— Как это уже было здесь в Мюнхене во время Советской республики? — заметил я. — Дома евреев не были намазаны кровью, но, все же, какое-то тайное соглашение наверняка было заключено, так как среди всех этих бесчисленных обысков не было ни одного обыска у евреев. Это запрещено, как объяснил мне на мой двусмысленный вопрос один из тех тупых красногвардейцев, которые тогда меня едва не арестовали. Естественно, среди арестованных тоже не было ни одного еврея. За исключением лишь одного профессора Бергера, да и он попал под этот каток только потому, что он еще недолго был в Мюнхене и, ко всему прочему, был замкнутым чудаком. Евреи просто не знали его; а когда они узнали, было уже слишком поздно. Все же и смерть этого Мортимера очень пошла им на пользу: последовавшая затем болтовня не оставляла им желать ничего лучшего. В 1871 году в Париже защита евреев тоже была заранее запланированной. Коммунисты разрушали все, что могли; но все многочисленные дворцы и дома Ротшильдов остались целыми. Теперь можно понять то место у Моисея, согласно которому с евреями из Египта вышло «также много всякой черни».
— Тогда это мошенничество удалось только наполовину, — добавил он, — египтяне в последний момент еще успели взять ситуацию под контроль и выгнали ко всем чертям евреев, включая и «много всякой черни». Должно быть, происходила ужасная борьба, пока до этого дошло. Ведь уже одно убийство первенцев достаточно четко указывает на это. Так же, как и у нас, евреи привлекли на свою сторону многочисленный нижний слой — свобода, равенство, братство?! И однажды ночью спустили его по команде: «Долой буржуа, убивайте их как собак!» — но, вопреки ожиданию, произошло не так, оставшаяся национально настроенной часть египтян ударила противника его же оружием, и Моисеи, Коны и Леви с большим треском вылетели из страны, вместе с теми местными, которых они успели привлечь на свою сторону.[10] То, что им разрешили забрать с собой все, все похищенное ими имущество[11] — об этом с удовлетворением сообщает Библия. Причем сообщает в достаточно преувеличенной манере, что египтяне были «рады».[12] Но самое прекрасное — это благодарность тупых еврейских сообщников, которую они получили после этого. Вдруг их стали называть «чернью», хотя раньше они были дорогими товарищами. Думаю, в пустыне у них сразу глаза округлились от удивления, когда они об этом узнали.
— У убийства 75 000 персов в «Книге Есфирь», без сомнения, была та же большевистская подоплека, — добавил я. — Евреи в одиночку с этим бы не справились.
— В той же малой степени, — согласился он, — как и со страшным кровопролитием, охватившем половину Римской империи при императоре Траяне. Сотни и сотни тысяч неевреев самой благородной крови в Вавилоне, Киренаике, в Египте, на Кипре были убиты как скот, большинство из них при самых ужасных мучениях! И еще сегодня евреи радуются этому. Если бы различные очаги восстаний действовали совместно, торжествующе пишет еврей Грец[13], то они, возможно, уже тогда нанесли бы последний удар римскому колоссу.
— Наш праздник в честь победы при Седане, — заметил я, — евреи ругают как варварство; а то, что они даже сейчас, по прошествии такого огромного периода времени, из года в год во всех синагогах с ликованием отмечают в праздник Пурим свой подвиг с убийством 75 000 персов, это для них совершенно в порядке вещей.
— Но мы тоже, — сказал он сухо, — мы как раз ничего не видим, и, естественно, тем более не умеем правильно читать. Еще до того, как дошло до первого столкновения с египтянами, главный мерзавец, непорочный Иосиф, сумел там все здорово подготовить. Семь тощих коров, все зернохранилища набиты зерном, народ неистовствует от голода, тогдашний фараон полностью превратился в еврейского прислужника, и зерновой ростовщик Иосиф, «поставленный над всей землей Египетской»![14] Жалобы за жалобами, но все тщетно, еврей железной рукой держит склады зерна закрытыми так долго, пока египтяне за кусочек хлеба не начинают отдавать сначала свои деньги, потом свой скот, потом свои пашни, и, в конечном счете, свою свободу.[15] В столице, однако, вдруг кишит евреями: тут уже и старый Иаков, и его сыновья, и его дочери, и дети его сыновей, и дети его дочерей, и все семя, вся родня.[16] И Иосиф «долго плакал» от радости. После того, как он раньше говорил своим братьям: «Вы будете есть тук этой земли» и «лучшее из всей земли Египетской дам вам».[17] Когда, однако, этот славный египетский гражданин иудейского вероисповедания умер в возрасте ста десяти лет, пришел другой фараон, который «ничего не знал об Иосифе», и ему стало страшно и тревожно от очень возросшего к тому времени народа «сынов Израилевых».[18] Он боялся, что когда случится война, они «соединятся с нашими неприятелями», он был умнее, чем Вильгельм II, который надеялся на их поддержку. И он принял меры. Евреи должны были работать. Совершенно серьезно: работать. «С жестокостию», как горюет и стонет летописец. Неудивительно, что они задумали месть. Для чего же иначе была нужна «чернь»? Дорогой Иосиф был забыт, но вполне хватало других, кто был виновен в бедах, итак: аграрии, промышленники, буржуазия! Вот кто виновен! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! И массы поверили в это и выступили против своей собственной плоти и крови, в пользу избранного народа, который и принес им все эти бедствия. Но в школе нам с волнением зачитывают прекрасную историю об Иосифе и его братьях, и кое-кто из учителей даже «плачет долго». Есть от чего прийти в отчаяние.
Он замолчал, мрачно уставившись на Библию ненависти.
— Но ведь это проходит через весь Ветхий Завет, — начал он снова. — Я не скажу тут тебе ничего нового, но, возможно, нужно самому почаще представлять это себе, чтобы уметь опровергать болтовню фарисеев. Собственно, одной книги Иисуса Навина уже было бы достаточно. Что-то вроде беспрерывных массовых убийств, зверской жестокости, бесстыдной жадности грабежа и хладнокровной хитрости — воплощенный ад! И все от имени Иеговы, по его категорической воле! Только проститутке Раав, из-за измены которой город Иерихон пал жертвой евреев — ни человек, ни животное, ни старый, ни молодой не остались в живых — так вот, только этой блуднице завидуют: она со всей своей благородной семьей получает право на жительство в Израиле.[19] И что это были за добродушные народы, которые там один за другим искоренялись до последнего человека! Например, Делитч, который основательно исследовал те времена, так пишет о хананеях: на всех возвышенностях, под каждым тенистым деревом они воздавали почести и хвалу Богу солнца и несущей благо богине Ашере; и он сравнивает этот прекрасный, поэтический обычай с благочестивой манерой наших крестьян-католиков воздавать хвалу Всевышнему в удаленных горных часовнях.[20]
— Один только этот Иисус Навин, — подчеркнул я, — в своих разбойничьих походах приказал убить тридцать одного царя вместе с их народами, включая тех, кто доверчиво сдался ему. Снова и снова всплывает зловещее слово «и никого не оставляйте в живых». Я не могу сказать иначе: «чернь» или, как минимум, ее потомство, уже тогда была послушным инструментом, скажем так, ударным отрядом евреев, не потому, что это происходило так ужасно, а потому что дети Израиля издавна предпочитают перекладывать самую опасную работу на одураченных неевреев, впрочем, пожалуй, они были бы слишком слабы по сравнению с теми народами, не воспользуйся они безрассудной смелостью их одураченных товарищей. Интересно то заметное удовлетворение, с которым специально перечисляется по отдельности каждый из этих убитых царей. Невольно думаешь о пророке Исаие, о месте, где он буйствует как одержимый: Господь гневается на всех язычников и т. д., он отдаст их на заклание, земля их будет горящей смолой, и протянет он по ней вервь разорения и отвес уничтожения, и она будет опустелою, и все князья ее будут ничто.[21] Между пророком Исаией и Иисусом Навином лежат сотни лет, но за все это время, как мы видим, в адской ярости по отношению к нееврейским царствам не изменилось ничего.
— И пусть хоть целая вечность пройдет, ничего не изменится, — продолжил он, — ни в том, что касается наших царей, ни в том, что касается нашего правящего слоя. Им нужно его убрать, и если это не получается сделать силой, они делают это хитростью. Если правящий слой силен, евреям там нечего делать. Но такой слой силен только тогда, когда он полностью исходит из народа: если он до самых мелких деталей занимается благосостоянием народа, если он в твердой вере в свои ценности с самого начала исключает любое чуждое влияние, если он не только национален, но и социален до мозга костей. Что бы ни говорили, я утверждаю: однажды придет время, когда все основные народы мира будут управляться именно так; и тогда люди с удивлением узнают, что эти народы вместо того, чтобы, как это было до сих пор, уничтожать друг друга, будут друг друга уважать и беречь. Потому что тогда придет конец разжиганию жадности к чужим землям, погоне за властью, недоверию — всем тем чувствам, которые все равно идут на пользу только немногим отдельным лицам, но не доверчивой общественности; придет конец лживому расхваливанию беспорядочного человеческого братства, которое если и было бы вообще возможно, то только при условии исключения из него с самого начала вечного нарушителя спокойствия, еврея. Тогда, впрочем, эксперимент был бы излишним; народы и так нашли бы между собой общий язык.
