Виталий Бугров
Предисловие к сборнику А. Балабухи "Чудо человека"
Полагаю, дело самих читателей, а также критиков-рецензентов оценивать новую книгу — в меру собственных основательности и вкуса разбирать ее особенности, отмечать достоинства, вскрывать явные и неявные просчеты, словом — дифференцировать, чтобы потом вывести интеграл…
Полагаю также, в данном случае нет особой нужды и в том, чтобы дотошно перечислять достижения, приводить полностью «послужной список» автора книги, которую вы держите в руках. Те, кого по-настоящему интересует фантастика, и без моей подсказки вспомнят другие его книги. Многочисленные публикации в коллективных сборниках, альманахах и журналах, а возможно, даже и то, что писатель Андрей Балабуха охотно выступает и в роли критика: в соавторстве — и без оного — им написаны десятки статей, обзоров, предисловий и послесловий к книгам других писателей-фантастов.
Потому — в непосредственной связи с этой новой его книгой — ограничусь немногим. Новая-то она новая… а вообще-то — должна бы она была быть первой, выйти лет на пятнадцать раньше. Ибо в шестьдесят четвертом году написан «Аппендикс» — самый ранний из дюжины рассказов, эту книгу составивших, в семьдесят третьем — «Антигравитатор Элькинда», самый поздний из них, — оттого-то, по-видимому, эту дюжину и замыкающий.
Парадокс? Ежели и оный, то вполне, увы, объяснимый (хотя, тем не менее, и противоестественный).
Вспомним, пышно выражаясь, контекст эпохи: не такова же ли судьба и других пишущих (и писавших: не у всех достало мужества продолжать, многие — бросили!) ровесников Андрея Балабухи, почти безразлично — фантастов ли, прозаиков ли реалистов или поэтов. Это ведь их — нынешних сорокалетних — уже окрестила ярлыколюбивая наша критика «потерянным» для литературы, «молчаливым» поколением…
Впрочем, воздержимся от пережевывания прописных истин сегодняшней критики. Тем более, что к Андрею-то судьба — в облике типографского станка — была все-таки достаточно милостива.
И первая его публикация состоялась, когда (едва ли не рекорд по тем временам!) автору только-только стукнуло двадцать: был напечатан упомянутый уже «Аппендикс», да не где-нибудь, а сразу в «Фантастике-67»! Тогдашние-то сборники «Молодой гвардии» были куда презентабельны — и читающей публикой воспринимались совершенно иначе, нежели нынешние… И даже «Предтечи», первая его книга, вышла всего лишь через десяток лет — в семьдесят восьмом. Правда, — еще один парадокс и тоже вполне в духе времени! — не на русском языке: в Таллинне, в переводе на эстонский…
Но вот следующую, уже на русском, — «Люди кораблей» — пришлось ждать еще пять лет.
А теперь…
Или нам с тобою не о чем вспомнить, Андрей Дмитриевич, — представляя друга читателю?
Перебирая недавно свой преизрядно-таки запущенный архив, скопившийся за четверть века работы в «Уральском следопыте» (есть такой экзотический журнал, на периферии издается — в Екатеринбурге, неофициальной — покамест? — столице Урала: полумиллионного тиража достиг, ног неясно — надолго ли, при нынешних на горизонте изменениях, диктуемых почтовыми и иными монополиями), я неожиданно быстро наткнулся на рукопись, которую искал и в сохранность которой, откровенно говоря, не верил…
(Забавная — хотя и посторонняя — деталь, о которой, приметив, просто не могу умолчать в наши дни полнейшего развала отечественной почты. Штемпель на конверте заказной бандероли: «Ленинград, 25.12.63». И второй: «Свердловск, 27.12.63». Судя по регистрационной карточке, в тот же день, 27 декабря, бандероль с рукописью доставлена в редакцию: чу-у-деса!.. Привычно-то уже — иное. В 1990 году подобную же бандероль — из того же Питера, от писателя Александра Щербакова, тоже заказную и даже оплаченную так же, двугривенным, — украшают штемпели: «Ленинград, 21.05.90» и «Свердловск, 14.06.90»!!! Увы, прогресс — вполне по Блоку — нам только снится. Поневоле — для пересылки хотя бы этого предисловия — начнешь изобретать альтернативные оказии…)
…То был рассказ-предупреждение, выразительно названный полустрокой из стихотворного эпиграфа А. Позднеева: «Чтобы вновь не начинать с амебы…» В рассказе варьировалась тема пришельцев: они оставляли в Баальбеке послание для нас — тех, кто придет спустя тысячелетия. Ибо были они — землянами, вернувшимися на родину из большой звездной экспедиции и заставшими лишь пепелище на месте своей — допотопной — цивилизации. О что это были за камни! Таких, наверное, никогда раньше не существовало на Земле: под действием чудовищной температуры атомного взрыва они «плакали» и «кровоточили». Это сразу бросалось в глаза, стоило только посмотреть на скол какой-либо каменной глыбы. Ее черное нутро, правда, сохранялось, но часть этого темного слоя просачивалась в наружные светло-серые слои так, что на их поверхности появлялось что-то вроде лишая. Странным и больным казался такой камень, словно пораженный паршой или проказой.
Экспрессивно написанный, со впечатляющими деталями и минимальными сбоями в стилистике, рассказ был вполне «публикабелен» по тем временам, разве что в некоторой прямолинейности упрекнуть автора — но: не задним ли числом? не с высот ли прошедших десятилетий?.. Однако портфель журнала был переполнен: шел конкурс на лучший НФ-рассказ, редакция купалась в непривычном изобилии вполне приличной фантастики… Впрочем, укажи тогда автор в сопроводительном письме свой возраст, — думаю, мы почти неременно дали бы ему место в подборке «Слово нашим юным авторам». Но нет — он подписался со взрослой солидностью: «Андрей Дмитриевич Балабуха», — тем самым оставив мне лишь призрачную возможность сочувственно процитировать его рассказ в итоговом обзоре…
То был первый рассказ, посланный Андреем в редакцию. А вообще-то, вспоминает он, «сколько себя помню, я всегда что-нибудь сочинял». Приведенную выше цитату из рассказа — в отредактированном, естественно, виде — вы можете найти в «Аппендиксе»; она — единственный пока для меня реальный след того рассказа, хотя в нем было и иное кое-что — не устаревшее и сегодня… Сравнение же этих первых двух рассказов с необычайной наглядностью говорит о быстроте, с которой школьник Андрей Балабуха избавлялся от упомянутой выше прямолинейности в разработке своих замыслов.
Правда, этот школьник — едва ли не с отроческих лет! — регулярно посещал компанию профессионалов-фантастов, собиравшихся в те годы в Ленинграде в клубе журнала «Звезда»…
…Через несколько лет, в шестьдесят девятом, состоялось наше очное знакомство.
Крепкий, широкоплечий молодой человек, без намека — это уж точно! — на нынешнее импозантное брюшко, с крупным, выразительным лицом, с интеллигентными («парнем» не назовешь, это уж точно) манерами петербуржца, причем не в первом поколении.
Уверенный в себе (до самоуверенности…), весьма общительный, со всеми и везде знакомый, знающий едва ли не все обо всем, — я многажды в дальнейшем убеждался в совершенно неистощимой и всеадресной его любознательности и абсолютной (хотя ныне он изволит в этом сомневаться — однако ж покамест не верю я ему!) памяти.
Разница в возрасте — всего неполный десяток лет — постепенно сошла между нами на нет за эти годы, тем паче, что и в плане чисто житейском он тоже явно «рожден был хватом». В разумном и добром, естественно, понимании…
Как мало кто из моих знакомых, умел он — и посейчас умеет — обжить занимаемое пространство, устроиться с максимумом созданных им самим удобств — и я, не скрою, всегда с удовольствием селился и селюсь вместе с ним. В Москве ли, в семьдесят шестом, в обшарпанной донельзя, но зато и просторной комнате общежития Литинститута, на Первом Всесоюзном семинаре писателей-фантастов (о котором, странное дело, почти не вспоминают… а между тем участниками его были и Ольга Ларионова, и Геннадий Прашкевич, и Борис Штерн, и Виталий Бабенко. И совсем юный тогда Слава Рыбаков, и еще многие, чьи имена сегодня на слуху у любителей фантастики; мощный был семинар — это уж опять-таки точно!); в Николаеве ли, на Первых Ефремовских чтениях восемьдесят восьмого года. В очень пожилой, но хранящей следы былой респектабельности гостинице, где наш уютный (стараниями Андрея) двухместный номер чаще кого бы то ни было навещал душа этих чтений Анатолий Федорович Бритиков; или в Николаевской же глубинке, в пансионате под Коблевом, на берегу моря, где в восемьдесят девятом во время первого (и по всему видать, последнего) Соцкона мы хотя и бедствовали в течение нескольких дней по причине полного отсутствия воды, но куда менее других, в том числе и самых маститых отечественных и зарубежных фантастов, ибо — по наводке Андрея же — своевременно умыкнули полнехонький трехведерный бак из-под уличной трубы водопровода, в придачу к коему закупили оптом еще и ящик минералки; да и во многих других местах — признаюсь — нам было хорошо! В том числе — и благодаря презренным сим удобствам, кои позволяли (вот ведь в чем штука!) и чай изготовить, и кофе, и прочее иное — чтобы собрать в данном (лишь единицу времени назад — пустом и неприглядном даже) пространстве уютную компанию, за столом которой, и вновь это уж точно, «никто у нас не лишний» — «и старики, и молодежь», как пелось в одной популярной некогда песенке. А раз и те, и другие — какую же вам еще избрать методу общения, чтобы и стариков порасспросить, и опыта поднабраться, и не заскучать притом?
