Андрей Самошин — русский хозяин Андрей Самошин — русский хозяин Александр Проханов 04.04.2012
В девяносто первом году по русскому народу нанесли страшный удар кувалдой, выбивая у него разум, волю, способность творить, продолжать свой род. Все девяностые годы либеральная власть, захватившая Кремль, продолжала наносить по русским удар то танковыми пушками, то кинескопами, внушая русским, что они — тупиковый народ, исторические выродки, бессмысленная, иссохшая ветвь рода человеческого, которую нужно срезать и бросить в огонь. И русский дух пал, затаился, умылся слезами, спрятался глубоко, чтобы не слышать поношений, не видеть корчей, в которых погибала страна. И плакальщицы, коих немало в среде патриотов, пели отходную по России, утверждали, что русский дух, пережив великие пассионарные взлёты, затух навеки, и нет больше среди русских людей пассионариев, способных создавать вокруг себя творческие вихри.
Но нет. Не всё русское племя оглохло от страшных ударов. Не всё оно полегло под кувалдами, как ложится корова на бойне. Русские пассионарии выжили, число их множится. Они, как синие цветы из-под снега в сосновом лесу. И они всё заметнее на оборонных заводах, у церковных алтарей, в коридорах власти.
Один из них — сорокапятилетний Андрей Самошин. Тульский предприниматель, сотворивший на здешней земле чудо, которое лет десять назад не могло померещиться. Десантником он прошёл Афганистан, и его два раза "колыхнуло" взрывом. Но смерть, хоть и близко, обошла сторонкой, и он прошёл испытание военным огнём.
Вдоволь насмотревшись на оплавленное и обгорелое железо, на истерзанные тела и окровавленные лазареты, он после армии пошёл не в престижный дипломатический вуз, как ему предлагали, а в Тимирязевскую академию, где учили взращивать плодовые деревья и ухаживать за кротким домашним скотом и птицей. Он учился жадно, прилежно, обретая знания о растениях, о земле, о тучных стадах и обильных урожаях, постепенно забывая о горящих кишлаках и перепаханных танками виноградниках. Там же, в Тимирязевской академии, Господь даровал ему жену Елену. Окончив учение, вместе они решили осесть на земле и заняться фермерством.
Это была пора, когда разваливались громадные советские хозяйства, крестьяне растаскивали колхозные земли на паи и, обольщённые либеральными обманщиками, пытались на отвоёванных у совхозов полях растить пшеницу и откармливать скот. Тысячами разорялись, бросали свою постылую землю, которая зарастала бурьяном и лесом. Или продавали за бесценок дельцам, которые возводили на ней дорогие дачные посёлки.
Чета Самошиных билась на земле дни и ночи, понимая всю тщету своих усилий среди свирепого рынка, бандитских банков, разбойных перекупщиков, баснословно дорогой сельскохозяйственной техники, усваивая драгоценный опыт неудач, опыт нескончаемых трудов на земле, понимая, сколь велик и многотруден удел русского крестьянина, которому то ли во благо, то ли в великое наказание достались эти неоглядные поля.
Отложив на время учебники агрономии, Андрей пошёл в политику, понимая, что в ней, в политике — вся путаница человеческих отношений, вся неразбериха хозяйственных механизмов, все пороки и глупости нелепого окружавшего его общества, не дающие колоситься хлебу и телиться корове. Не может быть доброго поля в дурном государстве.
Андрей собрал вокруг себя друзей, которые исповедовали русский символ веры, исповедовали русскую идею. Эти молодые патриоты взялись помогать ему на выборах в местные органы власти. Талантливые, дерзкие, они сумели обыграть на выборах мелкотравчатых лукавцев, корыстных хитрецов и заскорузлых аграрников советской волны, растерявших свои колхозы и совхозы среди бушующего рынка. Андрей Самошин стал главой района, превратив его за пару лет в лучший среди районов Тульской губернии.
В районе росли урожаи, надои, увеличивалось население, крепло благополучие. Хотя о каком благополучии могла идти речь в лихие для народа годы?
Неуёмный Самошин, которому в районе показалось тесно, решил дерзать на должность губернатора Тульской области. И на выборах с помощью всё тех же друзей вышел во второй тур, где оказался лицом к лицу с Василием Александровичем Стародубцевым — аграрием от Бога, Героем Соцтруда, подвижником ГКЧП, любимцем народа. Силы были неравны, и в этой политической схватке Самошин узнал, что такое изнанка политики, какова беспощадность чёрных пиарщиков, работающих прицельнее и жёстче, чем пулемёты афганских моджахедов. Его обливали варом, посыпали птичьими перьями, угрожали, клеветали, грозили судами и снайперскими винтовками. И Самошин, ожесточаясь, проигрывая, уступая победу соперникам, покидал поле боя изнурённым, обугленным, но не сломленным. Для пассионариев поражение служит поводом для нового прыжка и удара.
Поварившись в кипятке губернской выборной кампании, перевидав множество людей, усвоив уроки человеческих отношений, познав политическую науку, о которой не написано в учебнике, он искал себе новое поприще.
Кругом на неоглядных полях погибали огромные, прежде цветущие хозяйства, как погибают выброшенные на берег киты. Догнивало на машинных дворах железо, бывшее когда-то тракторами и комбайнами. Высились ржавые водонапорные башни и руины скотных дворов, словно в них попали бомбы. По деревням гулял пьяный ветер, и уцелевший от пьянки и тоски народ валил в города. Среди погибших хозяйств Самошин выделил одно, ещё недавно громадное и зажиточное, награждённое орденами и красными знамёнами, а теперь находящееся на грани банкротства, готовое перейти в руки удачливого коммерсанта, чтобы потом на этих некогда тучных землях возникли элитные коттеджи, парки развлечений, места фешенебельных утех для столичных богачей.
Самошин познакомился с крупным российским банкиром. Своей энергией, своим убедительным словом, своей верой и страстью увлёк банкира. Они решили превратить это гибнущее, разорённое дотла хозяйство в ультрасовременный аграрный комплекс. Где картофель, проходя сложнейшую переработку, превращается в продукт, который ждут множество предприятий пищевой промышленности. Без этого продукта невозможно изготовить множество изделий, которые своими пестрыми упаковками заполняют прилавки продовольственных супермаркетов.
И вот я смотрю на этот комплекс, плывущий, как огромный голубой корабль, среди оврагов, перелесков и талых снегов. Лёгкая и изящная пластика, ажурные стальные конструкции, не видно людей, и только шелесты и шорохи мягких механизмов. Сюда не войдёшь, не надев на ноги бахилы и не накинув на плечи белый халат. В цеха не пропустят, если ты перед этим не помыл руки. И это не операционная, не лаборатория, где выращиваются полупроводниковые кристаллы. Это цех по переработке картошки. Её свозят с окрестных полей в огромный склад, где хранят, поддерживая определённый уровень температуры и влажности. Клубни движутся в цех со складов по трубопроводу, с каждого снимается компьютерный портрет в профиль и анфас. Выявляется его цвет и плотность, количество выпуклостей и неровностей. Эти компьютерные данные определяют дальнейшую судьбу клубня. Направляют его, если он имеет совершенную форму, в отдел расфасовки в упаковки, откуда, чисто вымытый, калиброванный картофель в сетчатых мешках идёт на прилавки овощных магазинов, где тульская картошка блестяще конкурирует с безвкусными клубнями, привезёнными в Россию из Азербайджана или Израиля. Другая часть картофельных клубней, выпадающая из пропорций золотого сечения, движется на переработку, где автоматы, мерцая индикаторами, поблёскивая компьютерными программами, чистят картошку, режут её и мельчат, варят в облаке раскалённого пара, превращают в мягкое варево. Наматывают на горячие барабаны из нержавеющей стали, превращая в листы, похожие на пергамент.
Так и хочется снять с этого крутящегося барабана нежный желтоватый лист и написать на нём: "Слава тебе, Андрей Самошин! Ты — молодчина! Ты привёз в эту русскую глубинку заморское чудо. Ты собрал к этому мягко рокочущему, мерцающему индикаторами чуду оставшийся в сёлах народ, не успевший спиться и духовно погибнуть. Ты заставил окрестные зарастающие лесом поля приносить невиданные урожаи. Выпустил на эти поля технику, которую здесь прежде не видывали. Ты строишь новый современный посёлок, где человеческий быт по своему комфорту будет созвучен с твоим электронным заводом. Слава тебе, русский пассионарий Андрей Самошин".
Так думал я, расхаживая по громадному, стерильно чистому цеху среди роботов, которые тасовали и варили картофель. Так думал я, разглядывая в кабинете Самошина красные знамёна, сбережённые им среди пожаров русского лихолетья. И так я думал, глядя на храм, который он построил по чертежам своих друзей из Оптиной пустыни. Думал: какая радость — встретить его, моего брата-афганца, тёртого-перетёртого в жерновах жуткой русской политики, прошедшего круг за кругом среди безумных русских бурь, не погибшего и не сгинувшего. Вот он — хваткий, ловкий, весёлый, с умными, чуть шальными глазами, с офицерскими усиками, умный делец и мечтатель, фантазёр и воин, жёсткий управленец и сентиментальный человеколюб. Вот он — русский пассионарий Андрей Самошин.
