Виссарион Белинский - Стихотворения М. Лермонтова (2)

Такие люди в Германии называются филистерами, и пока на русском языке не приищется для них учтивого выражения, будем называть их этим именем. Для публики великий писатель тот, кто велик своими созданиями, а не долговременным писательством; публика иногда провозглашает великим талантом молодого человека, который не больше трех дней как начал писать и имени которого до той минуты никто не слыхал, – и та же публика с упрямым презрением иногда не хочет и слышать о человеке, которого имя лет тридцать печатается и там и сям, который успел написать целую гору вздорных книг и которого толпа давно признала чуть-чуть не гением. Но толпа, – о, это совсем другое дело! толпа ничего не видит в книге, кроме бумаги и букв, кроме заглавия, имени и рифм. Выходит новый роман, – она его не читает, ожидая, что скажут ее оракулы, такой-то журнал, такая-то газета. Толпа неповоротлива по натуре своей, и ничто так не трудно для членов ее, как перейти от одного портного к другому, переменить одну кондитерскую на другую или заменить старый авторитет, старую славу – новым авторитетом и новою славою. Новое литературное имя, новая слава – бич для толпы, ибо это имя, эта слава переворачивают вверх ногами бедный запас ее бедных мненьиц. Толпа готова признавать примечательный талант даже в Пушкине, которого не любит по филистерскому инстинкту, и признавать не за его гениальность, которую узкие лбы не в состоянии постигнуть, но потому, что толпа, волею или неволею, прислушалась к нему в продолжение по крайней мере двадцати двух лет. Как же требовать от толпы, чтоб она не хмурилась и сердито не махала своими бумажными колпаками, когда ей вдруг говорят, что, например, Гоголь – великий писатель, что его «Ревизор» – гениальное создание, что Лермонтов – талант необыкновенный, обещающий в будущем нечто гениальное, великое? Каково же этим господам, которые, в своей апатической дремоте, почитаемой ими за жизнь, привыкли смотреть на Выбойкина, Тряпичкина и Пройдохина[15], как на величайших романистов, драматистов, грамотеев и критиков, потому только, что они уж давно торгуют литературою и сами ежедневно величают себя гениями? каково им слышать, что гг. Выбойкины, Тряпичкины и Пройдохины – просто безграмотные пачкуны, накричавшие сами себе, будто они ли не они ли, будто им и Пушкин нипочем, и Вальтер Скотт свой брат, будто они всех и умнее, и талантливее, и благонамереннее, и будто в головах всех русских литераторов, вместе взятых, меньше ума, чем в мизинчике каждого из них?[16] Чтоб докончить характеристику толпы, мы должны сказать, что филистеры и китайцы, не будучи одним и тем же, похожи друг на друга и родственны друг другу; впрочем, о их сходстве и сродстве мы поговорим еще в другое время. «Филистеры» есть везде, и всегда в большем противу членов публики количестве, но в других местах они сноснее, потому что не так заметны, будучи подчинены невольному влиянию публики. Оттого-то в тех местах есть самостоятельность в воззрениях; авторитеты возникают и падают не случайно, но разумно; все талантливое тотчас оценивается каким-то инстинктом, а незаконные и устарелые авторитеты исчезают, как дым, сами собою.

«Отечественные записки» всегда будут иметь в виду не толпу, а публику. Уверенные, что истина всегда возьмет свое, они, в суждениях своих, не будут согласоваться ни с заплесневелыми литературными адрес-календарями, ни с говором полуграмотной толпы, а с собственным чувством и разумением, на основании самого судимого предмета. И потому «Отечественные записки», при сей верной оказии, еще громче, чем прежде, объявляют во всеуслышание глубокое свое убеждение, что первые опыты Лермонтова пророчат в будущем нечто колоссально великое. Не говоря, например, о его поэме «Мцыри» (стр. 121–159) как о целом создании, выписываем два места из нее, чтоб читатели, еще не кончив нашей рецензии, могли судить об алмазной крепости и блеске стихов Лермонтова, дивной верности и неисчерпаемой роскоши его поэтических картин:

Такой стих – булатный меч: и кто, едва взявшись за него, вертит им, как тросточкою, – тот богатырь… Но вот последняя прощальная песнь лебедя, оставляющего привычные воды для других, дальних и чуждых, но, может быть, более привольных ему вод:

Да! кроме Пушкина, никто еще не начинал у нас такими стихами своего поэтического поприща и так хорошо не олицетворял мифического предания об Иракле, который еще в колыбели, будучи дитятею, душил змей зависти…

Впрочем, пока довольно: «Отечественные записки» надеются вскоре поговорить в особой статье, в отделении «Критики», о стихотворениях Лермонтова;[17] а все сказанное здесь просят своих читателей принять за простое библиографическое известие, конечно, длинноватое – но подобные литературные явления делают невольно говорливым…

Белинскому, по-видимому, были неизвестны ранние публикации произведений Лермонтова (см. примеч. 14 к статье «Герой нашего времени»). Считая началом поэтического творчества Лермонтова 1837 г., Белинский имел в виду получившее широкое распространение в списках стихотворение «На смерть поэта».

О поэзии Кольцова Белинский не раз говорил в работах 1840 г., но найденная в этой рецензии формула-характеристика одна из самых точных и метких.

В том же, 1840 г. под впечатлением прочитанного в пятом номере «Отечественных записок» он писал 16 мая В. П. Боткину: «Стихи Красова мне решительно не нравятся, особенно «К Дездемоне» – черт знает, что такое». Об изменении взгляда Белинского на поэзию Красова см. примеч. 10 к статье «Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова».

Речь идет о Гоголе. См. примеч. 2 к статье «Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова».

Белинский имел в виду критиков, нападавших на него за восхищение талантом Лермонтова, названного им в ряду великих поэтов. Среди самых «непримиримых» был С. О. Бурачок, который в статье «Система философии «Отечественных записок» пытался доказать, что все «положения» философии этого журнала «ложны», критические оценки – предвзяты. «Отечественные записки» взялись протежировать – во что бы то ни стало – Шиллеру, Гете, Байрону, Гофману, Шекспиру, Вальтер-Скотту, Пушкину, Гоголю, Лермонтову…» («Маяк», 1840, ч. IX, гл. IV, с. 18). См. прим. (вводную заметку) к статье «Стихотворения М. Лермонтова».

Белинский имеет в виду здесь Н. И. Греча – автора «Чтений о русском языке», вышедших в двух частях в 1840 г., и нескольких грамматик. Греч писал в «Литературном пояснении» о «диком наречии», «варварском, непонятном языке» в некоторых статьях «Отечественных записок» («Северная пчела», 1840, № 19, 24 января).

Об абсолютно субъективно-объективных журналах с издевкой писал Булгарин в «Северной пчеле» (1840, № 246, 30 октября, см. ниже прим. 12). Нападки на Белинского за его философскую терминологию (представлявшую иногда буквальный перевод с немецкого общих понятий) были столь ожесточенными, что в следующем номере журнала критик посвятил им гневную тираду в обзоре «Русская литература в 1840 году» (см. наст. т., с. 206).