Эти объединения и отряды помогли отстоять справедливость во многих и многих конкретных случаях (каждый — сюжет для книги), выправить и защитить множество ребячьих судеб. И «мальчики со шпагами», как они описаны в неприемлемых для Р. Арбитмана книгах — независимо от того, фантастика это или нет — были совершенно реальными личностями. Потому и полюбились читателям. А вовсе не потому, что автор проповедовал идею, «польстившую самолюбию тинейджеров».
К сведению г-на Арбитмана, никаких «тинейджеров» тогда не было. Да и сейчас среди подрастающего поколения встречаются не только они, но и нормальные дети и подростки. Критик может возразить, что, используя термин «тинейджеры», он имел в виду чисто возрастную категорию. Однако здесь чудится лукавство. Литератор не может не быть чутким к слову, не может не ощущать, что в этом новомодном, полюбившемся молодым критикам и социологам словечке заключена характеристика определённого социального стереотипа. «Тинейджер» в нашем обществе — это порождение нескольких последних лет, нашего равнодушного к детям времени. Этакое жующее заграничную жвачку создание, чьи мысли сводятся к «адидасовским» шмоткам, а постижение искусства застыло на уровне разноцветных пивных банок и кассет с мордобойно-сексуальными триллерами.
При всей распространённости «тинейджеров», это всё же не единственный портрет нынешнего школьного поколения. К счастью, существуют ещё обычные мальчишки и девчонки, для которых «пионерская экзальтация» (то есть нормальные человеческие отношения: бескорыстная дружба, верность слову, стремление защитить слабого, вступиться за правду — а отнюдь не пропаганда большевистских лозунгов), вопреки утверждению критика, не стала архаикой. Свидетельство тому — письма моих читателей, которые огорчают меня одним — я не в состоянии ответить на всё (за что, пользуясь случаем, и прошу у авторов этих писем прощения).
Именно для этих ребят, а не для «тинейджеров» (которые, к сожалению, всё равно ничего не читают) я и пишу свои книги. И, взявшись за эту статью, заступаюсь прежде всего за них, своих читателей, а не за себя.
Кстати, г-н Арбитман прав, у этих ребят действительно ясные глаза. Критик мог бы (видимо к неудовольствию для себя) убедиться в этом, встретившись с ними. С теми, кто любит книги, музыку, природу, свой дом, родителей, друзей. А не только жевательную резинку, компьютерные игры и рок-ритмы. Ясность взгляда у ребёнка и подростка — это свидетельство определённого духовного потенциала. Как ни бьётся наше взрослое общество над искоренением оного и превращением детей в поголовных «тинейджеров», потенциал этот кое у кого ещё сохраняется.
Но вот «буршами» этих ясноглазых мальчиков г-н Арбитман называет зря. Это или от филологической некомпетентности, или от стремления к чрезмерной образности.
«Бурш»- чисто немецкое понятие. От «Bursche», что означает «парень», «малый», «слуга», «ученик-подмастерье», «студент» в конце концов. Именно немецких студентов старого времени, этаких кряжистых недорослей, забияк-дуэлянтов и любителей пива было принято именовать буршами. Чистота души и ясность взгляда, увы, не были их основополагающими признаками.
Конечно, г-н Арбитман может разъяснить, что употребил это слово в переносном смысле. Но в каком? Может быть, имеется в виду излишняя агрессивность моих героев, их постоянное стремление к конфликтам?
Но, к сожалению, общая драма близких мне по духу ребят (и «книжных», и живых) как раз в том, что они вовсе не хотят конфликтов. И никогда не начинают первыми. И Серёжа Каховский, и Кирилл Векшин из «Колыбельной для брата», и маленький художник Валька Бегунов из ранней повести «Валькины друзья и паруса», и мальчишки из повестей-сказок хотят жить нормально: играть в свои ребячьи игры, дружить со сверстниками, читать книжки и вечером возвращаться домой, где их ждёт мама. Они вступают в конфликты вынужденно, когда окружающий мир заставляет их делать это. Они лезут в драку лишь тогда, когда уже совершенно необходимо защищать себя, друга, всё, что любят. И своё достоинство (до сих пор сохранилось кое у кого такое «архаическое» понятие), потерять которое они, в отличие от «тинейджеров», страшатся пуще всего. И они дерутся — подчас неумело, беспомощно, преодолевая страх и отвращение к насилию. И уж меньше всего, вопреки утверждению г-на Арбитмана, эти дети уповают на то, что «добро должно быть с кулаками» (очевидно, критик весьма поверхностно знакомился с текстами).
Вынужден процитировать себя. Один из главных «мальчиков со шпагой», в повести «Колыбельная для брата», разговаривая с директоршей школы, высказывается по этому поводу однозначно.
Директорша многомудро поучает своего питомца:
— А ты слышал такие стихи: «Добро должно быть с кулаками…»?
— Слышал, — сказал Кирилл. — Но здесь же школа, а не секция бокса.
Так кто же проповедует «кулачное» добро? Дети или взрослые?
Лукавит Р. Арбитман и тогда, когда — вслед за теми же «минпросовскими дамами» — обвиняет автора в противопоставлении мира детей миру взрослых. Конечно, критику удобно утверждать, что в книгах Крапивина хорошие взрослые — исключение. Такое же, как и плохие дети. Он, видимо, не учитывает, что читатели тоже знают эти книги, и знают неплохо. И видят, что в них немало замечательных отцов и матерей, и педагогов, которые готовы жизнь положить за ребятишек. И что в повестях о «Великом Кристалле», которые критик бомбардирует с особым энтузиазмом, среди положительных взрослых не только Корнелий Глас и «резвящиеся доктора-профессора» (я так и не понял, кто это), но и капитан Красс, разрывающийся между воинским долгом и необходимостью помочь мальчишке, и священник, погибший при защите детей от тамошних «сил правопорядка»; и отец Витьки Мохова; и хозяин таверны Кир, ежедневно рискующий жизнью ради спасения незнакомых людей… Кстати, и бургомистр Биркенштакк далеко не злодей: он по-своему болеет за жителей города, поэтому и высылает «опасного» мальчишку.
С другой стороны, где «преимущества юного возраста», которые писатель якобы «возвёл в абсолют»? Разве только упомянутые критиком «Садовые тролики» пребывают среди юных персонажей негативного плана?
Разве не травит целый класс во главе с негодяем Пальчиком маленького Корнелия Гласа? Разве сам этот юный Корнелий — положительное дитя? Разве в окружении Галиена Тукка нет вредных мальчишек?. И разве Кирилла Векшина не избивают его сверстники-уголовники? И разве маленький Стаська не предаёт Серёжу Каховского?
С туманной многозначительностью г-н Арбитман сообщает:
«Однако когда В. Крапивин, наконец, отдал предпочтение жанру фантастики, полностью переключился на „параллельные миры“, даже самые доброжелательные читатели стали понимать, что здесь не всё так просто и не всё так однозначно, как казалось прежде. Всё куда серьёзнее».
Что стали понимать «самые доброжелательные читатели»? Они понимают, г-н Арбитман — тоже, а я — нет. Что «всё куда серьёзнее»?
Аж холодок по коже, как при чтении критиков ждановской эпохи. Что такое я написал? Поведут «куда следует» или ограничатся моральной проработкой?
Но в одном смысле, действительно «всё не так просто, как прежде». Потому что в фантастических повестях о Кристалле я постарался поднять тему о беззащитности (не исключительности, не агрессивности, а именно беззащитности) детей с аномальными способностями и особыми талантами. Ибо, несмотря на умение окружать себя силовым полем и уходить в иные пространства, они не защищены от социальной косности и от жестокостей окружающего мира. Их дар — не только их достояние, но в то же время их трагедия.
И эта тема — не из одной лишь области фантастики. Мало ли примеров, когда необычный талант ребёнка вызывал неприятие и служил причиной всяких бед? Вся наша педагогика до последнего времени была основана на стремлении заставить школьника быть как все, «не высовываться».
Способность уйти в иномир не заменит ребёнку родной дом, любящих отца и мать. А у каждого они есть сейчас?
Если критик считает возвращение к этой теме «обескураживающими повторами», пусть вновь оттачивает перо — от этих проблем я не отступлю.
Обидно только, что всячески изничтожая ненавистного ему Крапивина (а заодно и подвернувшегося под руку начинающего литератора И. Тяглова), критик в сферу своего негодования втягивает совсем ни в чём не виноватых писателей. Ну, за что он обозвал старых наших фантастов (которых любили и любят миллионы читателей) Г. Гребнева и Н. Трублаини авторами «чекистско-фантастических романов»? А маленького Павлика из знаменитой «Тайны двух океанов» фактически возвёл в ранг нештатного агента НКВД.
Подумать только, Павлик помог разоблачить шпиона Горелова! Как он смел, мальчишка! Ну и что же, что Горелов враг?! Всё равно он — взрослый.
