Генриетта! Я был на краю гроба: зачел! удержали вы меня! К чему воспоминанья? Они – насмешка над настоящим. Забудьте меня! Я не тот, что был, вы не узнаете меня. Теперь я нищий, совершенно нищий, – нищий достоянием, нищий твердостью, нищий мыслию и чувством. Одно сокровище храню я еще в душе моей: это любовь к вам, моя Генриетта, – это любовь к тебе, моя невеста. Я унесу ее с собой… Настанет жизнь, где наши жизни сольются в одном солнечном луче. Тогда мы будем счастливы… Прощайте![9]
Это письмо в несколько строк, но оно требовало больше таланта и знания человеческого сердца, нежели составление целой повести. Хотите ли сцену в другом роде (стр. 372 и 373):
Всех более надоел ему маленькой франтик с мужицкой прической, с цепочкой, с лорнетом, который не давал ему покоя.
– А! bonjour[10], очень рад вас здесь встретить. Мы в театре очень часто видимся. Кто вам больше нравится: Allan[11] или Taglioni?[12] Вообразите, я; видел пятнадцать раз сряду «Гитану». Я всегда во французском театре. Что делать?.. Люблю Allan; нас в театре несколько человек всегда вместе – Петруша, Ваня… Вы знаете Петрушу, графа Петра В., и Ваню, князя Ивана? Славные ребята! Я с ними неразлучен. Обедаем каждый день почти вместе у Кулона или у Legrand[13]. Как по-вашему, кто лучше, Legrand или Coulon?[14] Хорош Legrand! Дорог, нечего сказать, а мастер своего дела! – Вы много ездите в свет, слышал я. – Скажите, пожалуйста, ет ву каню авек ле Чуфырин э ле Курмицын?[15] – Нет. – Жалко! Очень у них весело! Уж не такие вечера, – продолжал он, наклонясь на ухо Леонина и улыбаясь лукаво, – уж не такие вечера, как здесь; почище, гораздо почище. В комнатах освещено прекрасно, а за ужином не подают черт знает что. Курмицыны долго были за границей и живут совершенно на иностранный genre[16]. Славные вечера! Я очень хорош в доме. Хотите, я вас представлю? Я с ними очень дружен…[17]
Не правда ли, что вы встречали этого франтика? Непременно встречали! Он живой перед вами. Уверяем автора, что его господин йет ву каню войдет в пословицу и останется вечным… как бишь это называется, типом, что ли? – в истории наших нравов.
Не желая предупреждать любопытства читателей, мы выписали здесь небольшие отдельные строки; но повести графа Соллогуба производят наибольшее впечатление в своей целости, а остроумная его наблюдательность усыпала их такими неожиданными и тонкими подробностями, которые не переносимы в критику. Нельзя не подивиться, как хорошо известны молодому писателю все классы нашего общества: и большой свет, и быт поселян, и средний класс, и жизнь немцев, и студенческий быт, и провинциальные обычаи, – и, что всего важнее, все рассказы его согреты теплым чувством любви и проникнуты благородством мыслей; здесь тайна того сочувствия с читателями, которого ни– когда не постигнут люди, думающие, что можно писать без вдохновения, даже без убеждения, и что в искусстве, как в ремесле: стоит только набить руку, чтоб попасть в литераторы.
Оканчивая статью, мы не можем не принести жертвы промышленному духу нашего времени. Вспоминая хорошие повести, у нас существующие, мы нашли, что русская литература нашего времени не совсем бедна ими, – и потому думаем, что тот затеял бы хорошее дело, кто собрал бы в одну книгу все повести, доныне изданные особо или рассеянные по журналам: Пушкина, Гоголя, Лермонтова, князя Одоевского, графа Соллогуба, Даля, Павлова, псевдонима А. Н.[18], Панаева, Гребенки и других. Такое собрание необходимо имело бы успех в России и послужило бы пособием для иностранцев, которые с недавнего времени так прилежно занимаются русскою литературою и которые, будучи обмануты пышными объявлениями литературных спекулянтов, принимаются за переводы изделий, нисколько не достойных этой чести и только поселяющих весьма странное мнение о нашей литературе на чужой стороне, где не могут быть известны все домашние сделка наших чернильных витязей[19].
Рецензия Белинского на первый сборник повестей и рассказов В. А. Соллогуба «На сон грядущий» – один из многочисленных отзывов критика о его творчестве в эти годы (см. письма Белинского И. И. Панаеву от 25 февраля 1839 г., от 15 марта, 25 и 31 октября 1840 г., 20 апреля 1842 г.). В обзоре «Русская литература за 1841 год» Белинский отметил «три прекрасных произведения» – «Историю двух калош», отрывок из «Тарантаса» и «Аптекаршу», о последнем он сказал, что оно явилось «особенным доказательством таланта автора», ибо это «само мастерство, характеры все до одного прекрасно очерчены, верно выдержаны» (наст. т., с. 332). В статье «Русская литература в 1842 году» Соллогуб назван «первым писателем в современной русской литературе» (наст. изд., т. 5).
Белинский подразумевает Полевого, выпустившего вместо 18 томов «Истории русской литературы» всего 6, Греча, претендовавшего на звание «дворецкого» в русской литературе, и Булгарина, «певшего» себе дифирамбы.
Имеется в виду Полевой, который после закрытия «Московского телеграфа» сделался романистом и драматургом.
Имеется в виду повесть В. Соллогуба «Два студента» (1837).
мое (лат.). – Ред.
Выделяя курсивом «нелитературные журналы», Белинский, по-видимому, имеет в виду издание Н. И. Гречем «Журнала министерства внутренних дел» (1829–1831) и, особенно, журнал «Эконом», издававшийся Ф. В. Булгариным с 1841 года, в ту пору, когда тот был членом-корреспондентом специальной комиссии по коннозаводству.
Речь идет о примечаниях Н. И. Греча к статье «Справедливое суждение «Сына отечества» об «Отечественных записках», напечатанной в «Северной пчеле», 1839, № 29, с. 114. Статья содержала критику «Отечественных записок».
Белинский использует выражение Пушкина из «Бориса Годунова»: «Великий ум! муж битвы и совета!»
Подразумевается нормативный характер критических статей Булгарина и Греча.
Белинский цитирует повесть «История двух калош» (1839). Еще в 1839 г. Белинский назвал ее «лучшей» в «Отечественных записках» и «редким явлением в современной русской литературе» (наст. изд., т. 2, с. 443).
здравствуйте (франц.). – Ред.
Аллан (франц.). – Ред.
Тальони (итал.). – Ред.
Леграна (франц.). – Ред.
Кулон (франц.). – Ред.
Русская транскрипция французской фразы: «Знакомы ли вы с Чуфыриным и Курмицыным».
лад (франц.). – Ред.
Цитируется повесть «Большой свет» (1840). По словам самого автора, в этой повести изображено «светское значение» Лермонтова (В. А. Соллогуб. Воспоминания. М. – Л., «Academia», 1931, с. 376). Однако в целом «Большой свет» не преследовал цель дискредитировать Лермонтова, который, как и Белинский, отнесся к повести вполне положительно (см. письмо Белинского Боткину от 16–21 апреля 1840 г., см. также: Р. Б. Заборова. Материалы о М. Ю. Лермонтове в фонде В. Ф. Одоевского. – Труды ГПБ им. М. Е. Салтыкова-Щедрина, т. V (8). Л., 1958, с. 185–199).
А. Н. или А. Нестроев – псевдоним П. П. Кудрявцева (1816–1858), беллетриста и историка, литературного сотрудника «Телескопа», «Молвы», «Московского наблюдателя», а затем «Отечественных записок», «Современника», профессора всеобщей истории Московского университета.
Речь идет о переводах книг Булгарина и Греча на ряд европейских языков в 1830 – начале 1840-х гг.
