Владимир Бушин - Живые и мертвые классики

С какой же стати? Ее целью было вполне естественное желание в условиях начавшейся мировой войны по возможности обезопасить вторую столицу государства, которая находилась всего в 32-х километрах от госграницы. И это советское руководство намеревалось осуществить мирным путем: в обмен на Карельский перешеек, откуда дальнобойные орудия могли обстреливать Ленинград, оно предложило финнам территорию в два раза большую. Может ли Бакланов привести второй подобный пример в мировой истории? Уж не предлагали ли, например, США соседке Мексике взамен оттяпанной у нее половины территории хотя бы один из 24 Гавайских островов?.. Финны, за спиной которых стояли Германия, Франция и Англия, отказались от добрососедского обмена. А в результате через три с половиной месяца не мы явились в Хельсинки просить мира, а финны после прорыва линии Маннергейма, открывшего дорогу к их столице, примчались в Москву и подписали мир на наших условиях. В итоге мы добились всех целей, которые ставили: отодвинули границу, получили военную базу на полуострове Ханко (Гангут) и т. д. Вот так позор!.. И вскоре, когда Финляндия вместе с Германией, несмотря на договоры с нами, подло напали на Советский Союз, все, достигнутое в той войне, нам очень пригодилось. Вспомним хотя бы 160-дневную оборону Ханко в тылу агрессора, в ходе которой было отбито 36 яростных штурмов, а затем эвакуировано в Ленинград свыше 22 тысяч солдат и матросов с оружием и техникой.

А позорной, Григорий Яковлевич, была для нас война с Японией в 1904–1905 годах, в которой мы потеряли 270 тысяч солдат и офицеров, почти весь Тихоокеанский флот, а по унизительному Портсмутскому договору — половину Сахалина, Порт-Артур и часть КВЖД. Но, слава Богу, в 1945 году Красная Армия смыла этот позор и все вернула.

Позорным был и разгром франко-английских и бельгийско-голландских войск в мае — июне 1940 года. Тем более позорным, что это было не внезапное нападение, как японцев на нас в 1904 году или немцев в 1941-м при договоре о дружбе, а удар на девятом месяце войны, когда войска союзников были давно отмобилизованы, вооружены и занимали надежные оборонительные позиции, включая линию Мажино. Тем более позорным, что силы союзников превосходили немецкие: 147 дивизий против 136. Тем более, что для полного разгрома немцам потребовалось всего четыре недели. И тем более, наконец, что французы не смыли этот позор: их родину после наших сокрушительных ударов освободили американцы, англичане да канадцы.

Позорной была и война США против Вьетнама. Тем более позорной, что эта небольшая страна находится не под боком у американцев, как Финляндия у нас, а за тысячи миль на другой стороне земли и не могла представлять для них никакой опасности. Тем более позорной, что ведь агрессор действовал при поддержке войск 15 союзников по НАТО. Тем более, что война длилась 16 лет, и за такой срок американцы ничего не добились, не образумились, а потеряв около 60 тысяч солдат и офицеров убитыми, более 150 тысяч ранеными, наконец убрались восвояси. Так же позорны бандитские войны США против Югославии, Афганистана, Ирака. Надеюсь, Григорий Яковлевич, сами понимаете, почему.

Но вот началась Вторая мировая. Франция разбита и оккупирована. Что дальше? Бакланов пишет: «Гитлер готовил высадку в Англии». Участнику войны да еще и военному писателю надо бы знать: немцы жестоко бомбили Англию, но никакую высадку всерьез не готовили, а уже с октября 1940 года лишь создавали видимость ее подготовки с целью дезинформации Советского Союза, на который вскоре и напали.

Что пишет Бакланов о Великой Отечественной? Ну, как у них заведено, первый удар по Сталину: «На десятый день войны перетрусивший Сталин обратился к народу: «Братья и сестры!».

Не на десятый, Григорий Яковлевич, а даже на двенадцатый. А известно ли вам, что Гитлер, у которого было все расписано по плану и все в руках, выступил перед народом только в октябре, объявив, что «Враг разбит и никогда уже не поднимется». Т. е. лишь тогда, когда пришел к выводу, что дело сделано, победа в кармане. А 22 июня он отделался меморандумом, который Риббентроп зачитал на пресс-конференции журналистам. Надо же соображать, сколь грандиозное событие произошло 22 июня 1941 года, а слово Сталина в стране и во всем мире было так весомо, что суетиться с поспешными заявлениями он просто не имел права, надо было составить хотя бы предварительное представление о масштабе и характере событий. Тем более, что в первый же день выступил по радио не кто-нибудь, а его первый заместитель в правительстве, нарком иностранных дел и член Политбюро В.М.Молотов. Маниакально твердя о позорных, мол, «десяти днях» Сталина, кто из вашей дружной артели интересовался, выступали ли с речами главы правительств или министры иностранных дел Польши, Франции, Англии да и самой Германии в первых числах сентября 1939 года, когда последняя напала на первую? Выступил ли Рузвельт 7 декабря 1941 года после удара японцев по Пирл-Харбору?.. А 22 июня выступил по радио только Черчилль. И как не понять: это же был счастливейший день его жизни.

И потом, когда немцы были всего в нескольких десятках верст от Москвы, Сталин произнес мужественные речи 6 ноября на заседании Моссовета и 7-го на Красной площади во время устроенного по его приказу военного парада. А где был и чем занимался Гитлер, когда Красная Армия была на таком же расстоянии от Берлина? Он метался по бункеру и визжал: «Где армия Венка?! Предатели! Трусы! Почему молчит Венк?..» А потом затеял предсмертное венчание с Евой Браун. Что еще оставалось?.. Об этом у вас, коллега, — ни слова.

А «перетрусивший Сталин» это не что иное, как плагиат у ненавистного вам Солженицына. Тот писал в «Архипелаге», лживость которого вы до сих пор не раскусили и умиляетесь им, что речь 3 июля произнес «полуплачущий Сталин», а какие-то рязанские мужики, слушая его, потешались над ним. И было это, говорит, у кузни, где висел репродуктор. Да кто ж его именно там, где вечный грохот и звон, приспособил? Находили более подходящие места — сельсовет, клуб, библиотека.

Недавно у Бакланова с Солженицыным объявилась в этом вопросе лихая единомышленница — семидесятилетняя Ольга Мирошниченко, знаменитая вдова Георгия Березко, Юрия Трифонова и, кажется, Зиновия Гердта. Она сочинила сногсшибательный роман о Надежде Аллилуевой, по которому мадам Тодоровская поставила ошеломительный фильм, недавно показанный по телевидению. А потом вдову надоумило еще и дать интервью для «Эхо Москвы». Там она сказала о Сталине: «Не мог он себя взять в руки выступить перед страной, когда началась война, ну не мог… Он был слабак, понимаете? Как личность он был слабак. Понимаете? Он испугался войны. Понимаете?»

Да как же не понять! Не только он испугался. Взять хотя бы одного из мужей Мирошниченко. В биографическом словаре писателей XX века (М.2000) о нем сказано: «Когда началась война, он уехал в Среднюю Азию…» (с. 693). А ему предстояло скоро идти в армию. И просидел он в Средней Азии, вероятней всего, в урючном Ташкенте, аж до 1944 года, когда Красная Армия уже изгнала захватчиков. И в армию он ухитрился так и не попасть, что, впрочем, не помешало ему вскоре после войны получить Сталинскую премию хоть и третьей степени, но все же…

А Сталин в первые же дни войны не иначе, как с испугу, нахватал важнейших и ответственейших должностей: оставаясь Генсеком и Предсовмина, стал еще наркомом обороны, председателем Ставки и Верховным Главнокомандующим. Вот уж слабак так слабак!

Бакланов заканчивает заявление о речи Сталина гневно: «А потом этих братьев и сестер — в лагеря за свой позор». Опять никакого соображения! Как так «этих»? Совсем не «этих». Со словами «братья и сестры», как правильно сказано в начале цитаты, Сталин обратился ко всему народу, а в лагерях никогда не бывало больше 1–2 процентов его, в большинстве своем — уголовников. А это народ?

Наконец, о каком «позоре» Сталина, руководителя страны, партии и армии, идет речь после разгрома фашистской Германии, спасения родины и всей Европы? Как видно, Бакланов не только Финскую, но и Великую Отечественную считает позорной. Увы, в этом возрасте еще и не то случается…

Но вернемся к началу войны. Бакланов пишет: «Десятки тысяч шли на фронт добровольно». Правильно. Даже не десятки, а сотни тысяч, было народное ополчение, были добровольческие дивизии, корпуса. Но иногда встречаются здесь неточности. Например, в помянутом «Словаре» говорится: «Осенью 1941 года Бакланов ушел добровольцем в армию. Был самым молодым солдатом в полку» (с.63). Так писала недавно в «Международной еврейской газете» и критик Белая. Но сам Бакаланов сообщает вот что: «Когда осенью сорок первого года немцы подходили к нашему городу, мы эвакуировались» (Пядь земли. Кишинев. 1983. С. 537). Куда выковыривались? На какую-то станцию «далеко за Пермь» (там же, с.538). Так по какому же направлению двинулся юный патриот — на запад или на восток, на фронт или во глубину уральских руд? А жил Бакланов в Воронеже. Но осенью сорок первого, даже в самом конце октября немцы еще не «подходили» к Воронежу, а находились километров за 400 от него, на их пути к нему лежали Рыльск, Льгов, Курск, Щигры, Косторное. Они вторглись в Воронеж только в июле сорок второго. Так что картина получается весьма загадочной. Когда же из-за Перми автор прибыл на фронт и, как сказано в справочнике «Кто есть кто в России» (М.,1997), «начал войну в пехоте»? Не совсем понятно. Но как бы то ни было, в самом начале осени, в первых числах сентября 1941 года Бакланову исполнилось 18 лет — призывной возраст! Пора стричься наголо. Какой же это доброволец?