Исторические параллели чем ближе к нашему времени, тем, видимо, опасней. Поэтому «Первый канал» гостеприимно предоставляет прайм-тайм в субботу антиамериканскому сочинению Джульетто Кьезы, а не отечественному журналистскому расследованию. Видимо, жертвы 9.11 больше волнуют зрителей, чем гибель сограждан. Свою солидарность с антиамериканистом Кьезой подтвердил следующим же вечером, открывая новый сезон «Постскриптума», антиамериканист (это теперь профессия) Алексей Пушков; вот только сразу после политической программы ТВЦ поставил голливудский боевик со Стивеном Сигалом – олицетворением «американского героя», всегда ищущего (и добивающегося) справедливости. Вообще за антиамериканский телеуик-энд ненависти (прошу прощения за американизированное вторжение в язык) было показано в прайм-тайм по федеральным только каналам 13 голливудских фильмов. Пропаганда и агитация – отдельно, кино – отдельно. Если уж быть последовательными, придется исключить и фильмы, и передернутые форматы.
Что, как не надежда на расширение аудитории, подвигло энтузиастов на издание нового ежемесячного журнала «Что читать» (обозначенный тираж 200 тысяч экземпляров)? Первый номер вышел как раз к Московской международной книжной ярмарке и распространялся там симпатичными девушками. Открывается журнал статьей издателя Александра Гаврилова. Литературная технология проекта Леонида Парфенова «Намедни» (выходит четырьмя томами – разумеется, вместе с DVD) приравнена им к литературной технологии «Войны и мира» (роман-эпопея). Ряд этот Гаврилов продолжает «Доктором Живаго», «Тихим Доном», «Железным потоком» и «Архипелагом ГУЛаг». Легко. То есть непосредственно после «Архипелага» получается как раз «Намедни». Что ж: какие мы, такая у нас и «Война и мир». Пожелаю изданию и второго, и тысячного номеров (в августе вышел в свет тысячный номер «Нового мира»). Но хочется и предостеречь: увы, чем больше тираж, тем меньше свободы; чем меньше свободы для маневра, тем больше «широких мазков»: материал подгоняется под концепцию: что не влезает – ногой подтолкнем. Как увидишь имя Ахматовой среди «вершин советской литературы», так и вспомнишь про легкость в мыслях необыкновенную.
Советская литература и, шире, русская литература советского времени – продукт сложный. Поверхностный взгляд тут никак не справляется. Не буду углубляться – не время и не место. Напомню хотя бы об одноименном романе Юрия Трифонова, «скучного» Захару Прилепину, и о рядовом писателе Антипове – его герое. Да и фильм Алексея Германа-младшего, открывший новый сезон победой в Венеции, связан эстетически и содержательно с неизжитой темой советского шестидесятничества – как его отец, шестидесятник Алексей Герман-старший, органически связан с прозой своего отца – советского в отличие от Ахматовой писателя Юрия Германа. Сказать правду, так Дмитрию Быкову, Ольге Славниковой, Анатолию Королеву (называю имена отнюдь не худших) по письму далеко – не до Юрия Трифонова, это действительно недостижимая для современной словесности вершина – до Каверина. Хотя… как прочтешь главы из киноповести «Арбат, мой Арбат» Булата Окуджавы («Вот в глубине подъезда показался высокий человек с темным загорелым лицом. Большие светлые усы его шевелились под ветром»), так и задумаешься: всё ли из не напечатанного при жизни следует предъявлять завороженной именем кумира публике? А вдруг и очнется и пожмет плечами?
Путь интеллектуала к массам
Воротит не от футбола, а от «патриотизма», с которым о России, которая встала с колен и забила гол, рассказывают в репортажах. Один из комментаторов договорился до того, что в разнообразии номеров приехавших в Европу из России автомашин отражено величие страны. Интересно, какие марки у этих машин? «Волга» или, может быть, перепертые с итальянского «фиата» «Жигули»? Совсем на других приехали в Австрию и Швейцарию болельщики наши – на «иномарочках». Вот и весь комментаторский «патриотизм», красная ему цена. Итоги чемпионата еще не ясны никому, а государственные телеканалы срываются на фальцет. Скоро опять просвещенная публика начнет болеть за чужих (если еще не начала), – просто из духа противоречия официальщине: ведь и спикеру Госдумы г-ну Грызлову не дают покоя лавры Михалкова-старшего: он тоже сочинил гимн, футбольный. Лучше бы законы сочинял. По десяти тысяч наших болельщиков летят на очередной матч с участием России. Считается, видимо, что мы – цивилизованная страна, у сборной которой тоже есть фанаты.
Будучи в Париже во время одного из чемпионатов Европы, я наблюдала по ТВ ведущую первого канала, начинавшую ежевечернюю новостную программу информацией о победе сборной Франции. Но никаких пафосных слов о величии Франции не следовало. В нашем случае они смешны тем более: главный человек, кующий наши победы, – тренер, вывезенный из Голландии. Впрочем, сам футбол, да еще в мастерском исполнении, ценили (и «болели» за «свою» команду) Шостакович и Трифонов.
Одновременно с чемпионатом не где-то там далеко в альпийских селениях, а в Москве проходил очередной (уже третий) летний книжный фестиваль. Душная «праздничная» Москва была покинута жителями. Но стоики, настоящие читатели остались, бродили между белыми шатрами во внутреннем дворике ЦДХ и даже включались в дискуссии.
Давайте сначала на этот фестиваль приедем – например, с Пироговки.
Роскошная надпись с картинками рекламирует выход очередного сочинения Полины Дашковой в издательстве «АСТ».
История, приводящая в трепет, – написано на заборе, точнее, образующих его рекламных щитах в самом конце Большой Пироговки, напротив известной как «шестисоткоечная» клинической больницы. Издательство зарабатывает деньги и раскручивает книги: не для Дашковой это делается. Богатые издательства потому и богаты, что работают с бедным населением, навязывая ему в больших количествах дешевый товар. Но и автор не в накладе. И со множества экземпляров, которые скупят и ходячие больные, и их посетители, не говоря о других обитателях Пироговки, получит свое роялти.
Другое дело, что книжным гигантам нужны интеллектуалы – для креативных идей, без которых массолит застрянет, а денежный поток иссякнет. Поэтому пока один «серьезный» писатель сидит в позе роденовского мыслителя и размышляет, издательство массовой литературы идет на абордаж другого.
В частности, на упомянутом летнем книжном фестивале состоялась презентация «масскультового» романа интеллектуала Александра Архангельского «Цена отсечения». Предыдущее сочинение Архангельского, «1962», выпущенное питерской «Амфорой», получило лестные оценки критики, но распространялось из рук вон плохо. Теперь автор решил преодолеть высоколобые заморочки и пошел другим путем: во-первых, смело ступил на территорию массолита, а во-вторых, предоставил «остросюжетное повествование в любовной драме», да еще и с «настоящим преступлением» внутри, более расторопному, чем «Амфора», «АСТ».
Аристократ, когда идет в демократию, обаятелен, говорит Петруша Верховенский о Ставрогине. А интеллектуал, идущий в массолит?
Да – если он прячет в своем сочинении не надуманную на фоне образа жизни «новых русских» псевдолюбовную интригу (и они любить умеют, что широко известно из каждого выпуска журнала «Семь дней»), а интеллектуальный «нз», сделав его притягательным и для купившегося на массолитные ловушки наивного читателя. Нет – если он, напротив, упрощает свой мир, делая его доступным для бедных (интеллектуально бедных, разумеется). Между этими «да» и «нет» колеблется повествование Архангельского.
Еще один случай предназначенности разным читательским группам книги – Соломон Волков, «История русской культуры XX века от Льва Толстого до Александра Солженицына». Издало ее «Эксмо» – издательство, по всем параметрам сопоставимое с «АСТ». Книга, по предваряющим ее словам самого автора, – это «„комплексная презентация“ проблемы культурно-политического взаимодействия в России прошлого века». («Комплексным», помнится, в отечестве был обед, а не презентация.) Автор, видимо, сам делал перевод своей «культурно-политической истории» России (книга сначала вышла на английском языке в США в Random House, тоже издательстве-монстре, вроде «Эксмо» или «АСТ», и была предназначена стремящемуся больше узнать о России, ее культуре и политике американскому читателю). Отсюда, по всей вероятности, в этой плотно набитой фактами – впрочем, хорошо известными – книге весьма странный симбиоз русского с международным: Толстой характеризуется как «лидер по продажам книг», Бунин, Куприн, Мережковский, Гиппиус – как «мейнстримные писатели и поэты»; более чем странным звучит определение Александра Гинзбурга – «предприимчивый диссидент»: распространителя журнала «Синтаксис» в 1959—1960-е гг. можно назвать вызывающе свободным, но никак не «предприимчивым». Иногда получается совсем смешно: «Культурные бюрократы вынуждены были теперь учитывать эппил Запада, и они с неохотой, но шли на некоторые уступки». Предполагаемому американскому незнайке такой дайджест – в размере внушительного тома – может пойти впрок. А предполагаемому незнайке отечественному – книга ведь претендует на то, что она «первая в своем роде на любом из языков»? В цепи сравнений и соположений автор восстанавливает невольную в России прошлого века связь культуры и политики. Другое дело, что о кровоточащих до сих пор событиях и явлениях повествуется дистанцированно, остраненно, а то и с явной глухотой, – как бы не вовлеченным в события, но заинтригованным наблюдателем. В таком взгляде «с горы» есть свои достоинства, но есть и свои неизбежные потери. И погрешности. Не только против исторической правды, как в случае с Александром Гинзбургом, но и против исторического чувства.
