Синклер Льюис - Я бывалый газетчик

Как хотел бы я дать незадачливым газетчикам конца 1940 года, привыкшим писать не иначе, как под заголовками вроде «МОЛОТОВ ГОВОРИТ НЕТ», некоторое представление о золотой эре 1890–1910 годов, когда новости были настоящими новостями, а репортеры — героями с волосатой грудью, которые только и знали, что заказывали экстренные поезда, спасали шикарных дам из курилен опиума (а разве в наши дни найдешь где-нибудь первосортную, леденящую кровь курильню опиума?) да еще выезжали на пожары, причем каждый пожар в те незабвенные времена обязательно превращался в «Бушующее Море Огня». И действительно, кто отказался бы вернуться к 1899 году, поистине великолепному году, ибо именно в этом году, в июне месяце, меня зачислили в штат «Уикли геральд», газеты, издающейся в Соук-Сентре. В июле меня прогнали оттуда, и эта первая катастрофа, за которой последовало еще три, доказала, что я Незаурядный Человек.

Если бы в 1899 году вы обыскали весь Стернский округ в Миннесоте, жалобно вопрошая всех и каждого, где найти молодого мистера Синклера Льюиса, вас постигла бы неудача. Тогда во всем округе лишь несколько многомудрых школьных учителей знали меня под этим именем. Но тощего, вечно хнычущего мальчугана знал весь Соук-Сентр; этого мальчугана звали «Гарри, младший сынок старого дока Льюиса» или более интимно — «рыжий братишка Клода Льюиса».

Мой старший брат, Фред, больше всего любил удить рыбу и размышлять, а второй брат, Клод, был неутомимым предводителем ватаги сорванцов в таких высокополезных предприятиях, как дынный промысел (занятие, слегка напоминающее кражу дынь с чужих огородов), или коллективное изучение замечательных книжонок, вроде «Дик Мертвый Глаз» или «Отчаянный Головорез из Мертвого Леса», или, наконец, украшение крыльца главного инспектора школ (более известного под кличкой «Педель») в День всех святых симпатичными маленькими кучками подозрительного происхождения. Клод стал хирургом и как был, так и остался вожаком. Меня нисколько не волнует, что скажут обо мне Джордж Бернард Шоу, Джордж Джин Натан и король Джордж (то бишь Георг) Седьмой, но я добиваюсь похвалы моего брата Клода вот уже шестьдесят лет.

Это было главной моей задачей и главной неудачей. Когда-нибудь я отправлюсь в Голливуд, заработаю там миллион долларов и куплю дом с собственным баром и посадочной площадкой для геликоптеров — и все это с единственной целью: снискать одобрение Клода. Он приедет, окинет мои владения добродушным взглядом, спросит, куда обращен фасад дома, и какова поверхность нагрева радиаторов, и велик ли налог, а я не сумею ответить и буду снова низвергнут в пучину ничтожества.

Мне было, вероятно, лет десять, когда ватага Клода, состоявшая из великовозрастных, бравых, умудренных опытом пятнадцатилетних скаутов, хозяйничала в лесах, и на озере, и в купальнях, что на Хобокен-Крик, повыше Арки. Однажды, когда я сделал попытку поплавать, то есть, попросту говоря, побарахтаться, захлебываясь и пуская пузыри, наиболее предприимчивые варвары из шайки Клода завязали мою одежду узлами и обильно смочили водой. Кое-как выкарабкавшись из ила и увидев, во что превратилась моя одежда, я проявил столь необычное для моего возраста красноречие, что даже удостоился комплимента Джима Хендрикса, который считался адъютантом Клода: «Ого, да этот Гарри прямо ходячий словарь!» Джим великодушно признал, что когда-нибудь я, пожалуй, стану учителем, или конгрессменом, или даже аукционистом в Миннеаполисе… Бедняга Джим! Сам он хотел быть знаменитым саскачеванским охотником, а стал всего-навсего романистом.

Невзирая на все эти неудачи и бедствия, я упорно увязывался за ватагой, и Клод вменил в обязанность своему начальнику — штаба Чарли, специалисту по краже цыплят и репы, регулярно отделываться от меня. И Чарли выполнял это с неизменным успехом.

Он просто подходил ко мне и доверительно говорил:

— Эх, и зол же я на них! Давай-ка лучше побегаем наперегонки.

Кто, скажите мне, не променял бы любую ораву сорванцов на честь подружиться с настоящим человеком, вроде Чарли, с человеком, который мог подтянуться на турнике семнадцать раз и ездил зайцем на буферах товарного вагона до самого Осейкиса, за добрых пятнадцать миль?

Мы пошли по Главной улице, глубокомысленно беседуя о вагонных тормозах на Северной железной дороге и о рыбной ловле на Солт-Лейк. Хотя я был на пять лет моложе Чарли, он обращался со мной, как с равным; он открыл мне сокровенные тайны местного общества, и я узнал, что Хорэйс Элдон, ювелир, изучает новую игру, которая называется теннис, и уже купил себе куртку с черными и красными полосами, а также что учитель Стентон поколотил Билла Келлера за неуважение к воспитателю. Мы продефилировали по Главной улице из конца в конец, как принц Уэльсский с герцогом Аоста по Пикадилли, и я преисполнился веры в то, что жизнь прекрасна и когда-нибудь я буду жить в Миннеаполисе и стану репортером «Трибюн» и владельцем кабриолета с красными колесами.

Перед «Бакалейной Торговлей С. П. Хансена» Чарли бросил мимоходом: «Секундочку, я только загляну» — и юркнул в лавку.

Я ждал. Я рассматривал удивительные апельсины и ананасы в витрине и пытался прельстить хансеновскую кошку — весьма величественную и надменную. Прошло целых пять минут, что для мальчишек равносильно пяти часам или половине дня, прежде чем я понял, что Чарли снова надул меня — в который уже раз!

Так оно и было. Он улизнул через заднюю дверь лавки этого самого С. П., удрал, как преследуемый преступник, чтобы присоединиться в условленном месте к ватаге Клода, а я с разбитым сердцем поплелся домой читать «Историю Греции» Грота — обширный, многотомный, отвратительный опус с отличными гравюрами, который я героически одолевал, — не потому, что он мне нравился, а потому, что надеялся таким способом снискать уважение Клода, Джима Хендрикса и вообще всей юной интеллигенции Соук-Сентра.

Вечером, когда я встретился с Чарли Мак-Кадденом на углу под дуговым фонарем, чтобы договориться о каталажке для пленников, взятых при игре в разбойники, он набросился на меня:

— Куда же ты пропал сегодня днем? Старик Норрис, разносчик, попросил меня помочь ему перетащить здоровенный тюк. — Тут он прикинулся пай-мальчиком:- Я, конечно, был страшно рад помочь старому джентльмену, а когда вернулся к С. П., тебя не было. Эх, Гарри, Гарри, нехорошо ты поступил; разве это дело — бегать от приятелей?

Я разревелся, но отнюдь не от стыда за свою глупость, а просто от облегчения, которое испытал, убедившись, что Главнокомандующий Клода не предал меня.

В другой раз Король Сыщиков Мак-Кадден решил задачу еще проще. Однажды во время летних каникул в жаркий день ватага собралась на Сидар-Лейк, где было решено заняться приготовлением самого изысканного лакомства в Следопытии — печеного картофеля, обугленного снаружи и совершенно сырого внутри; Чарли шепнул мне, что на самом деле они пойдут на Эшли-Крик, и нам ничего не стоит посмеяться над ними: стоит лишь подойти к насыпи Северной Тихоокеанской и там застукать их.

Перед большой ивой у самых путей Чарли вдруг заорал:

— Смотри, смотри! Летающая лисица! Вон! Вон она, на — дереве!

Как ревностный читатель «Друга молодежи», я решил, что мы сделали важное открытие, поскольку летающие лисицы все же чаще попадались в лесах Тасмании, чем в миннесотских прериях; я начал кружиться вокруг дерева, подбадриваемый криками Чарли: «Выше, выше!» — которые становились все слабее и слабее. Когда я наконец оглянулся, Чарли не было, его и след простыл. Великий Вождь Мак-Кадден как в воду канул, испарился, словно индеец-чиппева, и передо мной была только усыпанная гравием насыпь Северной Тихоокеанской да рельсы, сверкающие, как два языка пламени.

Окончательно потеряв надежду поразить этих ребят своей ловкостью в катании на коньках, нырянии, подледном лове рыбы спиннингом или в охоте на диких индюшат в прериях, я решил бесповоротно затмить их невиданными интеллектуальными подвигами. Хорошо, раз так, я стану репортером, им же хуже будет!

Но прошло еще три или четыре года, прежде чем мне удалось уговорить мистера Хендрикса принять меня на работу в «Уикли Геральд». Мистер Хендрикс был отцом Джима и златокудрой Майры, в которую я был влюблен. Это было до (а может быть, и после) того, как я влюбился в Нелли Хансен и даже попытался поцеловать ее под предлогом прелестной, изысканной игры в почту; тут моя любовь и закончилась, так как Нелли убежала и потом, смеясь, рассказывала всем, что я чмокнул ее в кончик носа.

Для провинциального издателя-особенно учитывая, что все это происходило в глуши прерий в 1900 году, — мистер Хендрикс был настоящий кладезь премудрости; ему не хватало только уверенности в том, что он нуждается в моих услугах.