нужно не больше инструментов для малограмотных, а новое поколение гуманитариев с развитыми техническими навыками. Требуются исследовательские программы, которые помещают в центр критическую теорию и культурологию и осуществляются под руководством программистов-теоретиков, философов и арт-критиков, идущих дальше вопросов живописи и кино. Параллельно стоит положить конец заискивающему отношению искусств и гуманитарных наук к точным наукам и индустрии. Гуманитарные науки не должны по-мазохистски подчинять себя цифровому режиму. Нам нужна мощная контратака. Но ее не случится, если мы продолжим смотреть в другую сторону.
Какой вклад может внести философия в подобное движение? Тождественный самому себе субъект Западного мужчины больше не нуждается в подробном анализе и противопоставлении освобожденной кибер-идентичности, также известной как путешествующий по мирам виртуальных игр аватар. Подкованная в IT постколониальная теория воплощенных сетей и организации уже опоздала. Какова роль аффектов во всем этом? Говоря непосредственно о теории, нам нужно распространить деконструкцию западного субъекта Деррида на нечеловеческую агентность софта (описанную Бруно Латуром и его последователями по акторно-сетевой теории). Только тогда мы сможем получить более четкое понимание культурной политики агрегаторов, забытой роли поисковых служб и непрекращающихся войн правок внутри Википедии.
Вместе с социологами мы можем заявить, что акцент на Больших данных как на «ренессансе социального» представляется откровенной «позитивистской наукой об обществе». На данный момент, впрочем, не видно критической школы, которая могла бы дать адекватную оценку социальной ауре гражданина-как-пользователя. Термин «социальное» был успешно нейтрализован в наиболее циничной редукции до порнографии данных (data porn) и ее тревожных тенденций. Возрожденное как классный концепт для частных платформ и, впоследствии, корпоратизированных англоязычных медиаисследований, «социальное» не проявляет себя ни как «инакомыслящее», ни как «субкультурное». Социальное организует Я как техно-культурную сущность, специальный эффект программного обеспечения, а функция отклика в реальном времени вызывает у многих зависимость. В современных дискуссиях об интернете социальное никак не соотносится ни с Социальным Вопросом, ни с каким-либо намеком на социалистическое мышление или социализм как политическую программу.
Одновременно, благодаря простоте Facebook, онлайн-опыт стал глубоко человечным: цель этой человечности – Другой, а не информация. В идеале Другой прямо сейчас онлайн. Коммуникация работает лучше всего в режиме 24/7, глобально, мобильно, быстро и доступно. Наиболее ценны спонтанные взаимодействия с добавленными в друзья пользователями на скорости чата. Это – социальные медиа во всей своей красе. Нас приглашают «отрыгнуть мысль, которая есть у нас в голове прямо сейчас – вне зависимости от ее качества и ее связи с другими мыслями» [42]. Согласно научной литературе, социальное присутствие и молодежный тип поведения заданы по умолчанию. Мы создаем социальную скульптуру, а затем, как это обычно происходит с большинством концептуальных и требующих участия произведений искусства, бросаем ее, оставляя для чистки анонимным работникам. В этом заключается символ веры и судьба всех социальных медиа, которые запомнятся в том числе тем, что представляли собой исторически специфическую форму не-совместности (non-togetherness), сложившуюся после 11 сентября 2001, – форму, которую счастливо забудут после того, как что-то другое отвлечет наше внимание и сожрет наше извечное настоящее.
Говорят, что социальные медиа выросли из виртуальных сообществ, описанных Говардом Рейнгольдом в его одноименной книге 1993 года, но насколько нас должна заботить попытка заново обрисовать наиболее корректную генеалогическую картину? Многие сомневаются, что Facebook и Twitter, существуя в виде платформ для миллионов пользователей, все еще воспроизводят аутентичный опыт онлайн-сообщества. Имеют значение только темы в трендах, новые платформы и свежие приложения. Историки Силиконовой долины однажды будут так объяснять подъем социальных сетей: на останках кризиса доткомов появилась горстка выживших, которой повезло находиться на задворках бума и последовавшего спада электронной коммерции, и именно эти выжившие пересобрали жизнеспособные концепции эпохи веб 1.0, сделав акцент на переходе власти к пользователю как производителю контента. Секрет стартовавшего в 2003 году веб 2.0 – это комбинация бесплатной загрузки контента в интернет с возможностью комментировать аналогичные попытки других людей. Интерактивность всегда состоит из этих двух компонентов: действия и реакции. Крис Кри определяет социальные медиа как «коммуникационные форматы для публикации произведенного пользователями контента, которые дают некоторый уровень пользовательского взаимодействия» [43] – проблематичное определение, вобравшее в себя многое из более ранней компьютерной культуры. Было бы неправильно сводить социальные медиа лишь к загрузке контента и самопродвижению. Мы неверно понимаем социальные медиа, если рассматриваем их просто как канал для маркетингового монолога в духе масс-медиа; мы не можем оставить за бортом такие элементы, как личное взаимодействие между двумя людьми и вирусное распространение информации внутри небольших групп.
Как замечает Эндрю Кин в «Digital Vertigo» (2012), «социальное» в социальных медиа – это в первую очередь пустой контейнер. Интернет, в его показательно бессодержательной формулировке, «становится соединительной тканью жизни XXI века». Согласно Кину, социальное здесь представляет собой мощную волну, сметающую все на своем пути. Кин предостерегает, что мы можем закончить в антисоциальном будущем, с его «одиночеством изолированного человека в соединенной толпе» [44]. Пользователей, заключенных в софт-клетках Facebook, Google и их клонов, стимулируют ограничить их социальную жизнь «шерингом». Самомедиатизирующийся гражданин постоянно транслирует состояние своего бытия аморфной, глухой группе «друзей». Кин принадлежит к растущему числу в основном американских критиков, которые обращают наше внимание на побочные эффекты чрезмерного использования социальных сетей. Начиная с проповеди Шерри Теркл об одиночестве, предостережений Николаса Карра о снижении умственных способностей и неумении концентрироваться и до критики Евгением Морозовым утопичного мира НПО и озабоченности Джарона Ланье утратой творческого мышления – всех этих комментаторов объединяет то, что они избегают вопроса о том, чем могло бы быть социальное, если бы его определяли не Facebook и Twitter. Проблема здесь заключается в тревожной природе социального, которое возвращается к нам в виде бунта с неизвестной и зачастую нежелательной повесткой: неопределенной, популистской, исламистской, продвигаемой бесполезными мемами.
Другой как рыночная возможность, канал или препятствие? Твой выбор. Никогда еще не было так легко «автоматически подсчитать» чье-либо персональное окружение. Мы отслеживаем статистику посещения нашего блога, наше количество твитов, подписчиков и подписок в Twitter, проверяем страницы друзей друзей в Facebook или отправляемся на eBay, чтобы приобрести несколько сотен новых «друзей», которые, в отличие от реальных, точно залайкают наши последние фотографии и станут обсуждать наш модный внешний вид. Послушайте, как изобретатель RSS и ur-блоггер Дейв Вайнер видит будущее новостей в этой вселенной:
«Дай начало потоку, агрегируя ленты любимых блогеров и новостных источников, которые те читают. Поделись своими источниками со своими читателями, понимая, что практически никто из них не является исключительно читателем или исключительно источником. Смешай все. Приготовь винегрет из идей и пробуй его почаще. Соедини всех,
