Николай Добролюбов - Стихотворения Юлии Жадовской

Любовь к природе, наслаждения красотами ее вовсе не чужды таланту г-жи Жадовской. Но, если так можно выразиться, природа служит для нее только средством для возбуждения тех или других мыслей и воспоминаний. Возьмите любое стихотворение, – в каждом вы это заметите.

Сама г-жа Жадовская хорошо сознает особенность своего настроения, и это сознание выразилось в прекрасном стихотворении ее «На песнь соловья». Она говорит в нем, что не может беззаботно наслаждаться этой песнью:

Вот заключительные стихи этой пьесы, объясняющие субъективность поэта:

Особенность и сила субъективного таланта г-жи Жадовской состоит именно в том, что она не подчиняется безусловно внешним впечатлениям природы, а умеет переработывать их согласно с своим внутренним настроением. О ней нельзя сказать, чтоб она вовсе не обращала внимания на природу; нет, она любит ее, постоянно обращается к ней в своей поэтической грусти, в своем отчуждении от света. Но природа не в силах покорить ее сердце, изменить ее постоянное настроение; она только видоизменяет это настроение, придавая ему больший или меньший оттенок грусти или успокоения, твердости или покорности судьбе. Но и то часто делается и без содействия окружающей обстановки, по одному внутреннему увлечению. То овладевает вдруг душою поэтическая грусть об умершей подруге:

То мысль об отсутствующем друге тяготит ее, то посещает ее грустная мечта о любимом человеке, умершем вдали, не поняв любви, обращенной к нему. Теперь, – мечтает поэт, —

Иногда в поэтических думах своих поэт нарочно будит свое сердце воспоминаниями, заставляя его снова переживать некоторые тяжелые мгновения прежней жизни. В пример мы можем указать на превосходное стихотворение «Пробуждение сердца», заключающее в себе целую драму и навевающее на читателя, имеющего хоть какие-нибудь воспоминания, невольную сладостно-грустную тревогу. Грустно задумывались мы над этим стихотворением, читая его несколько лет тому назад в «Москвитянине»;[17] то же впечатление испытали мы и теперь, перечитывая его. Мы его не выписываем здесь единственно потому, что оно довольно длинно, а мы и без того уже сделали много выписок.

Но мы не можем удержаться, чтобы не выписать несколько небольших стихотворений, в которых выражается то отношение, в каком находится субъективное настроение таланта г-жи Жадовской к явлениям внешнего мира. Вот минута из тихой, звездной ночи:

Вот как действует на поэта осеннее время:

А вот вам и впечатление жаркого и светлого летнего дня:

Не правда ли, что, при всем различии этих впечатлений, над ними господствует одно общее чувство, неразлучное с душою поэта? Это же самое чувство заметно даже и в тех стихотворениях, которые, по форме своего выражения, представляются чисто объективными и предметом которых служат уже не внутренние ощущения, а предметы совершенно внешние. Мы приведем два из них. Одно из них возбуждено взглядом на ниву:

Другое стихотворение также относится к сельскому быту, но гораздо грустнее предыдущего:

Однако же – довольно выписок. Если выписывать все хорошее, то нам пришлось бы переписать значительную долю стихотворений г-жи Жадовской. Пьесы, приведенные нами, могут, впрочем, дать довольно полное понятие о характере ее таланта. Он не отличается ни особенным разнообразием, ни могуществом, ни роскошью; но он силен своей задушевностью и решительным отсутствием всякой аффектации. Это – находка в нашей современной поэзии, так приучившей нас к благозвучному пустозвонству, к изумительной скачке друг через друга пышных образов и мировых идей, выхваченных из школьных тетрадок, к головоломным порывам, о которых вовсе не ведает сердце. Средь этой безотрадной доморощенной философии с рифмами, выражающейся в каких-то образах суздальской живописи[19], казались нам весьма замечательными даже те стихотворения, в которых без особенных вычур и претензий говорилось хоть о том, что летний вечер тих и ясен, или что теплым ветром потянуло[20], или, наконец, хоть о том, что пахнет сеном над лугами[21]. После этого странно было бы нам не заметить звуков простой, безыскусственной поэзии, раскрывающей перед нами внутренний мир человека, посвящающей нас в тайны действительного сердечного горя, в тайны страданья, доступного всякой душе, для которой мысль и чувство дороги, как святейшее достояние человека.

«Но, – скажут многие благоразумные судьи, – что нам за дело до того, как грустит г-жа Жадовская? У нас и своей грусти много; поэзия могла бы и не трудиться прибавлять нам еще свое горе». Что сказать иа такое умствование, и нужно ли говорить что-нибудь? Нет, читатель, напрасно было бы говорить с тем, кого собственное горе ожесточает против горя других; напрасно было бы пробуждать человеческие чувства в том, кто все человечество заключает только в самом себе. Он отвернется от всех наших убеждений, как отвернется и от произведений, подобных стихотворениям г-жи Жадовской. Для подобных людей нужны великолепные стихотворения, подобные творениям г. Бенедиктова и графини Евдокии Ростопчиной[22].