— У вас есть какой-то план?
Моносумато хмыкнул.
— Какой-то план у меня есть всегда, иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали. План мой относительно прост. Как я уже упоминал, всей техникой и армией на Земле сейчас заправляет орден викторианцев. Это довольно твердолобые ребята, однако у них есть одна маленькая, но забавная слабость. Они на дух не переносят геодцев. Бегут от них, как от холеры и чумы. Мне так и не удалось выяснить, в чем причина их идиосинкразии, а жаль. Как бы то ни было… я намерен использовать этот занятный казус. Если в Совете удастся провести решение об открытии у нас геодских миссий, земляне утрутся. И мы спокойненько вступим в лемурийский протекторат. Потом, конечно, геодцев надо будет изгнать поганой метлой, потому что плодятся они, как крысы, а религия их мне совершенно не нравится. Ну так это потом. Для начала следует обезопасить планету от загребущих рук Праматери.
Дайдзиро растерянно повертел пустую чашку.
— Отлично, но чем я могу вам помочь? У меня в Совете всего один голос, да и то не самый авторитетный. Я даже на заседания не всегда хожу…
— А вот это совершенно зря, юноша, — без улыбки заметил Моносумато. — Пора в вашем возрасте начать интересоваться серьезными вещами. Я понимаю, что бегать с автоматом по развалинам Варшавского гетто всяко романтичней, чем терпеть скудоумное бормотание старцев в Совете, и все же, если вы не хотите уподобиться вашему так называемому учителю и впасть в окончательный маразм…
— Не смейте оскорблять сэнсэя!
— Я не оскорбляю, — спокойно ответил посол, — а всего лишь констатирую факт. Искусство — это прекрасно, но не когда ты стоишь в полушаге от трона, а мир твой — в полушаге от пропасти… Извините мой пафос, я лишь пытаюсь объяснить ситуацию в понятных вам терминах. Вдобавок, эта дешевая лирика увядания действует мне на нервы…
— Если вы немедленно не замолчите, я вынужден буду вас покинуть.
Моносумато сложил губы трубочкой и неожиданно довольно громко присвистнул.
— Эк он вас скрутил. Признайтесь, юноша, кроме обычного пиетета ученика к сэнсэю, вами руководят и более тонкие чувства? Насколько я помню процедуру совместного Киган-ори…
Дайдзиро вскочил, опрокинув чашку. Он не заметил, как его собеседник тоже оказался на ногах и пересек разделяющее их расстояние — движение было слишком быстрым. На плечо принца легла тяжелая рука, легла и надавила так сильно, что юноша невольно плюхнулся обратно на циновку.
— Сядьте. Сядьте и не ерепеньтесь. Поймите наконец, я желаю вам добра. Ваш учитель, да святится его имя повсеместно, а особенно в четвертый день недели после обильного ливня, порядочно заморочил вам мозги. Извиняет вас лишь то, что и более взрослые люди, в частности, как минимум половина членов Совета, находятся целиком под его влиянием. Жаль, что вы не были на последнем заседании, — все эти местечковые властители, князья бугров и болотищ, все они как один заорали, что будут до последнего защищать святые древности. От любого, слышите, любого вторжения. Чем защищать? Дедовскими катанами? Ведьмиными наговорами? Попечением священных предков? Им мила эстетика поражения, пафос благородной смерти, им так и не терпится положить живот хоть за что-то — потому что они и вправду обалдели от скуки в организованном ими карманном райке. В Ямато пятьсот лет не было ни войны, ни даже приличного восстания. Здесь вообще ничего не происходит, ведь этот мир — чисто искусственное образование. Одна большая театральная постановка, вроде ши-майне вашего высокочтимого сэнсэя. Конечно, всем этим благородным потомкам сладка мысль о безнадежной битве, это придало бы их никчемным жизням хоть какой-то смысл. Но вы-то тут при чем? И при чем еще двести миллионов населения, которые благодаря этим идиотам и слыхом не слыхивали ни о какой Земле? Которые считают, что рис дает богиня Инари, жемчуг рождается в пасти лягушки, дороги кишат лисами-оборотнями, а под Малым Дворцом спит зачарованным сном дракон? Беда в том, что и в ваш Зал ши-майне они не допущены, и мысль о героической смерти во имя чего-нибудь их совсем не пленяет. А еще некоторое количество из этих миллионов — дети, им и подавно ни к чему умирать… Вы хотя бы слышите, о чем я говорю, или вы спите?
Дайдзиро, до этого упрямо созерцавший деревянный настил беседки, поднял глаза. Юноша всмотрелся в лицо стоящего над ним человека, и в навалившихся сумерках ему показалось, что лицо это плывет, тает, проступают из-под него совсем иные черты. Принца пробрало холодом. Вправду ли он говорит с Хайдеки Моносумато, сыном старого Ишибу, или перед ним кто-то совсем иной — призрак, мертвец, оборотень? Но ведь он, Дайдзиро, с детства не боялся ни призраков, ни мертвецов. С усилием сбросив оцепенение, принц ответил:
— Я вас слышу. И у меня остался лишь один вопрос: если нужное вам решение не пройдет в Совете — что вы будете делать тогда?
Посол коротко, и, как показалось юноше, устало вздохнул.
— Скорее всего, не пройдет. Вы же понимаете, что я позвал вас на встречу в этом уединенном месте вовсе не для того, чтобы получить ваш голос? Вы, молодой человек, — второй в ряду наследования. Если с господином Императором и с вашим братом произойдет какая-нибудь неприятность… мне бы очень не хотелось рушить традиционную структуру власти, а двое лучше, чем четверо.
Дайдзиро, не говоря ни слова, встал и направился к выходу из беседки. Голос Моносумато догнал его уже на ступеньках.
— Я уважаю ваше решение и все же надеюсь, что со временем вы его измените. Вспомните, принц, изначальное значение слова «ори». Не душа, не эта ваша трепетная сущность-аварэ и не волна. Оно означало тюремную камеру, клетку, в которую вы сами себя загоняете.
Дайдзиро обернулся. Посол уже снова сидел на расшитой журавлями подушке-дзабутоне и задумчиво вертел в руках чашку, опустошенную собеседником, будто хотел погадать по чайным листьям. Вот только в окутавшей сад темноте предсказание осталось невнятным…
Не поднимая головы, Моносумато добавил:
— Постарайтесь хотя бы сохранить нашу встречу и содержание нашей беседы в тайне, особенно от вашего сиятельного брата. Он, кажется, и так собирается подослать ко мне убийц, а это будет совершенно напрасной потерей тренированных кадров…
Юноша молча спустился на мощеную плитами дорожку и зашагал в ночь, переливающуюся лягушачьими трелями и более изысканной песней тоичи.
С этого вечернего разговора прошло более шести месяцев. Месяц, когда звездочеты, наблюдающие за луной, обнаружили пересекающие ее диск хищные тени. Месяц, когда обещанное покушение состоялось и окончилось смертью шестерых неизвестных. Месяц, когда Император замкнулся в своих покоях в Большом Дворце, а Его Сиятельство брат прочно поселился в кабаке рядом с Веселым Кварталом. Месяц, когда крестьяне из окрестных деревень вдруг хлынули в город и начали громить лавки. Дворцовая стража и полиция не сумели усмирить бунтовщиков, и тогда господин Моносумато вывел против погромщиков охрану посольства, лично им отобранную и вышколенную. Месяц, когда учитель отказался возвращаться из ори. Месяц, когда Совет окончательно принял решение закрыть Ямато от чужеземцев, и снова на посольство попытались напасть — на сей раз силами дворцовой стражи и отборного полка императорской армии. Оплот чужеземцев удалось поджечь, но пожар быстро затух, и дом Хайдо — где угнездились гайдзины во главе с предателем Моносумато — стоял посреди города угрюмой почерневшей твердыней. Месяц, когда Дайдзиро пришел в храм Киган.
Ему следовало бы ненавидеть Хайдеки Моносумато, по всем законам следовало — но невысокий, неприятный в обхождении человек не внушал принцу ненависти. Нельзя ненавидеть другого за собственную слабость.
Как часто — почти каждую ночь, отходя ко сну, — принц размышлял о том, что случилось бы, если бы в тот вечер в беседке он ответил Моносумато согласием. Это было бы правильно, это было бы самым разумным, это восстановило бы утерянный Ямато мир, но к чему жить в таком правильном и разумном мире? Дайдзиро устранялся как мог от политики и носящихся по Большому Дворцу тревожных слухов. В наступившей неразберихе, в сумятице и неопределенности единственное, что он мог сделать, это довершить начатое учителем. Восстановить утерянную гармонию. И тогда во всплесках музыки, в чеканном ритме стиха, в мелькающих образах, в пульсации стен Зала — в биении Куоре-сердца — он, возможно, найдет ответ на вопрос.
Смятый листок ивы упал на поверхность воды, и вода вскипела. Некоторое время бассейн бурлил, словно вообразил себя морем под ударами шквала. Затем волнение улеглось. Влага опрозрачилась до почти воздушной чистоты, и на дне небольшой чаши под тонким слоем жидкости обнаружилась серая пастилка ори. Принц протянул руку. Бассейн, кажется, и вправду был заполнен воздухом или газом, потому что пальцы ощутили лишь холод, и нырнувшая за пастилкой рука осталась сухой. Дайдзиро сжал добытое в кулаке. Проходя мимо конторки служителя, он уронил на нее глухо звякнувший мешочек с золотом.
