— Это, — сказал Дюпен, — и составляет отличительную особенность очевидного. Каждый из свидетелей-иностранцев был убежден, что голос не принадлежит его соотечественнику, в его звуках он не узнавал произношения человека, говорившего с ним на одном языке. Совсем наоборот. Француз предполагал, что слышал голос испанца и смог бы разобрать несколько слов, если бы знал испанский язык. Голландец утверждал, что наверняка то был голос француза. Однако оказалось, что его допрашивали через переводчика, поскольку он не понимал по-французски. Англичанин считал, что слышал голос немца, но он не знал немецкого. Испанец был совершенно уверен, что слышал голос англичанина, но судил об этом исключительно по интонации, поскольку не обнаружил, никаких познаний в английском. Итальянец был убежден, что слышал голос русского, но никогда в жизни ему не приходилось говорить ни с одним русским. Другой француз, в отличие от первого, клялся, что слышал голос итальянца, но, не зная этого языка, он, как и испанец, вынес свое убеждение исходя из интонаций говорившего. Стало быть, голос был таким необычным, таким странным, что из показаний свидетелей нельзя было сделать никаких заключений о его владельце. Голос, в интонациях которого жители пяти крупнейших стран Европы не признали сходства с привычной для них речью! Вы скажете, что, возможно, то был голос азиата или африканца. Но и тех и других не так уж много в Париже. Я, конечно, не отрицаю подобной возможности, но хочу обратить ваше особое внимание на три пункта. Один из свидетелей описал голос как скорее резкий, чем пронзительный. Двое других говорили о голосе неровном и отрывистом. Эти свидетели не разобрали ни одного слова, ни одного жука, напоминающего слово.
Дюпен напомнил По о деталях преступления, о невероятной физической силе, какой должен был обладать убийца, чтобы суметь вырвать целые клоки волос у старой женщины: «Вы же знаете, какую силу нужно иметь, чтобы вырвать хотя бы двадцать — тридцать волосков разом». Дюпен упомянул и о необыкновенной ловкости, необходимой для подъема по проволоке громоотвода, и о звериной жестокости, обнаруженной убийцей, и эту «гротескность в ужасном, абсолютно чуждую человечности», и, наконец, опять-таки припомнил «голос, интонации которого кажутся чужими людям разных национальностей, речь, лишенную какого-либо отчетливого и внятного деления на слоги».
«Итак, каково ваше мнение, — спросил в итоге Дюпен своего компаньона, — что из всего этого следует? Какой образ у вас возникает?»
Сознаюсь, что в этом месте у меня, как и у собеседника Дюпена, по коже забегали мурашки. Смотрите, как покорил вас этот удивительный писатель! Разве не стал он владыкой вашего воображения? Разве не захватило вас биение пульса рассказа? Догадываетесь ли вы, кто совершил это необычное преступление?
Что касается меня, то я уже обо всем догадался. И вы тоже, конечно, все поняли. Тем не менее спешу побыстрее закончить. Вот несколько строк, оставленных накануне Дюпеном в редакции «Монд», газеты, освещающей всякие морские дела и очень популярной среди моряков:
Объявление. — Утром… числа текущего месяца (а это было утро преступления), в весьма ранний час, в Булонском лесу [23] найден огромный орангутан с острова Борнео [24]. Владелец (о котором известно, что он принадлежит к команде мальтийского судна) может получить животное назад, после того как сообщит соответствующие приметы и возместит скромные расходы человеку, поймавшему животное и взявшему на себя труд заботиться о нем. Обращаться по адресу: улица…, дом №…, предместье Сен-Жермен, четвертый этаж.
Дюпен догадался о профессии мальтийца по кусочку ленты, найденной им у основания громоотвода. Узел, которым она была завязана, являлся характерным именно для мальтийских моряков. Что же до самой его личности, то и его голос, и слова всеми свидетелями были признаны принадлежащими французу. И он обязательно должен был явиться, поскольку в объявлении не было никаких намеков на связь между бегством орангутана и преступлением.
Моряк и в самом деле явился. Он оказался высоким, крепким и мускулистым человеком, «с дерзким выражением лица, таким, словно всегда был готов послать любого ко всем чертям». Отпирался он недолго и признался во всем. Обезьяна убежала от него в тот момент, когда он брился, при этом она прихватила его бритву. Испуганный моряк погнался за животным, а орангутан, мчавшийся с фантастической быстротой, добежал до улицы Морг, наткнулся на проволоку громоотвода и проворно взобрался по ней. Хозяин уже почти настиг беглеца. Обезьяна же, увидев открытое окно, влезла в него и оказалась в комнате несчастных женщин. Остальное известно. Моряк присутствовал при трагедии, не имея возможности ее предотвратить. Он кричал, звал животное, а потом, потеряв от страха голову, бросился бежать. Обезьяна же, закрыв ударом лапы окно, спустилась на улицу и, в свою очередь, скрылась в неизвестном направлении.
Такова эта странная история и ее правдивое объяснение. Очевидно, что она выявила несколько замечательных качеств автора. Она казалась настолько правдоподобной, что, читатели нередко видели в ней подлинный документ, целиком переписанный из «Судебной газеты».
«Похищенное письмо». — Затруднительное положение префекта полиции. — Способ всегда выигрывать в чет и нечет. — Викторьен Сарду. — «Золотой жук». — Череп. — Удивительное прочтение неразборчивого документа.
Эдгар По не мог сразу расстаться со своим любопытным героем — Опостом Дюпеном. Этого человека с исключительной способностью к дедуктивному мышлению мы снова встречаем в рассказе «Похищенное письмо». Сюжет его очень прост: у одного политического деятеля министром Д*** похищено компрометирующее письмо. Министр может употребить документ во зло. Поэтому письмо надо вернуть любой ценой. Трудную миссию поручают префекту полиции. Ему известно только, что письмо постоянно находится у Д*** под рукой. В отсутствие министра полицейские агенты не один раз обыскали его особняк. Они комнату за комнатой прочесали весь дом, обшарили мебель в каждой комнате, поочередно открыли ящики всех письменных столов, перетряхнули все тайники, проверили все сиденья с помощью длинных игл, сняли крышки у столов, разобрали деревянные кровати, обследовали все стыки в доме, осмотрели занавески, портьеры, ковры, подняли зеркальный паркет. Наконец, все внутреннее пространство дома разделили на сегменты и пронумеровали. Каждый квадратный дюйм исследовался при помощи микроскопа, так что от тщательнейшего обыска не могла укрыться и пятидесятая часть линии [25] ни в доме министра, ни в соседних домах. На случай, если Д*** носит компрометирующее письмо при себе, его по приказу префекта один раз арестовали и дважды ограбили при помощи мнимых воров. Увы! Письма не нашли.
Пришедший в уныние префект отыскал Дюпена и рассказал ему обо всем. Тот убедил полицейского продолжить поиски. Месяц спустя префект нанес Дюпену второй визит. Ему по-прежнему не удавалось отыскать письмо.
— Ей-богу, я бы заплатил пятьдесят тысяч франков, — заявил он, — тому, кто вытащит меня из этой истории.
— В таком случае, — ответил Дюпен, выдвигая ящик стола и вытаскивая оттуда чековую книжку, — благоволите заполнить чек на упомянутую сумму. Как только вы его подпишете, я отдам вам письмо.
И он, к большому изумлению чиновника, передал ему ценный документ. Придя в себя, полицейский поспешно ушел, а Дюпен рассказал По, как стал владельцем письма, а чтобы показать, как средства, используемые для достижения цели, должны меняться в зависимости от человека, с которым имеешь дело, он поведал писателю следующую историю:
Я знал ребенка лет восьми, чья способность постоянно выигрывать в чет и нечет вызывала всеобщее восхищение. У него был своеобразный пророческий дар, суть которого заключалась в умении наблюдать и верно оценивать хитрость своих соперников. Предположим, что перед ним оказывался обычный простак, спрашивающий: «Чет или нечет?» Наш школяр отвечал: «Нечет» — и проигрывал. Но в следующий раз он обязательно выигрывал, потому что рассуждал так: «Этот дурачок в первый раз загадал чет, и теперь вся его хитрость сведется к тому, чтобы загадать нечет. Стало быть, надо сказать — нечет». Он говорил: «Нечет» — и выигрывал.
А вот с более хитрым соперником он рассуждал по-иному: «Этот парень знает, что я сказал: "Нечет". В другой раз он пожелает (эта мысль первой придет ему в голову) просто изменить чет на нечет, как это сделал первый болван, но ему сразу же придет и вторая мысль, что такая перемена слишком проста, и в конце концов он решится повторить первоначальный вариант. Скажу-ка я: "Чет". Он так и поступал — и выигрывал».
