Что же было до «Нового Гольфстрима»?
А до «Гольфстрима», оказывается, издавался в Свердловске — в 1932–1941 годах — журнал «Техника-смене»… Своеобразный уральский предтеча нынешнего «Юного техника»[9]. Журнал нет-нет да и обращался к фантастике. Происходило это не часто: НФ не была в фаворе, влияние ее на читателя явно недооценивалось, она рассматривалась в те годы как всего лишь второстепенная ветвь научно-популярной литературы. Обстоятельство вполне объяснимое: после революции, после отгремевшей следом гражданской войны на повестку дня встали сложнейшие вопросы созидания, индустриализации, развития экономики первого в мире социалистического государства. Первостепенную важность обрела задача, сформулированная вождем революции на Третьем съезде комсомола! «Учиться, учиться и учиться!» Но научно-популярная литература двадцатых-тридцатых годов отнюдь не была столь богатой и разнообразной, как в наши дни. И литература фантастическая, со времен Жюля Верна не чуравшаяся просветительской функции, выдвинула в те годы эту чисто популяризаторскую функцию на первый план. Это обстоятельство не могло не придать фантастике уральского журнала ощутимый отпечаток «техничности». О чем мечтали и писали авторы «Техники смене»? Об искусственных дождях в туркменской пустыне. О воздействии ультракоротких волн на рост растений. О шароэлектролотковой дороге. О летающих автомобилях. Об использовании энергии морского прибоя… Проблемы решались в чисто конспективном плане: центр рассказа, как правило, составляло лекционное изложение существа проблемы, этому предшествовала (или следовала за этим) нехитрая иллюстрация, рисовавшая изобретение «в действии»; сюжету особого значения не придавалось, как не придавалось его и героям. Они были нужны в рассказе лишь постольку, поскольку должен же был кто-то выполнять функции спрашивающего и отвечающего, экскурсанта и экскурсовода! В последние годы существования журнала на страницы его пришла и тема будущих сражений, необычайно популярная перед Великой Отечественной войной. Радиоуправляемые танки, подземные оборонительные сооружения, зоны «непроницаемости», электрические пушки, всевозможные лучи смерти, поражающие агрессоров, поглощали все внимание авторов таких полурассказов-полуочерков. Действие этих вещей происходило в достаточно неопределенное время и носило абстрактно-глобальный характер. Ничтожную пылинку — отдельного человека — трудно было рассмотреть в этих «эпизодах будущей войны». Два произведения как-то выделялись среди типично условных «картинок будущего», появлявшихся в довоенном уральском журнале — рассказ Р. Онцевера «Короткое замыкание» (1938, № 5–8) и повесть Б. Рябинина «Подарок Будды» (1941, № 1–3, 5, 6). Р. Онцевер (точнее, автор, укрывшийся под этим псевдонимом) решал в своем рассказе проблему беспроволочной передачи электроэнергии. В художественном отношении «Короткое замыкание» являло собою довольно традиционное повествование об открытии, сделанном «где-то там, на Западе», предназначавшемся для борьбы против советских людей и — вопреки предназначению — обрушивавшемся на головы тех, кто «сеял ветер». Были в рассказе и злобствующие, готовые даже друг другу глотку перегрызть антисоветчики, и американский безработный, разрушавший коварные их замыслы… Сюжетная схема эта, сложившаяся еще в «Вокруг света» двадцатых годов и довольно интересно разрабатывавшаяся многими авторами, в силу своей безотказности оказалась необычайно живуча, — чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить иные рассказы А. Днепрова. Но, как всякая схема, она ограничивала возможности автора, толкая его на единственно приемлемое в данной ситуации «военное» истолкование научно-технической проблемы. Беспроволочная передача энергии в рассказе Р. Онцевера обернулась всего лишь еще одними «лучами смерти», традиционно выводящими из строя моторы вражеских машин… «Подарок Будды» — повесть Бориса Рябинина, вступавшего в те годы в литературу, — кажется поначалу более интересным, более свежим произведением. События повести происходят в Китае, отражающем вторжение империалистов. Среди безлюдных полупустынь выстроен небольшой научно-исследовательский городок. Работами здесь руководит профессор Чжан, «крупнейшее светило в области электромагнетизма и радиологии». Работы засекречены: даже на освобожденной территории рыщут враги, под пули которых попадает и сам профессор во время одной из экспедиций. Но постепенно читатель все-таки узнает, чем заняты ученый и его сотрудники: они ищут «сияющий металл» радий. Ищут — и находят! Более того, радию в найденном ими месторождении сопутствует новый радиоактивный элемент — «трансуран»… Начало повести, повторяю, интересно, по ту главу включительно, где рассказывается о необычайно быстром выздоровлении профессора Чжана, испытавшего на себе целебное воздействие эманации радия. Но далее изыскания профессора сменяются приключениями его помощников в оккупированном японцами Шанхае; сам ученый срочно создает мощнейшее «новое оружие»: все те же лучи, на расстоянии останавливающие работу двигателей. Правда, генератор профессора Чжана может быть переключен и на другое излучение — всепроникающую «частоту-зет», губительно воздействующую на расстоянии на мозг человека. Но это весьма относительное по сравнению с опубликованным ранее рассказом Р. Онцевера новшество. Обернувшись же еще одним «эпизодом будущей войны», повесть Б. Рябинина, при всей ее антиимпериалистической направленности, тотчас утрачивает свою новизну. О дальнейшей работе профессора и его сотрудников рассказывается уже в той лекционно-монологической форме, которая отличала (и отличает) произведения полуочерковой технической фантастики… Однако не будем слишком строги к фантастике «Техники-смене». Да, по сегодняшним меркам она выглядит бледновато. Но ведь эти повести и рассказы писались в канун надвигавшейся схватки с фашизмом, когда молодая наша фантастика стремилась прежде всего внести свой посильный вклад в дело подготовки страны к активной обороне. А изображение перспектив развития науки и техники, воспитание веры в силу Знания, в огромную значимость инженера и ученого в предстоящих освободительных, антифашистских сражениях как раз и были таким вполне конкретным и осязаемым вкладом в общенародные усилия. Но заглянем глубже в толщу лет. Существовала ли фантастика на Урале в двадцатых годах?
Обильную фантастическую продукцию двадцатых годов еще и до недавнего времени нет-нет да и рассматривали оптом как «псевдонаучную», «развлекательную», «бульварную». Традиция эта зародилась в тридцатых годах, когда ранняя советская фантастика либо просто замалчивалась критиками, либо принижалась и зачеркивалась. «Выходило много псевдонаучной и псевдофантастической псевдолитературы в 1925–1928 годах, — писал, например, А. Ивич. — Такие книги выпускались частными издательствами, писались авторами, имен которых никто нынче не помнит, — это были типичные образцы „вагонного“ чтения. Лишенные и творческой фантазии, и самых скромных литературных достоинств, эти книги теперь забыты — и поделом. Нечего о них вспоминать»[10]. Да, из песни слова не выкинешь — была и псевдолитература, и бульварщина. Но критик явно перегнул, столь категорично зачеркивая все произведения, не укладывавшиеся в каноны прикладной научно-технической фантастики, с позиций которой А. Ивич и рассматривал книги предшествующего периода. А между тем основная масса советской фантастики 1925–1928 годов выпускалась вовсе не частными издательствами: ее печатали Госиздат, «Молодая гвардия», «Земля и фабрика»… И создавалась она не только «авторами, имен которых никто нынче не помнит», — фантастику в двадцатых годах писали и Алексей Толстой, и Илья Эренбург, и Валентин Катаев, и Мариэтта Шагинян, и Всеволод Иванов с Виктором Шкловским, и Николай Асеев, и Михаил Булгаков, и многие другие писатели, чьи имена очень даже хорошо помнил современный критику читатель… Революция смела в нашей стране мир старый, капиталистический; новый мир, социалистический, только-только зарождался. И естественно было стремление молодых советских литераторов, с одной стороны, «разделаться» с мировым капитализмом, показать его несостоятельность, а с другой стороны представить как можно ощутимее радостный мир будущего. Не оставались в стороне от этого могучего влечения к фантастике и уральские литераторы. Их героями тоже становились люди, стремившиеся «конструировать историю в нужном направлении». И тут в первую очередь приходит на память «князь Ватерлоо» с Верх-Исетского завода.
«…Полдюжины бравых наполеоновских канониров удивились, когда неожиданно и любовно оседлал Владычиц гладкий ствол пушки. — Ватерлоо! — подумал Роман. — Эй, молодчик, зря ты сюда забрался, — рявкнул канонир с закоптелой рожей и банником в руках, — у нас не так много орудий, чтобы на них кататься верхом! Владычиц, побуждаемый не столь окриком, сколь жжением в некоторой области, плохо защищаемой брюками, соскочил с пушки, и через секунду из дула ее с веселым свистом вырвалось ядро. Ватерлоо! Неуклюжие ядра носились в воздухе, бухали ружья, падали люди, вообще все было очень похоже на настоящее сражение…» Да, Ватерлоо… Именно сюда стремился и именно сюда попал на изготовленной им «машине времени» Роман Владычин, инженер-механик Верх-Исетского завода. Всесторонне изучив по историческим документам эпоху наполеоновских войн, Владычин является к французскому императору в поистине критический момент: Наполеон находится буквально на волоске от поражения под Ватерлоо. В отличие от наполеоновских маршалов Роман Владычин четко представляет себе (поскольку знает доподлинно!) расположение войск как самого Наполеона, так и противостоящих ему союзников («Я из Америки. Спрыгнул со снизившегося монгольфьера, летящего сейчас в сторону англичан», — так объясняет он потом собственное появление, свой странный костюм и отменное знание обстановки. Объясняет вначале маршалу Даву, горько сожалеющему позже, что не пристрелил его тут же, а затем и самому «кандидату на Св. Елену»…). Роман помогает-таки императору избежать столь закономерного исторически поражения! Более того, с помощью Владычина Наполеон заново воссоздает империю. Уральский инженер в роли бонапартиста, добровольного помощника завоевателя, — не дико ли это?! Но не будем торопиться с заключениями. «Неонаполеоновская» империя нужна Роману Владычину лишь как удобный плацдарм для дерзкого социально-исторического эксперимента. Стараниями энергичного уральца в империи невиданными темпами развивается наука, подвигая вперед и технику. Инженер двадцатого века насадил в начале века девятнадцатого и железные дорога, и мартеновские печи, и швейные машины, и кинематограф. Озабочен Роман и развитием культуры. В специальный воспитательный интернат, где делами заправляет «носатый чудак» знаменитый педагог Песталоцци, со всей Европы собраны дети и подростки, которым суждено в будущем прославить свои имена. Пересказанная вот так — сжато, почти без подробностей, — книга кажется всего лишь вариацией уже известного: много раньше, еще в 1889 году, Марк Твен отправил своего предприимчивого героя модернизировать куда более седую древность! У критиков, право же, были основания записать «Бесцеремонного Романа» (так называлась эта действительно бесцеремонная книга, выпущенная в 1928 году издательством «Круг») в разряд чисто развлекательной литературы. И вдосталь иронизировать над выходцем из XX века, который чтением «Средь шумного бала…» приводит в восторг… юного А. С. Пушкина! Но тем не менее роман этот — из числа книг, о которых небезынтересно и вспомнить. И не только потому, что вслед за «Янки…» М. Твена «Бесцеремонный Роман» открывает необозримый ныне поток произведений об отклонениях в развитии исторического процесса, вызванных действиями подобных Владычину выходцев из будущего. (Уэллс в данном случае не совсем в счет: он подарил фантастам «машину времени», но герой его — всего лишь пассивный созерцатель, крайне редко — да и то вынужденно — выходящий за рамки этого амплуа.) Не в пример произведениям иных нынешних фантастов (по бесцеремонности обращения с историей нередко оставляющих далеко позади фантастов прошлого, но делающих это подчас во имя узких, «малокалиберных» целей) в основе «Бесцеремонного Романа» была заложена по-настоящему большая, общественно значимая мысль. Личность и история, возможности личности в историческом процессе — эта проблема издавна волновала людей. В. Гиршгорн, И. Келлер и Б. Липатов, авторы «Бесцеремонного Романа», пробуют решить эту проблема средствами фантастического романа. И на мой взгляд, неплохо справляются с задачей: их «развлекательная» книга ненавязчиво и наглядно показывает, что единичная личность, даже незаурядная, даже — вооруженная доскональнейшим знанием общечеловеческого опыта все-таки остается лишь единицей, которой явно не по силу по-своему перекроить Историю. А ведь поначалу кажется, что Владычину удается все, в том числе и это! Вот он, завоевав доверие Наполеона, становится «князем Ватерлоо», вторым человеком в Империи, ре форматором-просветителем, проводником новых, прогрессивных взглядов и идей. Академия противится планам реорганизации хозяйства? Что ж, Роман «не мытьем, так катаньем» доказывает академикам свою правоту — и вот они уже увлеченно трудятся над воплощением в жизнь его проектов и замыслов. Диктат Наполеона тормозит общественное развитие? Переодевшись мастеровым Владом, «князь Ватерлоо» зажигает искру недовольства в рабочих массах, организует движение за демократические свободы. Это движение приобретает огромный размах, цепная реакция недовольства крушит политические устои «Единой Империи». Герой и сам гибнет в вызванной им схватке Нового со Старым, этот все-таки излишне самонадеянный Влад «князь Ватерлоо» — Роман Владычин… Да, не удалась и не могла удаться дерзкому уральцу его попытка переделать историю, «досрочно» построить на земле счастливое свободное общество. Но само исследование такой фантастической попытки интересно и знаменательно для литературы тех лет. При всех литературных издержках (я сознательно не останавливаюсь на них) роман уральских авторов был в целом вполне на уровне заметных книг ранней советской фантастики. Тех книг, о которых мы так редко вспоминаем сегодня… Кстати, этому успеху, несомненно, немало способствовало обстоятельство, о котором на склоне дней вспоминал И. И. Келлер (в течение многих лет главный режиссер Пермского академического театра оперы и балета имени П. И. Чайковского, лауреат Государственной премии СССР): «Так как главные события развертывались в первой половине XIX века, пришлось много времени провести в Публичной библиотеке, изучая старые газеты и журналы, архивные материалы и мемуары, вплоть до записей „Камер-Фурьерского журнала“, фиксировавшего каждодневные события в царской семье…» Именно углубленное знание истории — уже не Р. Владычиным, а его создателями, — надо полагать, подкупило в «Бесцеремонном Романе» и писателя Николая Тихо нова, по чьей рекомендации книга увидела свет в московском издательстве.
