Д.Н. Верхотуров
Сталин Экономическая революция
История есть не что иное, как деятельность
преследующего свои цели человека.
К. Маркс
Сталинская тема будоражила российское общество вот уже более пятнадцати лет. После долгого замалчивания жизни и деятельности Сталина, плотина молчания была прорвана, и в конце 80-х годов XX века на тогда еще советское общество обрушился настоящий поток откровений. Чего там только не было, в этих откровениях! Что будто бы Сталин убил свою жену, Надежду Аллилуеву. Что будто бы он был марионеткой в руках евреев, которые правили Россией. Что он был болезненно подозрительным человеком и организовал репрессии только лишь из страха за свою власть. Много говорилось о том, что Сталин был совершенно неспособен управлять страной, и из его политики ничего толкового не получилось. Появился целый жанр публицистики и исторической литературы, в которой главной темой был Сталин и его «преступления». Трудно как-то точно назвать этот своеобразный жанр. Назовем его условно «обличительной» литературой. Обличительной потому, что подлинно документальный и взвешенный разбор сталинской политики там не провоВ книге исследуется сталинская эпоха с позиции экономики, а не с идеологии. Авторы ставили перед собой другую цель — ниспрологической точки зрения, характерной для современной историографии. тор развенчивает устоявшиеся и формирующиеся мифы о сложном периоде в вергнуть Сталина. истории нашего Отечества, анализируя на основе архивных документов как Читать эту обличительную литературу с точки зрения позитивные, так и негативные последствия сталинского плана превращения России в индустриальную державу. сегодняшнего дня достаточно трудно. За прошедшие с 93/94 го времени полтора десятилетия российское общество много передумало о Сталине и его времени и изменило некоторые оценки. Теперь отношение к нему стало более взвешенным, и теперь уже Сталин — это не «тиран» или «преступник», а скорее государственный деятель, руководитель государства, чью деятельность трудно оценить однозначно.
Как обличали Сталина
Авторы, писавшие в этом обличительном жанре, ставили перед собой цель ниспровержения Сталина и в этом не останавливались ни перед чем. Стоит немного напомнить, что тогда говорилось о Сталине, о его политике.
В качестве примера возьмем сборник «Суровая драма народа», выпущенный издательством «Политиздат» в 1989 году, и разберем кратко несколько статей. Вот, к примеру, выступает Агдас Бурганов, представивший статью «История — мамаша суровая…».
Чего мы ждем от историка? Мы ждем профессионального рассказа о событиях прошлого. Но вот с чего начинается статья Бурганова:
«И все же: какая улица ведет к храму? Игорь Клямкин в своей интересной, потому и небесспорной, насыщенной эмоциями статье[1] не ответил на поставленный им же вопрос.
Пора бы, однако, от эмоций перейти к научной постановке вопроса, кстати сказать, далеко не праздного. Ибо, с одной стороны, речь идет о том, был ли неизбежен тот путь, по которому мы прошли, с другой — по какому пути, по сути, а не по заявлениям, мы сможем прийти к цели, к социализму, построенному в соответствии с теорией, стратегией и тактикой научного коммунизма» [1. С. 29].
Однако историка сразу же понесло в высокие материи, в научный коммунизм. Бурганов научно ставит вопрос о том, как построить в соответствии с теорией, стратегией и тактикой искомый социализм. Почему бы ему такой вопрос не поставить? Его поставить можно. Но тогда он утрачивает право говорить от имени исторической науки, поскольку таковая никогда перед собой не ставила цели строительства коммунизма. Цель исторической науки — изучение истории, а не строительство чего бы то ни было.
Далее историк Бурганов пишет:
«Что касается того, был ли возможен иной ход нашей истории, тут, думается, нет двух мнений: был! Иначе надо становиться на фаталистическую точку зрения» [1. С. 29].
Одним словом, он собрался привлечь для ответа на научно поставленный вопрос о строительстве социализма в соответствии с теорией научного коммунизма рассуждения об альтернативной истории. Рассуждения типа: «что было бы, если было бы…».
Становится непонятно, от имени какой науки говорит Бурганов: истории или научного коммунизма? И наши сомнения углубляет следующий пассаж его статьи:
«Рассуждения о неизбежности в конце 20-х годов отказа от нэпа и проведения коллективизации крестьянства, о том, что иного решения быть не могло, требуют ответа на некоторые вопросы. Какое положение научного коммунизма обосновывает необходимость разорения, массового голода, невиданных страданий трудящегося крестьянства, насилия над ним как условия строительства социализма? Почему они (нэп и колхозы) не могли сосуществовать, пусть бы и соперничая друг с другом, почему непременно они исключают друг друга?» [1.С. 30]
Странное заявление для историка. Историки обычно апеллируют к документам, к историческим источникам, к историографии, но не к научному коммунизму.
И потом, любой советский историк знает, что колхозы были впервые созданы еще в 1918 году в довольно большом числе. Они пережили Гражданскую войну, потом вошли в нэп, и вплоть до начала 30-х именно сосуществовали с единоличным крестьянским хозяйством. Это — исторический факт, который был Бургановым выпущен из внимания. Историк на месте Бурганова несомненно бы поставил конкретный вопрос: в чем суть политики коллективизации (коль скоро она затронута), как она проводилась, какие этапы прошла и чем закончилась. И только потом, после обстоятельного, основанного на документальных сведениях исследования, он сделал бы необходимые выводы. От конкретного исторического знания историк подошел бы к масштабным обобщениям.
Статья Бурганова идет по прямо противоположной логике. Он сразу же начинает с постановки масштабной задачи — построения социализма по теории научного коммунизма, ни больше, ни меньше. Но, назвавшись историком, он вынужден апеллировать к историческим фактам. Делает он это, мягко скажем, не лучшим образом. Задав вопрос, почему крестьянство примирилось с коллективизацией, Бурганов отвечает:
«Нет сомнений, что обстоятельство могло играть некоторую роль в поведении части крестьянства, но оно не могло быть определяющим. Решающим было вовсе не то, что крестьянство будто бы предпочло кулацкой эксплуатации коллективное разорение и голод… Решающим в определении поведения крестьянства была его раздробленность. Этот класс «образуется простым сложением одноименных величин, вроде того, как мешок картофелин образует мешок с картофелем» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 8. С. 207–208). Именно поэтому сельское население не может предпринять успешного самостоятельного движения. По этой причине наше крестьянство не было способно организованно и действенно сопротивляться методам коллективизации» [1. С. 30].
Мысль его понятна. Крестьянство было раздробленным, сопротивляться не могло, и от этого все беды. Но это рассуждения не историка. Историк, выдвинув такую мысль, тут же доказал бы ее документально, приведя конкретные примеры попыток организации крестьянского сопротивления, которые окончились неудачей. Привел бы цифры и данные, которые бы этот процесс характеризовали. И не стал бы в этом вопросе апеллировать к фразе из Маркса.
Или вот еще пассажи такого же рода:
«Скорее наоборот: молодой рабочий класс, горящий революционным нетерпением, явился некой опорой как раз для усиления не знающей меры торопливости — ярко выраженной черты характера Сталина. Последний использовал незрелость рабочего класса для противопоставления крестьянам. На них навесили ярлыки кулака и подкулачника, и таким образом было как бы оправдано форсирование индустриализации страны за счет ограбления крестьянства.
Социальной опорой левацкой политики Сталина была мелкобуржуазность общества, беднота города и деревни…» [1.С. 31].
Историк, даже если он выдвигает такие мысли, обязательно постарается их доказать. «Молодой рабочий класс» — вот, в таком-то году лиц до 25 лет было столько-то процентов. Выходцев из деревни и имеющих стаж до года — столько-то процентов, от года до пяти лет — столько-то процентов, свыше пяти лет стажа — столько-то процентов.
«Торопливости — ярко выраженной черты характера Сталина», — вот свидетельства очевидцев, которые утверждают и показывают на примерах, что Сталин принимал необдуманные и поспешные решения. Здесь Бурганов пошел против факта. Все люди, когда-либо работавшие со Сталиным и оставившие воспоминания, говорят о прямо противоположной черте характера Сталина: неторопливости в решениях, обдуманности, внимании к мелочам и деталям.
«Социальной опорой», — вот сведения о составе партии, начиная с 1922 года, вот как менялся состав партии от съезда к съезду, вплоть до XIX съезда КПСС. Рабочих — столько-то процентов, крестьян — столько-то процентов, и так далее.