до двенадцати работал, а потом — бац! — пропал.
— А у меня телевизор перестал показывать, — встрял в разговор Волокотин.
— И у меня, — подал голос Опарыш. — А я смотрел, как Оскар с Делахойей махаются. Только этот тому вклепал!
В самый разгар спортивного комментария в раздевалку зашёл токарь.
— Гамарджоба! — поздоровался он.
— Оскар, ты, говорят, вчера вечером Делахойе вклепал? — спросил у него Лёха.
— Одной левой! — согласился токарь. — Так вломил, что аж телевизор потух, до сих пор не работает.
— И у тебя тоже?!
Потом оказалось, что не работает ещё и радио во всех диапазонах, и мобильники молчат, и даже проводная связь барахлит.
— Не говорит и не показывает Москва! Не работают все радиостанции Советского Союза! — торжественно объявил кузнец, когда гробовым молчанием отозвалась даже радиоточка на кухне.
Как оказалось — это надолго.
Через два дня пришла депеша: так мол и так, партия и правительство Российской нашей капиталистической Федерации с прискорбием сообщают, что радио и телевидение с Интернетом, а также сотовая и проводная связь приказали долго жить. Короче — пива нет, и неизвестно. Посему средством массовой коммуникации становится почта, а газеты будут выходить чаще.
Газеты и впрямь повалили: утренняя и вечерняя, а кое-где даже обеденную стали доставлять. Разумеется, что тут стало как-то не до работы: мужики начали сравнивать, что в какой газете пишут, что это за кризис такой финансовый, и с чем его едят. Тут газеты оказались весьма единодушны: в унисон друг другу вторили и «Правда», и «Комсомолка», и «Спид-инфо», что курс Доу-Джонса стремительно падает с Эмпайр-Стейт-Билдинг, что доллар скоро сгорит зелёным пламенем, и вообще верным путём идёте, товарищи!
На это Лёха говорил, что это всё бубнёж, Игорь посылал Лёху на хутор, бабочек ловить, и говорил, что Запад нам и между ног ничего не щекотал, а вот китайцы — наши братья! А потом пришёл Гардин и сказал:
— Генерал велел передать, что в связи с финансовым кризисом Китай отказался от поставок калийных удобрений.
— И что это значит? — спросил Опарыш.
— Это значит, сынок, что ты будешь меньше есть, — пошутил Митя.
Не прошло и недели, как в «Промжелдортрансе» сократили на четыре часа рабочую неделю, отменили ряд премиальных и надбавки за совмещение профессий.
— На нас надвигается огромная жопа, — заметил как-то Лёха, когда они с Игорем держали приставную лестницу, по которой с эстакады спускался Опарыш.
Игорь посмотрел вверх.
— Да, таких жоп поискать, — согласился он.
А потом уволили пенсионеров, рабочую неделю сократили до трёх дней, и почти всем рабочим предложили уйти в неоплачиваемый отпуск, пока не появится работа. В воздухе запахло глобальным сокращением, и вот тогда все поняли, что жопа уже здесь.
Гардина, конечно, в бригаде никто не любил и не уважал, однако нельзя сказать, будто он весь состоял сплошь из пороков. Была у начальника одна очень хорошая черта — у него всегда водились деньги, и он никогда не отказывал, когда просили взаймы. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы долг не приходилось возвращать, но от некоторых людей нельзя требовать слишком много.
Не прошло и двух сокращённых недель, как он вызвал всю бригаду, и даже уволенного по пенсии бугра.
— Газеты читаете? — спросил он.
— На кой бы они сдались, — чуть ли не хором ответил коллектив.
— Я лучше пивца изопью, — уточнил свою позицию бугор.
— Ну и напрасно, — попенял Гардин. — Ладно, сидите, сейчас зачитаю.
Раскрыл какую-то центральную газету и начал бубнить: «…Академия наук разработала новую, революционную технологию, призванную заменить устаревшие телекоммуникации…»
Короче, оказалось, что газеты население не читает. Во-первых — слишком дорого, во-вторых — не учли наверху, что молодёжь информативности предпочитает развлекаловку, да и читать не любит, откровенно говоря; а те, кому за тридцать, газетами только задницу подтирают. Вот и решили найти хоть какую-то альтернативу телевидению и радио, чтобы, значит, пропаганду в каждый дом. И ничего лучше придумать не могли, как использовать в качестве массовой телекоммуникационной системы паровое отопление. Чего-то там яйцеголовые покумекали и спроектировали нехитрое устройство — генератор парового вещания, — способное принимать и передавать информацию с помощью пара. И теперь кризис нам нипочём, потому что мы всей страной начнём производить и монтировать эти паровые коммуникации высокого давления: для себя и для всего мира.
И действительно — работы сразу стало завались. Специалистов по паровым коммуникациям в городе было не так уж и много, поэтому, не успели мужики смонтировать генератор и подвести сетевые трубы к управлению, как их тут же откомандировали на прочие объекты того же назначения. Не понятно было только одно — откуда деньги? Вот только вчера в стране не было денег, бушевал кризис, и предприятия вовсю сокращали рабочие места! Легли спать — всё плохо, проснулись — вдруг всё хорошо стало. Ну, не совсем хорошо, а так, как раньше было.
