Всякая наука должна иметь определенное, только ей одной принадлежащее содержание; она не должна соединять в себе нескольких наук вдруг. Так как наука есть органическое построение идеальной сущности предмета, составляющего ее содержание, – то в ней все должно выходить и развиваться из одной мысли, а эта мысль должна быть вполне схвачена ее определением. Г-н Кошанский даже не позаботился определить, что такое реторика и какое ее содержание. Он начинает с того, что ничто столько не отличает человека от прочих животных, как сила ума и дар слова. До сих пор мы думали, что человека отличает от животных разум, а не сила ума. По определению г. Кошанского выходит, что и у животных есть ум, только не столь сильный, как у человека. Сила ума, по мнению г. Кошанского, открывается в понятиях, суждениях и умозаключениях, составляющих предмет логики. Дар слова заключается в прекраснейшей способности выражать чувствования и мысли, что составляет предмет словесности; а словесность заключает в себе грамматику, реторику и поэзию (поэзия – наука!..) и граничит с эстетикою. Потом, грамматика занимается у г. Кошанского словами; реторика – преимущественно мыслями (которыми недавно занималась у него логика); поэзия – чувствованиями (стало быть, в поэзии нет мыслей!..); в эстетике хранятся (словно в архиве!) мечтательные начала не только словесных наук (грамматики, реторики и поэзии!..), но и всех искусств изящных…
Скучно говорить о таких странностях… виноваты – о такой реторике, то есть о таком наборе слов, лишенном всякого содержания, всякого значения, всякого смысла. «Реторика» г. Кошанского, как и все реторики, говорит и о родах прозаических сочинений, учит: как писать историю, как писать ученые трактаты, как описывать то или другое, как писать письма… Что за нелепость! Да разве всему этому выучиваются? Это все равно, что учить (по книге), как вести себя на похоронах и как держать себя на свадьбе, как обращаться на балу и как разговаривать на званом обеде. Дайте молодому человеку прочесть несколько хороших исторических сочинений, познакомьте с хорошими авторами, между сочинениями которых есть и описания, и рассуждения, и письма, и разговоры, – и он сам поймет, как что пишется. Но вы непременно хотите искажать естественное развитие, хотите знакомить ум детей с предметами, которые не поражали их чувства, – и удивляетесь, что из ваших учеников выходят автоматы, которые отлично-хорошо знают, как что пишется, а сами не умеют ничего написать и не в состоянии понять и оценить написанного другими. Г-н Кошанский, по обычаю всех риторов, от Василия Кирилловича Тредиаковского, профессора элоквенции, до риторов нашего времени, разделяет слог на высокий, средний и низкий и обстоятельно объясняет, какие сочинения каким слогом пишутся. Г-н Кошанский забыл глубокомысленное выражение Бюффона: в слоге весь человек{5}, – забыл, что, кроме небывалых высокого, среднего и низкого слогов, есть еще неисчислимое множество действительно существующих слогов: есть слог Ломоносова, есть слог Державина, слог Фонвизина, Карамзина, Жуковского, Батюшкова, Пушкина, Грибоедова и проч. Он забыл, что слогов не три, а столько, сколько было и есть на свете даровитых писателей.
И потом: что за пустая манера разделять сочинения на роды по внешней форме и определять, к какому роду сочинений какой приличен слог? Вы были свидетелем наводнения, разрушившего город: в вашей воле описать его в форме письма или в форме простого рассказа. Слог вашего описания будет зависеть от характера впечатления, которое произвело на вас это событие. Как можно сказать, каким слогом должно вам написать письмо к вашему брату о смерти вашего отца? В наставлении о написании рассуждений г. Кошанский ввел логику: жаль, что не включил он в свою реторику ни географии, ни минералогии!.. Что за нелепости пишутся под именем «реторик»!
Всякая реторика есть наука вздорная, пустая, вредная, педантская, остаток варварских схоластических времен; все реторики, сколько мы ни знаем их на русском языке, нелепы и пошлы; но реторика г. Кошанского перещеголяла их всех. И эта книга выходит уже девятым изданием! Сколько же невинного народа губила она собою!
Общая реторика Н. Кошанского. Издание девятое… (с. 512–522). Впервые – «Отечественные записки», 1845, т. XXXVIII, № 1, отд. VI «Библиографическая хроника», с. 27–35 (ц. р. 31 декабря 1844 г.; вып. в свет 4 января 1845 г.). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. X, с. 9–25.
Рецензия на распространенный тогда учебник Н. Кошанского не только подвергает резкой критике содержание курса реторики, построенного на устарелых представлениях о его предмете и задачах, но и развивает мысли Белинского об общественном назначении красноречия, ораторского искусства, подчеркивая, что цель его «всегда практическая, всегда определяемая временем и обстоятельствами». Важное значение имели развитое здесь положение о стилистическом многообразии развивающейся литературной речи, критика устарелой, восходящей к поэтике классицизма, теории трех стилей. Взгляды Белинского по вопросам языка и стиля оказали несомненное воздействие на формирование стилистики русской реалистической литературы XIX в. См.: Ю. С. Сорокин. Белинский и проблемы русской стилистики. – «Русская речь», 1976, № 4, с. 3–12, а также примеч. к рецензии на «Грамматические разыскания» В. Васильева.
scientia (лат.), science (фр.). Wissenschaft (нем.) – наука. – Ред.
изукрашенный синтаксис, образный синтаксис (лат.). – Ред.
Здесь слово социализм употреблено Белинским в смысле «общественность», «преобладание общественного начала».
Ср. басню И. А. Крылова «Мартышка и Очки», сюжет которой восходит к басне «Очки» (см.: сб. «Басни в стихах и прозе, выбранные из лучших писателей». Перев. с фр. Изд. 2-е. М., 1793, с. 122–126), в которой рассказывается о «полесском молодце», покупающем очки из желания подражать «ученому старичку».
См. примеч. 4 к рецензии «О жизни и произведениях… В. Скотта» – наст. изд., т. 1, с. 693.
Положение из «Опыта о человеческом разуме» Дж. Локка.
Ср. в записках Эро де Сешеля передачу слов Бюффона: «В слоге изображается сам человек… Когда хвалят при мне человека, я говорю всегда: покажите, как он пишет» («Бюффон перед концом жизни. Из записок Эро Сешеля» (перевод Н. М. Карамзина). – «Пантеон иностранной словесности», кн. I. M., 1798, с. 105).
