Г-н Булгарин сказал, что слог в первом году «Библиотеки для чтения», во время редакторства Н. И. Греча, был как жемчуг: Николай Иванович, понимая цену такой похвалы, называет ее дружеским преувеличением или, говоря языком нынешних реформаторов, амикальною экзажерациею. Из булыжного камня, прибавляет он, жемчужины не выточишь – делано было, что можно.
Второй спорный пункт брошюрки заключается в отзыве г. Сенковского о слоге г. Греча в «Черной женщине», выраженном в следующих словах: «Язык в «Черной женщине», по пристрастию автора к некоторым мертвым словам, может показаться теперь в глазах девяти десятых России несколько устарелым и даже диким». В ответ на это обвинение, г. Греч выписывает похвалы, которыми, назад тому четыре года, встретил г. Сенковский его роман: «приятный, светлый слог» (стр. 20); «прекрасные мысли, выраженные с очаровательною простотою» (там же); «заманчивость слога и содержания» (стр. 43); «страницы высокого красноречия» (стр. 44).{20} Здесь г. Греч останавливается и с недоумением восклицает:
Теперь не прошло четырех лет, а уж этот самый приятный, светлый, очаровательный, заманчивый, красноречивый слог – обветшал и одичал! Итак, в русском языке произошли в это время важные перемены? Возникли новые оригинальные писатели и вытеснили прежних литераторов; появились книги, написанные слогом, который оставил далеко за собою слог писателей прежнего времени? Нет, ничего этого не бывало. В эти годы мы испытали одни утраты: писатели, содействовавшие более других к усовершению и обогащению языка, преждевременно сошли в могилу. Где же эти усовершенствования, это обновление русского языка? – Критик не заставляет нас долго томиться недоумением. С невыразимым простодушием сознательного гения он прямо говорит: «Это несчастие (обветшалость и одичание гречева слога), которому мы отчасти причиною».
Итак, дело дошло до вопроса о преобразовании русского языка г. Сенковским. Почитая дело русского языка близким к себе по многим отношениям, г. Греч решается окончательно исследовать вопрос о преобразовании, к чему и приступает следующим суждением о «Библиотеке для чтения»:
«Библиотека для чтения» есть бесспорно один из лучших наших журналов. В ней принимают участие многие хорошие писатели; в ней помещаются переводы прекрасных статей, ученых и литературных, из журналов иностранных; в ней есть полнота, разнообразие. Исправность ее выхода обратилась в пословицу. Жалуются на незанимательность многих статей, помещаемых вместо балласту, на цинизм и безвкусие некоторых мыслей, картин и выражений, на странные выходки против философии и учености германской, на беспрерывные насмешки и тупые эпиграммы, которыми испещряются даже ученые и сурьезные статьи. Но угодишь ли на всех; есть люди, есть читатели «Библиотеки», которым именно нравится, что другие порицают. Действительный порок этого журнала, препятствующий ему решительно действовать на публику, заключается в дурном его слоге и варварском языке. Из этого, разумеется, должно исключить помещаемые в «Библиотеке» статьи посторонних авторов, которых редакция коснуться не смеет. Оригинальные статьи «Библиотеки» кажутся дурными переводами с какого-то неизвестного нам языка. Слог в них шероховатый, грубый, тяжелый и до крайности неправильный. И между тем «Библиотека» (позвольте употреблять эту метонимию, для избежания собственных имен) громогласно объявляет, что она очищает язык русский, что она одна хорошо пишет по-русски, что русские писатели, старающиеся наблюдать в своих сочинениях чистоту, правильность, благородство, гармонию, – несчастные, запоздалые, заблудившиеся странники в монгольских степях русского слова. И Карамзин, и Пушкин, и Державин, и Грибоедов – жалкие пигмеи пред великим Бароном Брамбеусом! Разберем это подробнее.
От этого г. Греч переходит к гонению, воздвигнутому г. Сенковским на сии и оные, говоря мимоходом, что это гонение отнюдь не новое, что оно уже было предпринимаемо слепыми поклонниками Карамзина, и до такой степени, что лет за сорок назад употреблять сии и оные – значило объявить себя человеком без вкуса. Затем следуют доказательства в пользу сих и оных.{21}
Остановимся на этом и выскажем, со всею искренностию, со всем беспристрастием к обеим спорящим сторонам, с которыми обеими мы несогласны, наше мнение. Начнем с нашего мнения о «Библиотеке для чтения», перейдем к реформе г. Сенковского и кончим сими и оными. Спор совсем не так маловажен, как думают.
Мы не хотим писать разбора или критики на «Библиотеку для чтения»; но мы хотим в нескольких словах выговорить наше мнение о ней, чтобы тем лучше решить вопрос о сих и оных, как это сделал и сам Н. И. Греч. По нашему мнению, «Библиотека для чтения» прежде всего журнал полезный, и мы от всей души желаем ей продолжения того же успеха у публики, которым она так заслуженно всегда пользовалась. Разнообразие и полнота содержания, аккуратный выход книжек, без сомнения, много способствуют ее успеху; но она одолжена им еще двум качествам, гораздо больше значительным и важнейшим, которые очень походят на недостатки и потому служат предметом жесточайших нападок и порицаний ее противников. Это – ее самобытность до односторонности и язык. Давно уже решено и не требует никаких доказательств то, что журнал должен иметь свой характер, свой образ мнений, свою, так сказать, личность вследствие мысли, которая служит основанием всех его действий.{22} Беспристрастная абсолютность и универсальность вредит журналу, потому что без парциальности (partialite) он бесцветен, холоден, мертв. И у «Библиотеки для чтения» есть свой характер, потому что есть мысль, которую можно назвать положительностию в искусстве и в знании. Поэтому «Библиотека» непримиримый враг умозрения, философии. Повторяем: это не порок, а достоинство. Представляя собою, в этом отношении, диаметральную противоположность редактору «Библиотеки», мы тем более уважаем этот журнал. Без разности и противоположности во мнениях не было бы ни жизни, ни движения, ни прогресса. Во всякой мысли, во всяком учении есть своя сторона истины, и всё благо, всё добро! Пусть думает всякий, как хочет; простор и уважение всем мнениям, всем учениям! Дорога мысли широка; пусть всякий идет своей дорогой, не зацепляя других; пусть всякий развивает свои понятия, уважая чужой образ мыслей, хотя бы и не разделял его. Есть большая разница между самобытностию и задорливою односторонностию, которая не столько хочет заставить себя слушать, сколько хочет заставить замолчать других. Итак, у «Библиотеки для чтения» есть свой оригинальный образ мыслей, которым проникнута всякая статья ее, всякая строка, который составляет главную ее силу и опору. Эмпиризм не сухой и пошлый, но проникнутый жизнию мысли есть душа этого журнала. И повторяем: потому самому, что мы почитаем себя поборниками совершенно противоположного учения, потому самому и интересен для нас этот эмпирический журнал: в нем есть своя сторона истины, следовательно, своя действительность. Но что составляет его главное достоинство, то самое составляет и его главный недостаток: парциальная односторонность доводит его до крайней нетерпимости. Проповедуя уважение к чужому мнению, «Библиотека» не уважает решительно ничьего мнения. Ни всемирная слава, ни европейский авторитет, ни заслуги, ни ученость – ничто не защита от ее ожесточенных нападок. Она не постыдилась унизиться до брани против Велланского, почтенного старца, славного своею глубокою ученостию – плодом деятельной жизни, посвященной служению истине. Шеллинг и Гегель в ее глазах не больше, как шарлатаны или много-много, если сильные умы, помешавшиеся на сумасбродных идеях.{23} И всё оттого, что эти люди не эмпирики, а рациональные мыслители, которые, сверх того, не только не верят «Библиотеке», но и не читают ее. Что делать? – истина и заблуждение так близко граничат друг с другом в делах человеческих, что часто одно необходимо предполагает другое! Ограниченность есть условие всякой силы!..
Другое достоинство «Библиотеки для чтения» – это ее язык. Н. И. Греч в своей брошюрке выписывает из журнала г. Сенковского фразы, которые грешат против духа русского языка и часто против основных правил русского синтаксиса, и на этом основывает свои доказательства, что редактор «Библиотеки» не умеет писать по-русски и не совершенствует, не преобразовывает, а только портит наш прекрасный язык. Это кажется нам преувеличенным. У какого писателя не найдете вы обмолвок против языка, особенно при срочной журнальной работе, и тем более у такого, который пишет не на своем родном языке? Что касается собственно до меня, то, очень хорошо видя сам много таких обмолвок, и очень важных, я в то же время во всех статьях «Библиотеки для чтения» вижу какую-то легкость, разговорность, так что иногда невольно увлекаюсь чтением статей даже по части сельского хозяйства, которые нисколько не могут меня интересовать своим содержанием. И очень многие согласны со мною в этом. Да, можно сказать смело, – и почему же не сказать! – всякому свое! – можно сказать смело, что г. Сенковский сделал значительный переворот в русском языке; это его неотъемлемая заслуга. Как все реформаторы, он увлекся односторонностию и вдался в крайность. Изгнавши, – да, изгнавши (сам г. Греч признается, что, к сожалению, увлеклись этим потоком и молодые люди с талантом) из языка разговорного, общественного, так сказать, комнатного, сии и оные, он хочет совсем изгнать их из языка русского, равно как и слова: объемлющий, злато, младой, очи, ланиты, уста, чело, рамена, стопы и пр. Увлекшись своею мыслию, он не хочет видеть, что слог в самом деле не один, что самый драматический язык, выражая потрясенное состояние души, разнится от простого разговорного языка, равно как драматический язык необходимо разнится от языка проповеди. Не говорим уже о различии стихотворного языка от прозаического.
