Я думаю, что следует предупреждать публику перед началом спектакля о том, что пьеса эта, написанная немцем, не претендует на полный реализм. Но зато она действительно полна благородным революционным настроением, над ней веет дыхание свободы. При хорошем исполнении Пугачев должен стать для публики глубоко симпатичным носителем чисто народной идеи о справедливости. Искусная, хотя и искусственная связь событий держит зрителя все время в напряжении. Я не удивляюсь поэтому, что пьеса уже ставилась в Петрограде и что, насколько я знаю, к постановке ее готовятся многие театры в провинции; надо надеяться, что она будет поставлена и в Москве. При всех своих недостатках, только что отмеченных, пьеса безусловно может рекомендоваться к постановкам для новой, самой дорогой нам публики.
Еще лучше пьеса Потшера «Свобода»41. Эту пьесу Театральный отдел рекомендовал для постановки в «день советской пропаганды». Государственное издательство издало ее по нашей просьбе с особенной поспешностью, но все-таки брошюра не увидела свет вовремя. Это ничего, она пригодится нам — для других наших революционных празднеств и вообще достойна стать обиходной пьесой, в особенности при районных спектаклях, спектаклях на фронте и т. п. Пьеса Потшера написана в старореволюционном духе, в ней есть некоторый французский патриотизм, но так как патриотизм этот взят в огне великой революции, то его охотно прощаешь. Простой, но величественный пролог, интересный подход к революции, доказанной, так сказать, словно в отражении солнца в малой капле воды — в отдельном отзвуке на Вогезах, живое простое действие, безусловное красноречие, с которым провозглашаются основные идеи революции, — все это делает пьесу чрезвычайно желательной как пьесу пропаганды. Некоторая искусственность в ее построении объясняется, по-видимому, тем, что Потшеру хотелось создать пьесу, которую можно было бы играть без занавесей и рампы, под открытым небом. Повторяю, я рекомендую пьесу Потшера вниманию театров, желающих идти навстречу новой публике. Пьеса проста, непритязательна, не претендует на какую-нибудь особенно высокую художественность, но она задушевна, горяча, весьма литературна, сценична и должна быть отнесена к числу лучших революционных пьес, какими мы сейчас располагаем.
Я должен признаться с некоторым конфузом, что перевод, данный в издании отдела, которым я непосредственно руковожу, плох. Я принял меры к тому, чтобы впредь к переводам относились более бережно. Гр. Поляков хороший переводчик, но, очевидно, отнесся к своей задаче с слишком большой спешкой, на каждом шагу попадаются ужасающие галлицизмы, на которых может сломать себе язык всякий актер. Приходится надеяться, что актеры сами переделают попадающиеся нелепые чисто французские построения простыми русскими.
Гораздо менее удачна тоже только что изданная пьеса Сема Бенелли «Лассаль»42. Сем Бенелли — блестящий западноевропейский, итальянский драматург. Рядом с Бракко (в его последних пьесах) он является лучшим драматургом Италии и одним из крупнейших драматических поэтов современной Европы. Но «Лассаль» — пьеса юношеская и технически крайне слаба. Исторически она довольно верна, но психология в ней примитивная, борьба партий представлена в виде довольно скучных речей, образы тусклы, и действие развертывается слабо. Намечая эту пьесу, руководились, конечно, бросающимся в глаза соображением: пьеса чрезвычайно крупного автора о великом революционере, притом написанная с горячей симпатией к Лассалю. С точки зрения политической она более или менее безукоризненна и в известной мере знакомит с образом Лассаля, поэтому нельзя ничего возразить против попыток поставить эту пьесу. Но сдается мне, что по своей литературной, сценической слабости пьеса не сможет удержаться в репертуаре театров, желающих стать подлинно народными.
Соединяя в этом пункте обещания, мною данные, разъяснить соображения, руководившие Государственным Показательным театром при выборе репертуара, с сегодняшней моей задачей указать некоторые пьесы революционного репертуара, скажу еще об открытой мною пьесе Стюпюи «У Дидро», которой откроется наш Показательный театр.
Пьесу эту я отыскал случайно на базаре в г. Ярославле. Этот перевод вообще неизвестного мне автора (Стюпюи) сделан очень известным переводчиком Вейнбергом, и сделан с блестящим мастерством (в стихах). Напечатана пьеса была в 1875 году. За отделяющие нас от ее напечатания сорок лет с лишним никто о ней не говорил и, по-видимому, ее не знал.
До крайней мере я никогда о ней ничего не слышал. Между тем это превосходная пьеса. В ней даны чрезвычайно яркие характеристики самого Дидро, его брата аббата — обывателя, знаменитого щелкопера и лизоблюда Рамо, который изображен красками, заимствованными из великого портрета его, набросанного самим Дидро. Несколько бледны, но все же чрезвычайно удачны фигуры Вольтера, Руссо и других. Пьеса написана с свойственным французам изящным мастерством, в блестящем стихотворном диалоге, дающем возможность на пикантном случае из жизни Дидро развернуть перед нами всю глубину его души, все трудности его призвания и зародить в душе читателя, а еще более зрителя утренние чувства, ибо именно чувство надежды, надежды на весну, которая придет, может быть, после смерти первых ласточек, ее возвестивших, проникает собой эту милую, остроумную пьесу. Хотя революция взята в пьесе только с точки зрения борьбы с невежеством и предрассудками религии, хотя в ней наша северная Семирамида43 является сравнительно в благоприятном положении (исторически точно), все же пьеса безусловно может: быть причислена к революционному репертуару.
Вчера мне удалось быть на спектакле в Показательном театре. Во второй раз шла драма Шекспира «Мера за меру».1
Этой драме колоссально не повезло, несмотря на то что гений Пушкина угадал ее красоту и отразил ее в своей поэме-полупереводе «Анжело». Пьеса была так мало популярна, что в России, если не ошибаюсь, не шла никогда или разве в очень давние годы. Но пьесу не любили ни в Германии, ни даже в Англии. Из Шекспира давали обыкновенно те пьесы, в которых мог щегольнуть тот или другой гастролер.
Между тем «Мера за меру» принадлежит к числу гениальнейших произведений великого драматурга. По идее своей она представляет собою анализ так называемого «правосудия», не менее глубокая, чем «Преступление и наказание» Достоевского или «Воскресение» Толстого.
Она насыщена гуманностью, вместе с тем это яркая мелодрама и веселая, порою карикатурная комедия.
Показательный театр отлично справился с своей задачей. Почти не меняя декорации, он, в подражание шекспировскому тексту, дает непрерывный поток действия: пафос и слезы, с одной стороны, жгучий хохот и кривляние развратников и шутов — с другой, мудрость и страсть, дворец и тюрьма, монахи и прощелыги — все это проплывает сверкающим хороводом.
Игра во всех ролях выше среднего, а Анжело — Ленин, Изабелла — Белевцева, Люцио — Кторов положительно превосходны. Удачна декоративная планировка Якулова, дающая возможность действию идти без натяжки и без перемены декорации. Удачны отдельные костюмы и фигуры, словно прямо сошедшие с картин великих мастеров (особенно Анжело и Изабелла).
Публики было очень много, и была она вся довольна спектаклем.
Цены на места в Показательном театре, назначенные государством, очень невелики, и комиссия по распределению билетов при Центротеатре2 делает все возможное, чтобы рабочие организации могли в первую очередь воспользоваться этими спектаклями. Кроме того, Наркомпрос и Наркомвоен заключили договор об использовании театров для армии. Я уверен, что соответственные военные органы воспользуются своим правом многократно наполнить залу Показательного театра красноармейцами.
Драма Шекспира, дающаяся полностью, рассчитана прежде всего на народную публику. Народ не побоится той крупной соли, которую в изобилии сыплет здоровый сын XVII века3. Он оценит мелодраматические эффекты, более обильные в этой пьесе, чем в других у Шекспира. Он почувствует ту атмосферу великой доброты, которая вряд ли в какой-либо другой пьесе царит с такою полнотою.
Показательному театру пришлось с невероятными гигантскими трудами рождаться на свет, ибо театр этот новый. Я знаю, что вследствие этого родилось немало предубеждений против театра. И я рад высказать уверенность, что всякий, кто придет посмотреть на этот плод художественных усилий его коллектива, сменит предубеждение симпатией к артистической группе — те, кто знает ее усилия в невероятно тяжелых условиях и тот идеальный порыв, который она продолжает хранить.
