Позвонил секретарь обкома. Голос его, приглушенный телефонным гулом, был, на удивление, спокоен и ровен:
— Сколько вы в этом году продали мяса государству?
— Тридцать восемь тысяч центнеров. Даже чуть побольше — тридцать восемь тысяч восемьсот.
— А план у вас тридцать тысяч?
— Тридцать.
— А в прошлом году было продано?..
— Двадцать четыре тысячи.
— Да, помню, было значительное недовыполнение. Я подскажу редактору областной газеты, чтобы они написали о вашем совхозе. Мне сообщили, что вы даже и сейчас содержите свиней в домиках-дачках.
Очень большой вопрос затронул секретарь обкома, не по телефону говорить об этом, по телефону можно только подтвердить, и Лаптев подтвердил.
Еще на первом экономическом совещании решили они продать государству тридцать пять тысяч центнеров свинины. Поспорили тогда, кое-кого брало сомнение:
— Где размещать будем? Все свинарники и без того заполнены.
— Знаю, — сказал тогда Лаптев. — По-настоящему механизированных свинарников у нас почти нет. А ждать нельзя. Стране нужно мясо, и я думаю, мы сможем дать тысячи центнеров мяса сверх плана. А раз сможем, значит, должны. Получим прибыль, прибыль не малую, и тогда начнем строить настоящие животноводческие помещения.
— А куда все же свиней девать?!
— Используем подручные средства.
Армейское выражение «подручные средства» пришло ему в голову в последний момент. Что он имел в виду?
На фермах совхоза было много дощатых домиков-дачек, расположенных в поле, у леса, недалеко от деревень; издали они походили на садовые домики, какие строят вблизи городов и поселков, только без окошек, без дверей, проще, грубее и по размерам намного меньше, в каждом свинья с поросятами размещалась. Здесь свиньи жили летом, когда свинарники ремонтировали, проветривали и сушили.
— Построим тысячи две таких домиков-дачек, это недорого.
— А если холода? Ведь поросята будут…
— Утеплим, — ответил за Лаптева Мухтаров.
— Да, матами утеплим, соломой укроем, оставим только проходы. Тепло будет, вот увидите. Конечно, надо следить…
— Так со свиноматками. А как со свиньями на откорме?
Вопросы задавали управляющие, зоотехники и рабочие, деловые вопросы, и Лаптев радовался, что люди хотят все знать, все выяснить: полсотни тысяч центнеров свинины можно дать только при усилии всех и при инициативе каждого.
— Построим навесы из жердей и соломы, подведем водопровод. Такие навесы сделать нетрудно, и стоить они будут тоже недорого. В утепленных домиках-дачках можно держать свиноматок и зимой. Это безо всякого сомнения. А навесы для зимы, конечно, не годятся. Да нам зимой они и не потребуются. Используем их только в теплые дни.
Обдумали тогда, где и сколько построят домиков-дачек и навесов. Построили, утеплили и поселили свиней. Дел было — прорва.
— А падежа не было? Не болели?
— Нет. Все хорошо. Даже поросились.
— В домиках-дачках поросились? В мороз? — спросил секретарь обкома.
— Да ведь у них там сравнительно тепло. Прекрасно растут. Следим, конечно. Я понимаю, это временная мера. Мы уже начали строить механизированные животноводческие помещения. А в новом году усилим строительство.
— Рад, рад за вас.
Нетрудно по интонациям голоса понять, как человек относится к тому, с кем говорит…
Секретарь обкома был всегда ровен и сдержан, и если сейчас выказал свое отношение к нему, Ивану Ефимовичу, то, видимо, считал необходимым.
— Ну, а как вы думаете сработать в новом году?
Лаптев ждал такого вопроса.
— Мы взяли обязательство продать государству пятьдесят пять тысяч центнеров мяса.
— Пятьдесят пять? — В голосе секретаря обкома удивление. — Ну что ж, замечательно! Вы выходите в число крупных хозяйств. Такого количества мяса хватит на целый год населению довольно большого города.
— Откормить свиней не так уж трудно, Николай Николаевич, было бы достаточно хороших кормов. В следующем году мы расширим площадь под зерновые. И думаем увеличить урожайность не меньше чем на четыре центнера с гектара. Так наметили. Надеемся, что область немножко поможет нам с комбикормами.
В трубке послышался тяжелый вздох, и Лаптев добавил торопливо:
— Пока… Только на тот год. И немного. А потом не потребуется, потом не будем просить.
— Я приеду к вам дня через три. Захвачу с собой кое-кого из специалистов. Посмотрим на месте, как и что…
Значит, он в чем-то сомневается.
«Ну что ж, приезжайте, будем рады».
— Все это мы обсудили на экономическом совещании. Определили даже то, когда, откуда и на каких машинах будем отвозить свиней.
«Даже! Мальчишка-хвастунишка, будь ты к черту!», — поморщился Лаптев. Но слова улетели, и «их не пымаешь», как говорил Митька. Иван Ефимович сердился, когда ему не доверяли, и мог при этом сказать не те или не совсем те слова, которые хотел бы.
Из трубки вновь послышался далекий голос:
— Посоветуемся… И специалистам у вас побывать полезно.
«Нет, не сомневается».
Позвонила Татьяна Максимовна Нарбутовских.
Он всегда с удовольствием слушал ее. Сам не знает, отчего выработался у него полушутливый тон разговора с ней, а это и к его характеру вроде бы не подходило, и как директору ему ни к чему.
— Ну что там у вас?.. — неопределенно спросил он.
— Опорос идет. Вовсю!
— В домиках?
— Да!
— И как? — уже с некоторым беспокойством спросил он.
— Приезжайте, посмотрите!
В Травное Лаптев прибыл в конце рабочего дня и, пока они беседовали с Татьяной Максимовной и добирались на газике по кривой заснеженной дороге до летних дачек, совсем стемнело. Газик то и дело застревал в сугробах, мотор надсадно выл и заглушал тоскливо-протяжный свист пурги, так частой в этих местах. В синеватом мечущемся свете фар кружила, тряслась, плясала и неслась куда-то тяжелая, густая, бесконечная снеговая завеса. И Лаптев подумал, что, пожалуй, надо побыстрей возвращаться в деревню, неподходящее время для поездок. Он ездил без шофера, научившись водить машину еще в давние годы.
Как все же здорово изменилась Татьяна Максимовна за последнее время; голос ее стал уверенней, а сама — солидней, собранней. Да и у Лаптева уже нет той прежней раздраженности, которая так пугала его и которую он старался всеми силами сдерживать в себе.
Ему порядком надоели тряски, сугробы, и он с радостью услышал голос Татьяны Максимовны:
— Немножко правее, Здесь вот!.. Видите?
Лаптев остановил машину и вышел из кабины.
Казалось, пурга воет и свистит сильнее всего здесь вот, возле них, и снег несется только сюда, сюда, на людей, на машину, но это только казалось. Пурга шла с севера сплошняком, бесконечно. Воздух был плотен, тяжел, будто и не воздух, а какая-то жидкая, густая масса, таким он ощущался и в холодной машине, почти не защищаемой истрепанным тентом…
Что же сказала Татьяна Максимовна, — видите? Нет, он ничего не видел в этой мешанине тьмы, снега и ветра. Только едва-едва проглядывали бугорки домиков-дачек, похожие на сугробы…
Татьяна Максимовна нырнула во тьму и почти тотчас вернулась, сунув Лаптеву в руки горячий, живой комочек:
— Вот он какой хороший, проворный да мягонький! Кричи, кричи!..
Яков Вохменцев
СОЛНЦЕ НАД ТОБОЛОМ
Стихотворение
Ползут дожди со стороны Урала,
На полевых проселках лужи сплошь.
Когда страда в грязи забуксовала,
Тут и двойною тягой не возьмешь.
Но вот раскрылось солнце над Тоболом,
И он, вдруг просветленный, засверкал.
Взгляд хлебороба сразу стал веселым,
Вздох облегченья тут же ветром стал.
Нам принесла природа все, что надо,
Чтоб на корню подсохло и в валках.
Заколыхались грузные армады,
В рост вороха пустились на токах.
Видать, у всех желания едины:
Успеть прибрать, покуда хлеб сухой.
Истосковались люди и машины
По боевой работе полевой.
Николай Година
ЭТО КРАСНОЕ НА СИНЕМ…
Стихотворение
Это красное на синем
Ни о чем не говорит.
Просто кажется осинам,
Что листва на них горит.
Ветер яблоками сладко
Подышал из-за дерев.
Растворился без осадка
Пьяный в кущах, задурев.
Капли, время понимая,
Застучали не к добру.
Дождь, который снился маю,
Не приснился сентябрю.
От луны осталась долька.
Вот и дольки нет уже.
От тебя осталась только
Осень тихая в душе.
