В этой повести специально не выдержано единство приёма: под какими-то картинками есть подписи, под какими-то — нет. Я думаю так правильнее. Некоторые должны оставаться загадками, а некоторые — быть уточнены: где, что, когда и зачем…
УРОК ГРАМОТНОЙ РЕЧИ… ДАДУ!
Как и предсказывала мне Светлана, очерк не напечатали, повесть я не написал… И до 2001 года забыл и о тайне слов, которые мне раскрывал Куприян Кондратьевич, и о том свидании, когда мы набрались пива настолько, что увидели туманность Андромеды.
Да, я стал известным даже на Чукотке. Но забыл, кто и когда мне это предсказал.
Для многих всегда оставалось загадкой, почему я так часто в своих выступлениях высмеивал, и весьма злокачественно, тех, кто уродует русский язык. Ещё в 80-е годы начал рассказывать со сцены, как один директор санатория сказал мне после моего выступления перед отдыхающими: «Благодаря вам мы оптичили ещё одно мероприятие». Я ему ответил: «И вас разрешите оспасибить!»
В одном из своих размышлений даже привёл пример, как бы Гоголь написал свои знаменитые строчки, если бы был советским партработником: «Редкий представитель семейства пернатых долетит до главной водной артерии Украинской ССР…»
Один рассказ был посвящён тому, как недообразованность руководителей влияет на всеобщую безграмотность, и даже учёные филологи и лингвисты порой вынуждены повторять вслух безграмотно произнесённые слова и вставлять их в новые словари, лишь бы не навлечь на себя опалу.
Рассказ начинался с того, что я пришёл в кабинет своего начальника, а он у меня спросил: «Перевыполнить план на 150 процентов вы в своём отделе могёте или не могёте?» Я растерялся, поскольку вопрос был задан так, что отвечать на него надо было полно: «да» или «нет» не отделаешься. Ответить «можем» означало указать шефу на безграмотность. Я собрался с духом и ответил: «Могём!» О том, что мы могём перевыполнить план как ведущий инженер я объявил в своём отделе, и все стали повторять за мной: «Могём, могём, могём!» Перед входом в наш институт появился плакат «Могём перевыполнить план!» Потом диктор по телевидению объявил о новом почине и о том, что советские люди всё можут. Новое слово вскоре появилось в словаре современного русского языка!
Рассказ, конечно же, не печатали, поскольку это был явный намёк на генерального секретаря ЦК КПСС. Именно он примерно так и говорил.
К сожалению, юмор и сатира мало что изменяют в лучшую сторону. Лишь пар выпускают — тем самым снижая излишне накопившееся давление. Иногда на ум мне приходили очень тревожные мысли, что я, борясь против государственной фальши, на самом деле работал на неё! Люди смеялись, выпуская из себя накопившиеся обиды, и успокаивались. Может, поэтому короли всегда берегли шутов.
Шуты — предохранительные клапаны общественного негодования.
Задорный юбилей. 1998 год.
В общем, все мои высмеивания не сработали. В новые словари вкрались новые слова-уроды: «договора», «профессора», «слесаря», «мышление», «свекла», «вынудить»…
Интересно, что рассказ «Могем!» решили напечатать в «Юности» сразу после того как умер Брежнев. Но пока его готовили к печати, новый генеральный секретарь Черненко в первые дни своего правления несколько раз в «Новостях» промямлил не только «могем», но и «ложить». И мой рассказ из почти свёрстанного журнала снова выкинули.
Я сам себе удивлялся, откуда у меня такая ярая ненависть к тем, кто поганит родную речь? Порой мне казалось, что кто-то руководит моими словами из астрала. Я не очень верил в астрал, но подобное ощущение всё-таки создавалось. Будто я, стоя на сцене, только открывал рот, а слова произносил кто-то другой — я же был чем-то вроде передатчика.
Я даже написал книжку под названием «Ассортимент для контингента». Собрал в неё все нелепости, несуразности, бюрократизмы, кретинизмы и другие «измы» советских управленцев, которым казалось, что, если выражаться по-газетному, то это солидно, а словами простого народа — недостойно.
Много рассказов у меня было на тему русского языка. На один из самых популярных, который вызывал больше всего смеха в зале, кто-то из диджеев сделал ремикс. Последний генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачёв выдавал такие словонавороты, что я написал на него пародию. Начиналась она со слов: «Буду сказать без бумажки. Урок грамотной речи всем даду… Даду, даду!» А заканчивалась миниатюрка убойной репризой: «Обещаю, МЫ скоро будем жить хорошо! И не надо, понимаете ли… Я же не сказал, что ВЫ будете жить хорошо!»
Позже, уже в 90-е годы, издевался я и над теми, кто поганит родную речь якобы крутым иностранным мусором: мониторинг, диверсификация, ок, no problem, новация, алармические настроения, не дистурбируйте меня и много других подобных «уродий».
Именно в 90-е годы мы в России, будучи в своей стране, начали говорить, как эмигранты.
Хотя даже на Брайтоне в Америке невозможно было без смеха слышать выражения типа: «Закрой виндоу, а то чилдренята зафризуют», «Двухбедренный рум», «Отъюзанная машина»…
Самое незабываемое выдала продавщица русского продуктового магазина в Бруклине: «Вам чизов отслайсить или одним писом?»
1989 год. Америка. Нью-Йорк. Так много продуктов сразу до приезда в Америку я не видел никогда. Поэтому попросил меня сфотографировать на фоне … чуда!
Мой друг Лион Измайлов однажды меня спросил: «Как ты вычислил тему русского языка? Как догадался, что зрителям это понравится?» Ему даже на ум не могло прийти, что я делал это искренне, ничего не вычисляя. А признаться ему, что мною кто-то руководит из астрала, значило потерять друга.
Теперь-то я знаю, что настроило меня на эту тему: то давнишнее путешествие и встречи с простыми людьми-витаминами.
Прошло чуть более двадцати лет и я… вспомнил его во всех подробностях! Словно какой-то волшебник сверху… не из правительства! — а гораздо свыше — кликнул на строчку в моём сознании «Удалённые файлы», и они воскресли, как политые живой водой. Почему Всевышний вернул мне память спустя столько лет, я догадался значительно позже. Но время и место он выбрал самое неожиданное. Прозрение произошло не в лесу, не в тайге, не у староверов, не у ведьмы в гостях, и не в Гималаях, и не на Тибете, а… на берегу реки в дорогущем ресторане в компании известнейших российских… банкиров! Но об этом — в следующей главе.
Так можно и себя потерять!
2002 год. Начало нового тысячелетия!
На берегу реки Лиелупе в Юрмале я сидел в компании довольно известных российских бизнесменов в итальянском ресторане.
Был банальный летний, тихий, безветренный и почти бескомариный вечер.
Это была компания весьма зажиточных московских финансистов. Мягкий вариант олигархов. Конечно же, каждый из них мечтал стать олигархом настоящим, но остатки совести тормозили.
Среди бизнесменов были и два московских банкира из списка «Форбс». Им уже надоел задыхающийся от жары и гламура Южный берег Франции (Лазурный Берег), а Майами они вообще воспринимали как пошлость. От буйства пятизвёздочных курортов потянуло на что-то свеженькое. Этим свеженьким для многих стала Юрмала, где, с одной стороны, вроде как на Западе, с другой — все говорят по-русски. А если ещё и не вникать в политику, то можно и оздоровиться! Гуманное солнце, озонистый влажный воздух, широкоформатный пляж и почти никакого пафоса, который образованными людьми всегда считался пошлостью.
Как можно этот широкоформатный спортивный берег Рижского залива променять на тусовочные «узкоколейные» берега Южной Франции и Италии?
Благодаря таким зажиточным чудилам, скупившим большую часть недвижимости в Юрмале, официанты-латыши поняли, что надо совершенствовать русский язык. Государство требовало от них немедленно забыть язык оккупантов, а они его исподтишка подучивали, поскольку никакие натовцы и евросоюзники таких чаевых, как «оккупанты», не давали.
За нашей компанией ухаживали особенно. Хозяин ресторана лично следил за приготовлением блюд и за тем, как их подают. Блюд было множество! Бизнесмены и банкиры настолько застряли в мире потребления, в той самой партии большевиков, что для них поесть всегда превращается в обжираться. Больше, больше, больше… Себе, себе, себе! А ещё точнее — в себя, в себя, в себя!
