Ради будущего боролись и умирали герои. Накануне казни Мусу более всего тревожило: дойдут ли его стихи-завещания до потомков, останется ли его Слово в строю.
Есть одна у меня надежда —
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
Мечта поэта сбылась.
Слова спрессованы в строчки, строчки складываются в стихи, стихи образуют книги. Они борются! Стреляют по врагам мира и прогресса сегодня, как вчера, как сорок лет назад. Потому — не кассета, потому — обойма!
Первый томик из обоймы — не его Слово. О нем. Замысел составителей «триптиха» понятен. Героическая жизнь поэта, его светлая личность сегодня столь же значимы, как и его поэзия. Сердце поэта — источник его вдохновения; оно вобрало в себя его человеческий опыт, его пламенную любовь к людям, его земную боль. Поэтому книга о том, как формировалось мировосприятие художника, как он шел к своему подвигу, называется совершенно точно — «Сердце поэта». Автор повествования Владимир Альтов, оренбургский журналист, сосредоточивает главное внимание на комсомольской юности поэта. И это, с точки зрения всего замысла издания, не случайно: оно адресовано молодежи.
Детство и юность поэта прошли на Южном Урале, в Оренбуржье. Это — его родина. Здесь закладывался фундамент его характера, его мировоззрения. Здесь, будучи инструктором Орского укома, а также Оренбургского уездного комитета ВЛКСМ (1926—1927 гг.), он ведет большую политико-массовую работу среди национальных меньшинств. Здесь Муса Джалиль сложился как певец молодежи, поэт комсомольского племени. В. Альтов, работая в тех местах, разыскал живых свидетелей жизни и творчества поэта, много новых документов, рукописей, публикаций.
Главы, посвященные московскому и казанскому периоду жизни поэта, а также его деятельности на фронте и в плену, почти не содержат новых фактов. Но здесь на помощь автору очерка (так определен жанр повествования о жизни Мусы Джалиля издателями) приходит составитель «триптиха» М. Л. Срубщик. В качестве приложения она включает в сборник интересные документы, материалы и воспоминания.
Это, например, совершенно бесценное интервью, которое Константин Симонов взял у Андре Тиммерманса, бельгийского гражданина, соседа Мусы Джалиля по камере в берлинской тюрьме на Лертерштрассе. Именно ему мы обязаны спасением «Моабитской тетради» и нашими знаниями о последних месяцах жизни героя. К. М. Симонов первым из журналистов отыскал А. Тиммерманса, сразу же, как только стала известна его роль в судьбе рукописи — поэтического завещания Джалиля. Интервью было опубликовано в «Литературной газете» в октябре 1956 года и, естественно, ныне мало известно широкому кругу читателей. Поэтому воспроизведение его в рецензируемой книге вполне оправдано.
Глубоко волнующий рассказ Тиммерманса дополняется свидетельствами других узников Моабита — Михаила Иконникова («В фашистских застенках») и Леона Небенцаля («Последние дни Мусы Джалиля»). В своей совокупности эти воспоминания, равно, как и воспроизводимые в книге документы, фотографии, воссоздают яркую картину смелой жизни и активной деятельности поэта перед самой смертью, тогда, когда другим казалось: жизнь кончена, любое дело бессмысленно. Не только словом, но и личным примером Муса пробуждает в пленниках оптимизм, веру в то, что «кто борется до конца, тот не умирает». Все невольники, ставшие свидетелями подвига Джалиля, — французы и поляки, чехи и словаки, бельгийцы и русские, — в один голос заявляют: «такого сильного человека, как этот татарин», они не встречали (т. 3, с. 223).
Свети потомкам нашим, как маяк,
Свети как человек, а не светляк!
Эти замечательные строки из стихотворения М. Джалиля «Совет», в котором поэт дает свое толкование понятия «человечность», можно было бы поставить эпиграфом к двум другим книгам из «триптиха», в которых собраны лучшие лирические произведения поэта разных лет.
Стихотворения М. Джалиля, отобранные во второй том — «В пути», с некоторой долей условности можно ограничить следующими хронологическими рамками: ранний период (1918—1923), путь к зрелости (1924—1932), довоенная (1933—1940) и фронтовая поэзия. Третий том — знаменитая «Моабитская тетрадь» (июнь 1942— 1 января 1944 года), за которую поэт посмертно был удостоен Ленинской премии.
Была и вторая «Моабитская тетрадь», включавшая, видимо, стихотворения, написанные Мусой позже означенного периода. Известно, что он творил в полном смысле с «петлей на шее» до последнего дня жизни — 25 августа 1944 года. Но эта тетрадь пока не найдена.
В обоих томах стихотворения располагаются в хронологической последовательности. Сделать это было нетрудно, потому что поэт, как правило, сам ставил даты в своих рукописях. Благодаря принципу расположения материала читателю легче проследить за творческим ростом поэта, понять непростые связи между фактами его биографии и поэтическим вдохновением. Жаль только, что комментарии (их автор Клара Барская) не всегда помогают в этом: они неопределенны по своему целевому назначению, недостаточно конкретны, а, главное, охватывают далеко не все стихотворения, в том числе и такие, которые по своему содержанию явно нуждаются в текстологических, историко-географических и историко-литературоведческих пояснениях.
Однако не это определяет собою качество нового издания произведений Мусы Джалиля. И не его полиграфические достоинства и художественное оформление каждого тома и всей «обоймы» в целом.
Издание задумано и осуществлено с полным пониманием того, какое место занимает творчество выдающегося, татарского поэта в истории многонациональной советской литературы, какое значение имеет оно в формировании патриотических чувств юношей и девушек страны Великого Октября — духовных наследников Александра Пушкина и Габдуллы Тукая, Николая Островского и Мусы Джалиля.
Перелистывая любовно изданные томики поэта-героя, вчитываясь в давно известные и вновь открывшиеся для тебя строки его безукоризненно честных и высоко гражданственных стихов, сегодня, когда народ наш отпраздновал уже 60-летие образования небывалой в мировой истории семьи разноязычных, но единосердных республик, обращаешь внимание прежде всего на то, как органично, как вдохновенно сливается в поэзии Джалиля национальное с интернациональным. Стихотворений, специально посвященных теме дружбы народов СССР, у Мусы, пожалуй, нет. Может быть, для него, как это ни парадоксально, этой темы просто не существовало. Не существовало потому, что и разумом, и сердцем своим он воспринимал Страну Советов как нечто единое, не разлагаемое на части, родное во всех ее измерениях, на всем пространстве. Недаром он дал клятву:
«Жизнь посвятить народу, Стране своей — отчизне всех отчизн».
Конечно, родословный корень ему, как и всем нормальным людям, по-особенному дорог. Подбадривая своих товарищей-татар, попавших вместе с ним в фашистский плен, он обращается к ним с такими словами:
Придет Москва и нас освободит,
Казань избавит нас от муки…
В этих простых словах, вырвавшихся из уст поэта в особых, экстремальных условиях, нашла выражение глубокая диалектическая суть понятия «советский патриотизм». Поэту-татарину одинаково дороги Москва и Казань, но прежде всего — Москва, столица «красного цвета».
Южно-Уральские книгоиздатели порадовали читателей чудесным подарком. Хорошо осознавать, что надежды Мусы Джалиля сбылись, его Слово с нами. Дайте место ему в строю!
Бывало, звонит мне на работу супруга моя, Татьяна Евгеньевна, и говорит:
— Дорогой, мне тут внука подбросили. Извини, не могла сходить за хлебом. Купи, пожалуйста, сам.
Что я? Ворчал, конечно. Подумаешь — внука привели. Проблема. Одно удовольствие посидеть с ним, прогуляться. До магазина, например. Но обед из-за этого задерживать? Или рубашку не отгладить? Чепуха какая…
А тут подвернулась «горящая» путевка в санаторий. В тот самый, о котором она давно мечтала. Срочно, за два часа собрал я Татьяну Евгеньевну. Ну, это, конечно, только говорится так: «собрал я». Она сама собиралась, но… так уж принято говорить. Собрал, значит, я Татьяну Евгеньевну и отправил здоровья поднакопить.
Утром — стук в дверь. Не звонок, а стук… Явно, ногой… Открываю — Димка. Один.
— Где, — спрашиваю, — мать или отец?
— Ха, — отвечает. — Ма уже на работу пошла, па — в командировке. Я к бабе.
— Заходи, — говорю. И кричу: — Таня!
Боже, а Татьяны-то Евгеньевны нет! Сам же ее отправил вчера. Крякнул я и подумал: «Вот и мне подбросили внука. Ну и что? Это же одно удовольствие».
