И вот пришел Самуил Маршак.
Маршак никогда не был поэтом в подлинном смысле этого слова, и он не тратил силы на отказ от собственной личности. Ему не от чего было отказываться. Но зато он обладал замечательной способностью к использованию различных поэтических средств, всего того, что в качестве побочных эффектов было наработано русской и английской поэзией. И он сделал самое большее, что мог бы сделать в поэзии непоэт, — он стал детским поэтом. Его экспансия во взрослую литературу, эта издержка авторитета, сразу обнаруживает главный его недостаток, а вернее сказать, главное отсутствие. Но в стихах для детей он чуть ли нс личность, потому что мир его стихов существует, и отчего бы не считать его миром автора?
Этот мир никак не назовешь внутренним, внутри он пуст, как выеденное яйцо, но он реален, ничего не поделаешь. И он не лишен противоречивости, тоже, разумеется, внешней, которую дети авось не заметят, пока не вырастут.
Мне нынче вспомнятся барчук,
Хорошенький кадетик,
Когда суворовец — мой внук —
Прислал мне свой портретик.
Ну, мой скромнее не в пример,
Растет не по-кадетски.
Он тоже будет офицер,
Но офицер советский.
………………………………….
Прошибла старика слеза…
— и т. д.[6] Такое читая — как слезе не прошибить? Ложь детских стихов Маршака, как детская ложь, порой наивна до умиления. Но это опять — только на поверхности. Кто учтет внутреннее действие этой, как и прочей другой, примитивной отравы на детские податливые умы?
И тогда, выискивая для Маршака безобиднейшее приложение его способностям, думаешь: да пусть бы переводил! Но только стихи для детей. Уж это он безусловно умеет. Написать грамотный детских стих по заданной смысловой канве — вот призвание; вот подлинное дело Маршака.
С таким шитьем
Нельзя спешить.
Нешуточное дело!
Папаху шить —
Не шубу шить,
Но надо шить
Умело…[7]
Я читал в журнале, издающемся в Армении, что никто никогда ни на один язык так не перевел Ованеса Туманяна и что армяне будут всегда Маршаку благодарны. Эти застольные похвалы, я думаю, не очень преувеличены. А тогда — чего остается желать?
Приезжаешь в Ереван, в Эчмиадзин, в Дилижан — и всюду тебя встречают армяне и дружно, хором — благодарят…
Но еще мне рано, даже в таком контексте, упоминать все эти живые слова. Еще Армения — понятие литературное, и название журнала — «Литературная Армения» — еще звучит для меня тавтологией.
Главное ощущение: обволакивающее ничто. Безударность, обтекаемость, безынтонационность. Странно, стихи для детей отодвигаются куда-то на задний план: он оттеснил их переходами и запоздалой лирикой. Но и там, вдалеке, маячат какие-то «но». Организованные игры мальчиков и девочек из хороших семей. Советские бальные танцы и книксены с красным галстучком. (Наконец-то я в слове «светский» поставлю это вожделенное «о», всегда мозолящее глаза своим отсутствием.) Вдруг автор грозит добродушным толстеньким пальцем. Это конфликт. Гришка[8] порвал книжку. Он больше не будет. Вытри слезы и встань в строй. Продолжаем.
Лирика. Занудливое рассудочное брюзжанье. Всяческое назиданье молодым-неразумным. Вырастете — будете такими, как я.
Дальше. Политические — сатирические. Исключаем как краевой эффект.
Дальше. Легенда о Маршаке-переводчике. Бесполый Киплинг, беззубый Шекспир. Да и с Бернсом все не так благополучно. То есть так благополучно, что дальше некуда…
Маршак, как марсианин Рэя Брэдбери, непрерывно меняет свой внешний облик, выдвигая на передний план то одно, то другое свое отсутствие. И сейчас, когда отказала магия времени, то, что было в нем радостным, — оказалось грустным, то, что было серьезным, — оказалось смешным, а уж самое-самое важное обернулось просто ничем.
И эта неучтенность второго смысла, порой противоположного первому, эта смешная пародийная двойственность — самое, быть может, в нем любопытное как свойство не только его, но целой эпохи.
Мистеру
Твистеру
Дочь прошептала:
— Если ночлега
Нигде не найдем,
Может быть,
Купишь
Какой-нибудь дом?.
— Купишь! —
Отец
Отвечает,
Вздыхая:
— Ты не в Чикаго,
Моя дорогая.
Дом над Невою
Купить бы я рад…
Да не захочет
Продать Ленинград!
Я задумался над этими строчками, еще живя в деревянном бараке, с дюжиной семей на одну уборную. С тех пор я часто их повторяю, благо в поводах, как говорится, недостатка нет. Ты не в Чикаго, моя дорогая! — Это уже просто фольклор, классика!
И такая же двусмысленность от бессмыслия — в большинстве переводов. Нелепостью, чуждым боковым эффектом оборачивается подавление всякого импульса, исходящего от оригинала. Переводы Киплинга — нагляднее не придумаешь.
...И если можешь сердце, нервы, жилы
Так завести, чтобы вперед нестись,
Когда с годами изменяют силы
И только воля говорит: «Держись!»
Так и видишь: зашторенный кабинет, мягкие кресла с подушечками, брюзгливый старик, никогда не ходивший пешком, всегда ездивший в автомобиле с шофером в этой стране пешеходов и трамвайной ругани. «Ты не в Чикаго, моя дорогая!» А может, не так, а может, дело не в этом. Но вот я вспоминаю другой перевод, кажется, если не ошибаюсь, Полонской9. Тем более примечательно, если женщина. Тут ведь речь не о физиологических качествах, а о характере личности.
Умей принудить сердце, нервы, тело
Служить тебе, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только воля говорит: «Иди!»[9]
Насколько точнее, честнее и проще слова, насколько больше напряженности и динамики, хотя слово, означающее движение, только одно и стоит в конце.
Но есть у Маршака, у «взрослого» Маршака, у старого, наверное, незадолго до смерти, две строчки, быть может, единственные:
Как призрачно мое существованье!
А дальше что? А дальше ничего[10].
Дальше там действительно нет ничего, обычные рассудочные построения, но эти две строчки… они, по-моему, есть. Это то, что так Маршаку не свойственно, это возглас, и, кажется, искренний. В системе другого, искреннего, поэта эти строчки могли бы звучать трагически. Здесь же общий бесчувственный фон не дает им должного наполнения. Но так или иначе, это та остановка, где испытываешь не досаду, уже ставшую привычной, а какое-то иное, неясное чувство — быть может, сожаление?..
В оригинале у Пастернака — богачу. Карабчиевский здесь цитирует по памяти.
Стихотворение С. Маршака «Наш герб».
Стихотворение С. Маршака «Как печатали вашу книжку».
Стихотворение С. Маршака «Пудель».
Бенедикт Сарнов. Рифмуется с правдой. Книга не только про стихи. М. «Советский писатель». 1967. (Раздел «Страна Гайдара»)
Стихотворение С. Маршака «Быль-небылица».
Стихотворение Ованеса Туманяна «Кот-скорняк» в переводе С. Маршака.
Персонаж стихотворения С. Маршака «Книжка про книжки».
Карабчиевский ошибся, перевод принадлежит М. Лозинскому и звучит так:
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело
И только Воля говорит: Иди!
Стихотворение С. Маршака «Как призрачно мое существованье!..».
