Иоганн Гете - Из записной книжки Гете

II. ТРЕТЬЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО КО ГРОБУ ЭРВИНА В ИЮЛЕ 1775 ГОДА

Снова у твоей могилы, у памятника вечной жизни в тебе, склонившись над твоей гробницей, священный Эрвин, я чувствую, благодарение богу, что остался таким, как был, и по-прежнему глубоко растроган твоим величьем и — о, блаженство! — еще глубже, еще взволнованнее, чем некогда, растроган твоею правдой, ибо прежде я из ребяческой преданности нередко старался чтить то, что не внушало мне никаких чувств и, сам себя обманывая, в любовном рвении золотил лишенные правды и силы предметы. Одна за другою упадали туманные пелены с моих глаз, но ты не покинула моего сердца, все одухотворяющая любовь! Ты, живущая подле правды, хоть они и говорят, что ты боишься света и растворяешься в тумане.

Ты един, и ты жив, ты зачат и созрел, ты не собран из частей и заплат. Пред тобой, как пред вспенившимся водопадом могучего Рейна, как пред сияющей, вечно заснеженной вершиной горы, как пред зрелищем широко раскинувшегося, радостно-синего моря или скал, упершихся в облака, и твоих сумеречных долин, серый Сен-Готард, как пред великой мыслью мироздания, — в душе оживают все творческие силы, в нее заложенные. В поэзии они что-то невнятно бормочут, на бумаге, в штрихах и в линиях, тщетно силятся воздать хвалу вседержителю за вечную жизнь, за всеобъемлющее, неугасимое чувство того, что есть, было и пребудет во веки веков.

Я хочу писать потому, что мне хорошо, а когда я писал в таком душевном состоянии, хорошо становилось и тем, кто это читал, если в их жилах текла чистая кровь и глаза у них были открыты. Пусть же и вам будет хорошо, друзья мои, на воздухе, что веет поверх всех крыш этого искаженного далью города, когда я утром смотрю на него со своего пути!

Я поднялся выше и смотрю вниз, мне уже открылась прекрасная равнина, она тянется в сторону моей родины, моей любви, и тем не менее полна прочного чувства настоящего мгновения.

Когда-то я написал листок, исполненный туманной задушевной искренности, мало кто читал его, мало кто точно его понял, но чуткие сердца увидели в нем искру того, что невысказанно и невысказываемо делает человека счастливым. Странно было — таинственно говорить о некоем здании, факты окутывать загадками и поэтически лепетать что-то о пропорциях! Но я и сейчас не в лучшем положении! Так пусть же это будет моей судьбой, как и твоей судьбой, величавая башня, а также и твоей судьбой, широко раскинувшийся мир господень: быть не понятым и лишь обрывками осесть в мозгах безродных людишек всех народов.

О, если бы вы были со мной, богато одаренные художники, проникновенно чувствующие знатоки, те, кого я так часто встречал в своих малых странствиях, и вы, кого я не встретил, но кто существует! Если вам не покажется слишком мал этот листок, то да поможет он вам выстоять против непрестанного притока ничего не значащей посредственности, а если вам суждено будет посетить это место, вспомните обо мне с любовью.

Для тысяч людей мир — волшебный фонарь, картинки мелькнут и тут же исчезнут, впечатления в душе останутся плоские и разрозненные. Потому эти люди с легкостью позволяют вести себя чужому суждению, они готовы в другом порядке разместить свои впечатления, одни отодвинуть в сторону, другие — время от времени переоценивать.

Прибытие Ленца прервало благоговейное настроение пишущего, чувства переплеснулись в разговоры. За этими разговорами промелькнули остальные привалы. С каждым шагом мы убеждались: творческая сила художника — это всегда нарастающее чувство пропорций, масштабов, чувство подобающего и того, что только благодаря этому возникает самостоятельное произведение искусства, как другие создания развиваются лишь благодаря своей индивидуальной зародышевой силе.

1775

Эти заметки написаны в 1775 году и опубликованы в 1776 году в приложении к немецкому переводу трактата «О театре» Луи-Себастьяна Мерсье.

По Фальконе и касательно Фальконе. — Великий французский скульптор Этьен-Морис Фальконе (1716–1791) был противником подражания античным образцам; в частности, он отвергал статую Марка-Аврелия в Риме, считавшуюся примером для всех скульпторов. В противовес статичности классических статуй Фальконе выдвигал принцип динамичности и в таком стиле возвел свою лучшую скульптуру — памятник Петру I в Петербурге (1766). Фальконе упрекали за то, что он судил о римской статуе, не видя ее и будучи знаком только с ее гипсовым слепком. Отвечая противникам, Фальконе утверждал, что дело не в гипсе или мраморе — художник должен следовать природе. Хотя как представитель стиля барокко Фальконе понимал следование природе иначе, чем Гете, молодой поэт воспользовался его высказыванием, чтобы, отталкиваясь от него, развить свое понимание искусства в духе эстетической теории «Бури и натиска». Статья Гете начинается с цитаты Фальконе из «Размышлений о статуе Марка-Аврелия и о других предметах, относящихся к искусству, адресованных г-ну Дидро» (1771).

Рембрандт, Рафаэль, Рубенс. — Искусство Рафаэля признавалось классическим, но Рембрандт и Рубенс еще не были признаны образцовыми художниками. Поставив их в один ряд, Гете бросает вызов классическим вкусам.

Как относится Рембрандт к такому упреку? — Далее следует описание гравюры Рембрандта «Поклонение пастухов при свете фонаря» (ок. 1562 г.).

На гравюре Гудта по картине Эльсгеймера «Филемон и Бавкида»… — Картина немецкого художника Адама Эльсгеймера (1578–1610) «Юпитер и Меркурий у Филемона и Бавкиды» находится в Дрезденской галерее. Гете владел двумя гравюрами по этой картине, в том числе гравюрой нидерландского художника Хендрика Гудта.

Третье паломничество ко гробу Эрвина. — Как отмечено выше, могилы Эрвина Гете не мог видеть, но прочитал о ней в описании Страсбургского собора, изданного Г.-Г. Бэром в 1744 г. Первым «паломничеством» было посещение собора, о котором говорится в статье «О немецком зодчестве». Второе «паломничество» Гете совершил проездом через Страсбург в Швейцарию в 1775 г. и третье — на обратном пути.

…как пред вспенившимся водопадом могучего Рейна… — Гете имеет в виду водопад у Шафгаузена, в Швейцарии, где он был незадолго до третьего посещения собора.

…великой мыслью мироздания… — Гете цитирует выражение из оды Клопштока «Цюрихское озеро».

Первый привал. — Речь идет о трех этапах написания, а также о привалах на первой и второй галереях собора и на его вершине.

Когда-то я написал листок… — Речь идет о статье Гете «О немецком зодчестве».

Почему природа всегда и везде прекрасна, всегда значительна? И так много говорит нам? Мрамор же или гипс хотят света, прежде всего света. Не потому ли, что природа всегда в движении, всегда заново себя созидает, а всеми излюбленный мрамор мертв и лишь волшебная палочка освещения выводит его из безжизненности? — Прим. автора.

Наоборот (лат.).

На гравюре Гудта по картине Эльсгеймера «Филемон и Бавкида» Юпитер сидит в удобном кресле, Меркурий же растянулся на низком ложе, хозяин и хозяйка хлопочут, стараясь получше принять гостей. Меж тем Юпитер успел оглядеться кругом и вдруг заметил гравюру, на ней было изображено одно из его любовных приключений, которому содействовал Меркурий. Ежели такая придумка не стоит больше, чем целый арсенал доподлинных ночных сосудов древности, то я готов навсегда отказаться от всех размышлений и писаний, от всех своих устремлений и поэтического творчества. — Прим. автора.