Грузия (в английском написании Georgia, что совпадает с написанием названия штата Джорджия) находится, как и Крым, на берегу Черного моря. Набоков привлекает наше внимание к этой симметрии, упоминая о том, что «пересек по двум разным перевалам Скалистые Горы» (190), что они с Лолитой «вновь и вновь прошли через всю гамму американских придорожных ресторанов» (191), и «ретушированные пальмы» (192) — что перекликается с «Personne: никого. Je resonne, repersonne: звоню вновь, никовновь. Откуда, из каких глубин этот вздор-повтор?» (330) из заключительной части книги.
Набоков учил своих студентов так произносить имя Онегина: «You-gin One-gin». В этом контексте нехитрый каламбур обретает дополнительное измерение. См.: Green, Hannah. Mister Nabokov // Remembering Nabokov / Ed. Peter Quennell. L.: Wfeidenfeld and Nicholson, 1979. P. 36. [Рус. пер.: Грин, Ханна. Мистер Набоков // В. В. Набоков: Pro et contra: Личность и творчество Владимира Набокова в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей: Антология. СПб.: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1997. С. 205].
О пушкинском навязчивом интересе к датам см.: Комм., 162, 357; набоковские более иронические корреляты — на с. 432–433.
Набоков В. Дар // Набоков В. Собр. соч. русского периода: В 5 т. СПб.: Симпозиум, 2000. Т. 4. С. 541 (с добавлением деления на строки). — Далее «Дар» цитируется по этому изданию с указанием страниц в тексте. — Примеч. пер.
Известное замечание Годунова-Чердынцева: «Это странно, я как будто помню свои будущие вещи» (Дар, 374) — выглядит до странности точным: тени Онегина и Пушкина годы спустя будут просвечивать сквозь дымку «Лолиты», заставляя читателя вздрагивать от восхищения перед абсолютным, кажется, контролем этого писателя над еще не написанными книгами.
Присутствие «Онегина» в «Аде» уже отмечалось (см.: Johnson, D. Barton. Nabokov's «Ada» and Pushkin's «Eugene Onegin» // Slavic and East European Journal. Vol. 15. № 3 (Fall 1971). P. 316–323), но функция этого присутствия не была проанализирована.
Хотя я в целом согласна с Робертом Мерриллом в его споре с «металитературной» школой набоковедения (Merrill, Robert. Nabokov and Fictional Artifice // Modem Fiction Studies. Vol. 25. №. 3 (Autumn 1979). P. 439–462), следует все же признать присутствие «Онегина» в «Лолите» исключительно значимым примером «[чего-то], что не может быть всецело атрибутировано личному опыту или случайному капризу воображения повествователя» (Р. 449). Элен Пайфер также весьма способствовала исправлению точки зрения на Набокова всего лишь как на адепта литературных игр (см.: Pifer, Ellen. Nabokov and the Novel. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1980).
Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: АН СССР, 1937. Т. 6. — В Дальнейшем при цитировании «Евгения Онегина» в тексте указываются номера глав и строф.
В «Комментарии…» (371) Набоков переводит «Nanny» (няня) как «Mammy» (мамушка) — это еще одна дорожка из цветных камушков, которыми Набоков наметил нам путь.
В 1823 году в письме к Вяземскому Пушкин писал: «Я не люблю видеть в первобытном нашем языке следы европейского жеманства и французской утонченности. Грубость и простота более ему пристали» (цит. по: Комм., 259. — Пер. Н. М. Жутовской).
Набоков определял «наивных читателей» («minor readers») как тех, кто склонен идентифицировать себя с героями книг. См.: Wetzsteon, Ross. Nabokov as Teacher // TriQuarterly. № 17 (Winter 1970). P. 242–243.
Об этом также пишет Р. Меррилл (Op. cit. P. 445).
Ироническим образом на следующем витке «гегельянского юмористического силлогизма» Акселя Рекса Шарлотта гибнет из-за вполне адекватного буквального прочтения ею дневника Гумберта.
Цит. по: Комм., 123.
Интересно, что у Пушкина был русский учитель по фамилии Шиллер (Комм., 108), а в «Других берегах» Набоков дает своему гувернеру фамилию Ленский — возможно, чтобы отомстить ему за то смущение, которое испытывал мальчиком во время устроенных «Ленским» наивных и безвкусных сеансов волшебного фонаря, «обильно уснащенных чтением отборных текстов» (252).
См.: Tymms, Ralph. Doubles in Literary Psychology. Cambridge, Eng.: Bowes and Bowes, 1949.
Набоков В. Лекции по зарубежной литературе. М.: Независимая газета, 1998. С. 326. — Пер. В. Голышева.
The Annotated Lolita P. 298.
Ibid. P. 208.
См. комментарий А. Аппеля к набоковским аллюзиям на По: The Annotated Lolita. P. 330ff.
Lombard, Charles. E. А. Рое and French Romanticism // Рое Newsletter. Vol. 3. № 2 (December 1960). P. 30–35.
См.: The Annotated Lolita P. 500, note 209/5.
См.: Тынянов Ю. Н. Архаисты и Пушкин // Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М.: Наука, 1968. С. 36 и след.
[Грибоедов A. C. О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады «Ленора» // Грибоедов А. С. Соч. М.: Худож. лит., 1988. С. 365.]
«Что есть перевод? На блюде / Бледная, сияющая голова поэта, / Хриплый крик попугая, лопотание обезьяны / и осквернение могил. / Паразиты, с которыми ты был столь суров, / Прощены, если мне дано твое прощенье, / О Пушкин, за мою хитрость. / Я спустился по твоему тайному стеблю, / Добрался До корня и напитался от него; / Затем, используя этот новый язык, / Я вырастил другой стебелек и превратил / Твою строфу, созданную по образцу сонета, / В свою честную придорожную прозу — / Сплошь колючки, но сродни твоей розе. / Отраженные слова могут лишь дрожать / Подобно удлиненным огонькам, извивающимся / В черном зеркале реки / Меж городом и туманом. / Ускользающий Пушкин! С неизменным упорством / Я все еще подбираю сережку твоей барышни, / Все еще путешествую с твоим угрюмым повесой; / Обнаруживаю чужую ошибку; / Анализирую аллитерации, / Которые украшают твои пиры и обитают в великой / Четвертой строфе твоей восьмой песни. / Такова моя задача: терпение поэта / И страсть схолиаста, слившиеся воедино, — / Тень твоего памятника» (Комм., 37–38. — Пер. Н. М. Жутовской).
Тут чу! Далеко трап-трап-трап, / Будто коней копыта застучали (строфа 13).
Дядя Куильти Айвор — сосед Шарлотты Гейз, именно он, «опасный сосед», служит посредником при знакомстве драматурга с семейством Гейз. Дядя Пушкина Василий Львович, как известно, написал поэму с таким названием, герой этого сочинения, Буянов, упомянут в «Онегине», где именуется «мой брат двоюродный», присутствует среди гостей на именинах Татьяны и даже претендует на ее руку, при том что в поэме В. Л. Пушкина он — повеса, приводящий героя «Опасного соседа» в бордель. Пушкин писал Вяземскому: «Крайне опасаюсь, чтобы двоюродный брат мой не почелся моим сыном…» (цит. по: Комм., 419); это актуально и для Гумберта, который не упускает случая высказать свое презрение к творчеству Куильти, и для Набокова, который, чтобы дистанцироваться от Гумберта, обращается к русской литературной традиции. Буянов в описании Василия Львовича — «с небритыми усами, / Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком…» (цит. по: Комм., 418). В сцене дуэли с Гумбертом у Куильти «черные, как клякса, усики», «лиловые щеки», он почесывает «шершавую, серую щеку» (360). См. также о влиянии на «Опасного соседа» поэмы Василия Майкова «Елисей»: Комм., 523–524. Вымышленные и биографические миры Пушкина и Набокова постоянно переплетаются: у Набокова тоже был дядя Василий, который оставил ему наследство (см.: Комм., 358).
Экстратекстуальный двойник Гумберта Гумберта — Герман из «Отчаяния» (1936) (в английском автопереводе романа — Hermann Hermann) — также грешит солипсизмом: он принимает совершенно непохожего на него человека за своего двойника. См.: Amis, Martin. The Sublime and the Ridiculous // Rememebering Nabokov. P. 73–87.
В примечании к мотиву гусиных лапок в «Онегине» (4: XLII) Набоков сам пускается в рассуждение о ножках: «Нижние конечности гусениц и детей зовутся ножками, как и ножки стульев…» (Комм., 384. — Пер. Е. М. Видре). Метаморфоза свойственна как гусеницам, так и детям.
Мотив фетишизма ноги в «Лолите» был прослежен в докладе проф. Алекса Александера (Колледж Хантера), прочитанном им на нью-йоркской конференции Американской ассоциации преподавателей славянских и восточноевропейских языков (AATSEEL) в декабре 1981 года.
