Свидетельствует Алексей Толстой
Самый термин «поддельный роман» выдуман отнюдь не автором этих заметок; он прямо обозначен — как подзаголовок — на титульном листе романа «Блеф», изданного в 1928 году неким Рисом Уильки Ли… Группа нью-орлеанских газетчиков, измышляя способ поднять тираж своей неумолимо прогорающей газеты, набредает на счастливую мысль — имитировать прибытие на Землю марсианского межпланетного корабля. Задумано — сделано. К подготовке «марсианского предприятия» привлечен талантливый инженер Луиджи Дука. Он монтирует на необитаемом островке в Тихом океане оригинальный летательный аппарат, и… вблизи Нью-Орлеана вскоре благополучно приземляются «марсиане». Они успешно завязывают контакты с земным человечеством; мгновенно возникает акционерное общество межпланетных сообщений с Марсом; вот уже и первые «деловые люди» отправляются на Марс. Среди них эмиссарами очередной «всероссийской императрицы» летят два белоэмигранта-монархиста — Кошкодавов и Пузявич. Их задача — приискать участок на Марсе, чтобы там «при помощи туземцев» (и при минимальных затратах) положить начало новой Российской империи. За это им уже обещаны титулы «герцога Марсианского» и «князя Межпланетного». На Марс первые гости «марсиан» попадают. Правда, и этот Марс необходимо взять в кавычки. Ибо роль нашего космического соседа уже давно уготована тому самому островку в Тихом океане, где велись все сверхсекретные приготовления к «марсианскому предприятию». Тихо прогоравшая «Нью Таймс» тем временем поистине преображается: ведь она становится основным связующим звеном в цепочке «Марс-Земля»! Бешеными темпами, от выпуска к выпуску, растет ее тираж, появляется и уже обрастает нулями цифра ее доходов. Когда же вследствие не вполне счастливого стечения обстоятельств дурачить окружающих дальше делается небезопасным, герои романа отбывают в Европу, где большую часть благоприобретенного капитала передают в распоряжение… французских рабочих. Роман Риса Уильки Ли носил ярко выраженный сатирический характер. Здесь высмеивались и жалкие будни белоэмигрантского отребья, и «американский образ жизни» с его «неограниченными» возможностями бизнеса, и политическая жизнь заокеанской «страны истинной демократии». О несомненном сатирическом даровании «мистера Ли» свидетельствует хотя бы такая деталь. На столе редактора провинциальной американской газеты — очередная небылица «от собственного корреспондента из Москвы». Редактор достает блокнот с заголовком «Советские утки», где записано: «1. Взрыв Кремля — печаталось 4 раза (тема использована). 2. Восстание в Москве — 8 раз (можно еще 1 раз). 3. Восстание в Петрограде — печаталось 2 раза (?). 4. Восстание всероссийское — 6 раз (не имеет успеха)». Сверив заведомую фальшивку со шпаргалкой, редактор… отсылает ее в набор. «Поддельные романы» почти не обходились без предисловий «биографического характера». «Блеф» в этом отношении даже перещеголял своих собратьев: предисловие к нему написано не таинственным автором романа, а… Алексеем Толстым! В этом предисловии известный советский писатель, деятельно включаясь в литературный розыгрыш, рассказывает, как весной 1922 года на одном из фешенебельных западноевропейских курортов неожиданно познакомился с мистером Ли. Как симпатичный этот американец поведал русскому писателю о своих приключениях, о том, в частности, что был в 1919 году в Сибири. «Мы сидели на веранде и пили кофе; мой американец весьма терпимо путешествовал по русскому языку — разговор не был обременителен, человек прыгал, как кузнечик, по своему прошлому и кончил тем, что объявил о своем желании написать роман. Я взглянул на его проседь и почувствовал досаду. Ужасно неприятен человек, потерпевший, как видно, жестокую неудачу в своих прошлых начинаниях и теперь намеревающийся попробовать себя в литературе. Но мистер Ли чистосердечно спрашивает меня, как, собственно, делаются романы, — может, не стоит и приниматься, кроме того, он не выбрал еще, писать ли роман или заняться приготовлением пуговиц?..» И все же «мистер Ли», как видно, не оставил мысль о романе. И, как видно, роман этот понравился Алексею Толстому! Ибо предисловие к нему заканчивается такими словами: «Перед нами звонкий, безудержный фельетон и, чего нельзя не заметить, вещица с перцем». Выше мы не случайно назвали автора «Блефа» таинственным: прямо указав на «поддельность» мистера Ли, он, однако же, ничем (но полно, действительно ли ничем?!) не намекнул в романе на подлинное свое имя. Не мудрено поэтому, что неожиданно для себя попал впросак А. Дерман, критик двадцатых годов, в своей рецензии на книгу безапелляционно утверждающий: «…автор ее не какой-то неведомый Рис Уильям Ли, а хорошо нам известный Алексей Толстой». Потому же и в самых последних по времени критических работах о фантастике двадцатых годов автор «Блефа» остается незнакомцем. «Скрывшийся под псевдонимом Рис Уильки Ли автор звонкого фантастического памфлета…»только это и могут сказать о нем критики. Между тем именно то обстоятельство, что предисловие к «Блефу» написано маститым Алексеем Толстым, позволяет легко установить имя нашего незнакомца, — оно прямо названо в комментариях к шестому тому полного собрания сочинений А. Толстого, где перепечатано, среди других материалов, и это предисловие. Рис Уильки Ли-это Борис Викторович Липатов, уральский литератор, автор ряда книг (в том числе фантастических), выходивших в двадцатые-тридцатые годы. В конце двадцатых годов он работал консультантом- сценаристом на фабрике «Совкино» и, по-видимому, именно в этот период близко познакомился с Алексеем Толстым. Во всяком случае, в очерке А. Толстого «Из охотничьего дневника», не без юмора повествующем о поездке писателя в 1929 году по реке Урал с шумной компанией, среди других участников которой были также Валериан Правдухин и Лидия Сейфуллина, Борис Липатов фигурирует чаще всего именно как «консультант-сценарист»: «Позже других является консультант-сценарист — взъерошен, грязен, мрачен. Сообщает: убил восемь кряковых, нашел только одну…» Подобные дружелюбно-иронические упоминания, рассеянные по всему очерку, заставляют поверить, что знакомство авторов «Блефа» и предисловия к нему действительно было близким; не зря же Алексей Толстой принял столь деятельное участие в этой литературной мистификации…
«…Истинное, елисейское блаженство!»
Перед нами промелькнули далеко не все «лжеиностранцы» нашей фантастики двадцатых годов. За пределами этих сжатых заметок остался, к примеру, «Жорж Деларм», чей роман-памфлет «Дважды два — пять» (в переводе «с 700-го французского издания») выпустило в 1925 году ленинградское издательство «Новый век». Роман этот был снабжен сочувственным предисловием Юрия Слезкина, известного прозаика тех лет, книги которого небезынтересны и сегодня. (Такова, к примеру, его «Девушка с гор», где в лице одного из главных героев выведен молодой Михаил Булгаков.) На обложке второго издания романа — оно вышло в Госиздате в том же 1925 году под названием «Кто смеется последним» — Деларм, этот «претендент на Гонкуровскую премию», разоблачен более чем откровенно. Обложку пересекает красная размашистая надпись: «Подлог Ю. Слезкина»… Уместно здесь было бы, очевидно, вспомнить и о неумышленном превращении в иностранца, приключившемся в 1928 году с Александров Романовичем Беляевым: его рассказ «Сезам, откройся!!!», подписанный псевдонимом «А. Ром», был из «Всемирного следопыта» перепечатан другим популярным нашим журналом ленинградским «Вокруг света» — уже как истинно переводной. При этом «А. Ром» превратился в «А. Роме», соответственно изменилось и название рассказа: «Электрический слуга». И в годовом оглавлении рассказ, естественно, попал в раздел «Повести и рассказы иностранных авторов»… Похоже, к «лжеиностранцам» же придется отнести и А. Наги: слишком не похож на перевод роман «Концессия на крыше мира», вышедший под этой фамилией в 1927 году в харьковском издательстве «Пролетарий». Другое харьковское издательство, «Космос», в том же 1927 году обнародовало — в переводе с… «американского» — беспардонно авантюрный «коллективный роман» двадцати писателей «Зеленые яблоки». Имена авторов были «честно» проставлены на обложке: Д. Лондон, М. Твен, Р. Стивенсон, С. Цвейг, Г. Уэллс, Э. Уоллес и другие. В роли переводчика с несуществующего языка выступал на этот раз малоизвестный ныне литератор двадцатых годов Николай Борисов. Наконец к этой же группе тяготеет и роман Льва Рубуса «Запах лимона», выпущенный в 1928 году тем же «Космосом». О том, как Лев Рубус и его книга появились на свет, рассказал Лев… Успенский. Рассказал очень непринужденно и увлекательно, настолько увлекательно, что на Льве Рубусе невозможно не остановиться несколько подробнее. Лев Александрович Рубинов (ну-ка, ну-ка: Лев Рубинов + Лев Успенский… = Лев Рубус?!), бывалый человек, успевший побывать и следователем ЧК, и прокурором, и популярным в Петрограде адвокатом — членом коллегии защитников, позвонил осенью 1925 года своему другу с семнадцатого двадцатипятилетнему студенту Льву Успенскому. «- Лева? — как всегда, не без некоторой иронической таинственности спросил он. — У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман… Двадцать пять лет… Море по колено! Роман так роман, поэма так поэма, какая разница? — Давай, — сказал я…» И работа закипела… Роман был сделан на советском материале, и сделан по откровенно нехитрому рецепту. Сюжет «Запаха лимона» был запутан необычайно. Радиоактивный метеорит, обрушившийся на окрестности Баку. Банда демонически неуловимого «некоего Брегадзе», охотящегося за метеоритом. Бесчисленные убийства, погони, самые невероятные происшествия… Л. Успенский с особенным удовольствием вспоминал игравшую в романе заметную роль бандитскую собаку. «То была неслыханная собака: дог, зашитый в шкуру сенбернара, чтобы между этими двумя шкурами можно было переправлять за границу драгоценные камни и шифрованные донесения мерзавцев. При этом работали мы с такой яростью, что в одной из глав романа шерсть на спине этого пса дыбом встала от злости шерсть на чужой шкуре!» И вот настал день, когда авторы увидели свое детище. (Я сознательно не останавливаюсь на всех перипетиях, предшествовавших торжественному моменту… Перипетии тоже были очень своеобразными; заинтересовавшихся отсылаю к «свидетелю»: Успенский Л. Записки старого петербуржца. Лениздат, 1970, с. 331–346.) Детище выглядело более чем эффектно: «На обложке была изображена шахматная доска, усыпанная цифрами и линиями шифровки. Был рядом раскрытый чемоданчик, из которого дождем падали какие-то не то отвертки, не то отмычки. Была и растопыренная рука в черной перчатке. Два пальца этой руки были отрублены, и с них стекала по обложке красная кровь бандита…» Остается отметить, что неистовая эта пародия на книги «про шпионов» (массовое явление таких книг в нашей литературе пятидесятых годов отнюдь не было чем-то исключительно новым) писалась, как и следовало предполагать, с нескрываемым удовольствием. «Еще бы: никаких границ фантазии! — вспоминал Л. Успенский. — Любая выдумка радостно приветствуется. Плевать на все мнения, кроме наших двух. Всякую придуманную малость можно поймать на лету и мять, тискать, шабрить, фуговать, обкатывать… За всю свою долгую литературную жизнь я ни разу не испытал такого удовольствия, такого почти физического наслаждения…»
